Жертвы Северной войны

Мари вернулась домой — то есть в квартиру Элриков — довольно поздно. Щеки у нее горели, голова казалась ужасно легкой, по телу, напротив, неприятной тяжестью разливалась усталость. Уинри поехала к Эдварду в больницу — сообщить ему побыстрее о "находке века", пусть даже Эдвард от этого в себя не придет и вообще ни на что новость не повлияет. Что касается Мари, то ее уже, наверное, хватило бы только упасть на кровать и отключиться.

Охранник довел ее до двери, но, открыв замок, Мари его отпустила. Она знала, что в квартире установлена сигнализация, и что там все в порядке — иначе военных бы предупредили. И все-таки темная, полупустая комната с окном, затянутым влажной, подсвеченной снаружи фонарем испариной, выглядела жутковато. У Мари даже не было сил включить свет и повесить пальто на крючок. Стоя на левой ноге, она рукой стащила короткий сапожок с правой... оставшийся сняла уже без помощи рук. Бросила обувь как попало и, пройдя в гостиную, скинула пальто прямо на диван. Теперь в ванную... Умыться и вымыть руки. Ей наверняка станет легче...

Мари распахнула дверь ванной, пытаясь вспомнить, где располагался выключатель — внутри или снаружи... и замерла, ошарашенная.

Во-первых, ей в лицо пахнуло неожиданным теплом и явственным ароматом мыла, шампуня, каких-то мужских духов и, кажется, даже лосьона для бритья.

Во-вторых, ванная комната была ярко освещена — и как Мари не заметила полоску света под дверью?.. — а посреди, перед висящим на стене приличных размеров зеркалом, стоял высокий мускулистый блондин с намыленной нижней челюстью. В руке он держал безопасную бритву. Блондин был абсолютно голым.

Мари приоткрыла рот. Маньяк?! Не может быть! Тут же охрана! Сигнализация!

Предполагаемый маньяк опередил ее, громко сказав первым:

— Вы кто, черт побери?!

Голос у него был злым и испуганным, что вполне объяснимо в данных обстоятельствах.

Мари захлопнула рот и ответила с теми же интонациями:

— Это вы кто, черт побери?! Я здесь живу!

— Здесь Элрики живут! — объявил голый блондин. — И временно — я! А вы откуда взялись?! Дверью ошиблись?! Или городом?! Я, конечно, понимаю: архитектура в Аместрис однотипная...

Мари схватила с вешалки полотенце и бросила в мужика.

— Прикройтесь! И смойтесь! Тогда поговорим!

Выскочила из ванной, как ошпаренная, захлопнув дверь. Пораженная внезапной догадкой, включила свет.

Ну конечно... Диван, куда она так опрометчиво кинула пальто, был разобран, на нем сверху — прямо под пальто, на котором еще таяли островки снега — валялся видавший виды ярко-оранжевый спальник.

Вот уж вляпалась! Ну почему, почему Уинри ей не сказала, что они ждут гостей?! Наверное, из головы вылетело — не удивительно. Или гость явился незваным?.. Однако, очевидно, он хорошо знаком хозяевам и имеет какое-то право здесь находиться, иначе охрана бы его не пропустила. Потому что если он убийца, то уже сто раз мог бы ее, Мари, прикончить.

Мари чуть было не подхватила пальто, чтобы повесить его на вешалку... но, движимая смутным чувством мести, не стала трогать. Тоже мне, Джеймс Бонд, так ее пугать! А если бы она рожать начала раньше времени?! Или в обморок упала?!

Дверь ванной хлопнула, и в комнату выскочил блондин — одна щека выбрита, другая в трехдневной щетине, на бедрах полотенце, волосы всклокочены.

— Вы!.. — начал он возмущенно.

— Мари Элрик, — сказала Мари суровым, фельдшерским тоном. — Приятно познакомиться. А вас?

— Что меня?!

— Как вас зовут. Я представилась. Ваша очередь.

Мужчина аж вздрогнул. Подобрался.

— Как... Мари Элрик?.. Вы кто?

— Жена Альфонса Элрика, — ответила Мари. — Вот уже полгода, — подумала про себя: "Скоро и сама поверю". — А вы...

— Меня... меня зовут Рассел Трингам, — растерянно произнес блондин, усаживаясь на диван. — Я — коллега Стального и его брата. Я только что из экспедиции вернулся... Я когда в Столице живу, всегда здесь останавливаюсь... чтобы на гостинице сэкономить. У меня даже ключ есть. И охрана меня знает... вот и пустили...

Он казался даже виноватым.

— Ничего, — только махнула рукой Мари, тоже усаживаясь, подальше от него. — А... экспедиция... Вы геолог?

— Нет, — он скривился, привстал, выдернул из-под пальто Мари спальник и укутался в него, как в одеяло. Теперь Трингам стал выглядеть еще комичнее, и совершенно безопасно, что заставило Мари машинально насторожиться. — Ботаник я. То есть, вообще-то, алхимик, но с серьезным уклоном в ботанику. Вы не думайте, у меня в Столице квартира есть, — торопливо добавил он. — Только мне там лучше не появляться.

— В смысле? — не поняла Мари.

Трингам опасливо оглянулся.

— Женщины, — произнес он уголком рта. — Вот не поверите... Достали! — блондин чиркнул ребром ладони по горлу. — Нигде прохода не дают!

Мари не удержалась и фыркнула.

— Ну да, конечно, — устало сказал Трингам. — Не верите. Думаете, что я хвастаюсь. Ничего подобного! А все студентки, чтоб их! Даже под дверью караулят, засады устраивают... Секретарша наша с кафедры... всем растрезвонила, когда я возвращаюсь! Понимаете, я, вообще-то, в Академии Алхимии состою, на кафедре Флоро-трансмутаций, ну и нагрузка у меня, кстати, побольше, чем у Ала — он хорошо если одну-две группы в семестр берет! И вы себе не представляете этих сексуально озабоченных студенток! Догонят ведь и загрызут!

— Разве в Академии Алхимии много женщин? — удивилась Мари. — Я думала...

Трингам поморщился.

— Ну, сколько есть, столько и хватает... потом, к нам ведь на часть курсов ходит народ из Медицинской Академии, а там как раз девушек больше.

Мари ахнула.

— Что? — удивленно спросил Трингам.

— Так я о вас слышала! У нашей группы вашего курса не было, вы у двух параллельных вели! В вас все девчонки повлюблялись! Но вы же женаты!

Трингам чуть было не подпрыгнул на месте... и рассмеялся.

— Вот уж мир тесен! — воскликнул он. — Понимаете, я тогда совсем уже отчаялся, и мне посоветовали — Ал, кстати, посоветовал — обручальное кольцо потаскать. Увы, помогло лишь на десять процентов. Стало быть, вы студентка Медицинского?..

— Вообще-то, я уже больше двух лет как закончила, — улыбнулась Мари. Трингам ей все больше нравился и уже совершенно не пугал. Он ей чем-то напоминал Квача.

— Не верю! — воскликнул незваный гость, хитро прищурившись. — Вы слишком молоды! — и Мари поняла, что он сразу догадался: никакая она не студентка. И еще поняла, что не так уж безвинен был профессор Трингам в пламенных чувствах своих учениц, как пытался изобразить. — Ал вас недостоин! Я вызову его на дуэль и отобью вас немедленно, как только он вернется! К тому же, свинство с его стороны — так долго задерживаться на работе, позволяя супруге отлучаться одной по вечерам. Да еще в вашем положении!

Мари вздрогнула.

— Так вы еще ничего не знаете? — тихо спросила она.

— Что знаю? — удивился Трингам. — Говорю же, мой корабль сегодня только в порт вошел...

— Ал, вообще-то, пропал, — тихо ответила Мари. — Давно уже, еще летом. Мы думали, он мертв... До недавнего времени. Сейчас появилась надежда, но очень небольшая...

Трингам смотрел на нее и обалдело хлопал большими голубыми глазами. "Не должно быть у мужиков таких больших и таких голубых глаз, — подумала Мари. — Нечестно".

— Мои... — начал говорить Трингам, но слово "соболезнования" не успело слететь у него с губ. — ...глубочайшие заверения во всемерном почтении. Могу я вам чем-то помочь, Мари?..

Мари снова почувствовала, до чего она устала.

— Заварите мне чаю, — устало попросила она. — Полагаю, если вы частый гость в этом доме, вы должны знать, где тут что.

Трингам кивнул, и, не снимая накинутого спальника, встал и прошлепал босыми ногами на кухню. Через мгновения оттуда донесся его крик:

— Мари, скажите, а где Эдвард и Уинри? Неужели они тоже пропали?

— Нет, — ответила Мари. — Эдвард в коматозном состоянии, а Уинри при нем в больнице. Вот недавно поехала.

Звон посуды и шелест упаковочной бумаги в кухне прекратился. Трингам заглянул в гостиную снова.

— Ну вот что, — сказал он сурово, — полагаю, вы меня под холодный дождь не выгоните?

Мари сделала невнятный жест, означающий одновременно и "нет", и "да". Она не совсем понимала, какова должна быть правильная грамматическая форма ответа на этот вопрос.

— В таком случае я сейчас вам сделаю яичницу с паприкой. Я замечательно умею готовить яичницу с паприкой. И вы выпьете зеленого чая. А потом ляжете спать, и если только вы заведете будильник, я его с утра при первом же звуке грохну об стенку.

— Благодарю вас, — от души сказала Мари. И, кажется, заснула сидя.

"У мужчин не должно быть таких глаз, — думала Элисия. — Нечестно. Неправильно".

Она сидела, уронив голову на руль, прикрыв глаза, и думала о неземных глазах своего шефа. Это, собственно, уже не в первый раз: каждый день, стоило остановить машину в гараже около дома, ей вспоминался Эдвард Элрик, сидящий на ящике запчастей, с пятном машинного масла на щеке... Он утирает со лба пот рукой в матерчатой перчатке и сердито говорит: "Черт бы побрал эту Уинри, совсем нас загоняла! Я ей кто, муж или наемный рабочий?! Если наемный рабочий — то не мешало бы мне что-то платить для начала! А если муж — то это же вообще беспредел!"

Элисия сейчас уже не могла бы вспомнить, что же Эдвард и Уинри тогда делали в их гараже... Чинили папину машину?.. Очень может быть. Или Уинри собирала какую-то экспериментальную установку?.. Тогда почему здесь, а не в Ризенбурге?.. Нет, Элисия не помнила. Помнила, что сама она промолчала, не зная, что сказать. Сейчас бы, наверное, решилась: "Я никогда бы над тобой не издевалась".

Кажется, именно в тот день она Эдварда и полюбила, хотя Элисия не взялась бы сказать точно. Может быть, она любила его всегда. С самого рождения.

Сейчас Эдвард умирал. Он мог и вовсе не выжить. То, что он выживал сотни раз в подобных ситуациях до этого, было слабым утешением. Элисия прекрасно понимала, что все когда-то бывает впервые. Если она могла сделать что-то — что угодно! — чтобы Эдвард жил, и чтобы ему было хорошо, она бы непременно это сделала.

Однако ниоткуда не выпрыгивали таинственные сверхъестественные существа, как это порой бывает в рождественских фильмах, и не просили пожертвовать собой, или отдать самое дорогое, что у нее есть, или еще что-нибудь...

Вот, кстати о рождественских фильмах: рождество скоро. Как неприятно.

Элисия выбралась из машины, как всегда машинально отмечая, что их пустой подземный гараж — идеальное место для засады. Охранник, один-единственный, впустив ее, сейчас мирно читает газету в будочке при входе. Зачем вообще строить такие огромные и пустые помещения?.. Насколько Элисия знала, ими пользовались только сотрудники службы безопасности да некоторые другие особо важные функционеры — из тех, кто жил в так называемых "правительственных" домах. Похоже, те, кто занимались охраной этих важных шишек, даже не задумывались о каких-то неприятных последствиях. Лично Элисия бы с удовольствием рассчитала бы качественные характеристики и схему размещения группировки, которая могла бы...

"Стоять, — одернула себя Элисия. — Ты ведь не собираешься брать штурмом собственный дом?

Вообще-то об этой квартире ей было сложно думать как о доме. Она охотнее всего жила бы с матерью, если бы та ей позволила. Однако миссис Хьюз спровадила дочь самым ласковым, и самым не терпящим возражений образом. "Если ты будешь жить со мной, то ведь даже молодого человека постесняешься к себе лишний раз пригласить. А я не хочу быть тебе помехой".

"Но ты мне не мешаешь!"

"Сейчас не мешаю, а потом — буду".

Позже Элисия узнала, что имело место еще одно соображение: миссис Хьюз элементарно боялась за дочь. Специальные дома для правительственных работников, где ей предоставили квартиру, и охранялись специально, тогда как их дом — нет.

Ну вот так и вышло, что теперь она жила в однокомнатной квартире всего в десяти минутах езды от своей работы, а к матери ездила по четным числам. Элисия, вообще говоря, подозревала, что у матери есть любовник, но вслух они об этом никогда не говорили, и Элисия была бы последней, кто вздумал бы осуждать ее. В конце концов, отец умер двадцать лет назад...

"Нет, и все-таки, если бы я была злоумышленником, я бы непременно спряталась вон за той колонной", — подумала Элисия, закрывая дверцу машины на ключ.

В темноте за колонной что-то шевельнулось.

Элисия рефлекторно распахнула дверцу и чуть было уже не вскочила обратно в машину, панически думая о том, как сейчас придется с боем прорываться вверх по пандусу... однако тревога оказалась ложной. Увиденная ею тень выступила на свет и оказалась всего лишь Томом.

— Том! — Элисия вздохнула сердито и одновременно с нешуточным облегчением. — Слушай, как ты вообще тут оказался?!

— Извини, — он пожал плечами, и по голосу не слышно было, что он слишком раскаивается. — Вообще-то, я пугать не хотел. Я просто шел тебя навестить.

— Навестить? — спросила Элисия.

— Ну да, — ответил он. — У меня такое ощущение, что у тебя есть "История пятого королевства".

— Ну есть, — ответила сбитая с толку Элисия. Книга эта была ее любимой. — И что?

— А нельзя ли одолжить? — спросил Том. — Понимаешь, захотелось почитать. А в районной библиотеке мне ее отказались выдавать. Она у них почему-то в отделе цензуры стоит. А мой внешний вид провоцирует некоторых работников муниципальных служб на неверные выводы.

— Ну еще бы, — Элисия не могла удержаться от улыбки. — Расчлененки там хватает.

— Разве ж это расчлененка? — презрительно отозвался Том, бывший Гнев, и Элисия, читавшая некоторые секретные отчеты по долгу службы, не могла с этим не согласиться.

— Пойдем, — сказала Элисия, снова закрывая дверцу. — Я тебя чаем напою. Ну и книгу дам заодно.

Про себя она подумала, что Том, как всегда, удивительно кстати. Ну зачем, скажите пожалуйста, ему понадобилась "История пятого королевства"?.. Ясно же, что он совсем недавно вернулся в Столицу, узнал, что с Эдвардом, и явился ее подбодрить. Том всегда все понимает. И — удивительно! — он всегда все понимает правильно.

А она, Элисия?.. Она способна вообще хоть что-то правильно понять?..

Интересно, как Том рассчитывает ее отвлекать?.. Попытается ни в коем случае ничего не упоминать?.. Это будет весьма затруднительно, но, как известно, спецагенты — особенно, вот совпадение, спецагенты, работающие под началом Эдварда Элрика, — не ищут легких путей. Они ищут пути эффективные.

Когда они вошли и переобулись в домашние тапочки — Элисия в собственные, Том — в гостевые, Элисия сразу же прошла на кухню, но дверь закрывать не стала, чтобы они могли общаться. Она знала, что Том, как всегда, развалится на небольшом диванчике в гостиной и начнет вдумчиво изучать книжный стеллаж, оказавшийся напротив. В большинстве домов место напротив такого диванчика с некоторых пор начал занимать телевизор, но в квартире Элисиии телевизора не было вообще. Новости она получала по служебным каналам, а все остальное ей было в принципе не нужно.

Она знала, что сейчас Том задаст несколько вопросов, и даже знала, какого рода это будут вопросы...

— Ну ничего себе! Неужели Хорнби10 переиздали?.. Несмотря на скандал?

— Скорее, благодаря ему, — отозвалась Элисия с кухни, повязывая передник.

— А куда запропастился Липшиц? Новый роман обещали еще осенью.

— Харви рассказал мне, что у него жена заболела, — Элисия как раз ставила чайник на плиту. — Поэтому он подзадержался с концовкой. Но весной, если все будет в порядке, книга должна выйти. Она будет называться... "Тьма ее сердца" или как-то так.

— Претенциозное название, тебе не кажется?

— Кажется. Но Липшиц любит удивлять. Кто знает?.. Вдруг получится удачно.

— Надеюсь...

Тут зазвонил телефон. На кухне зазвенела выпавшая из рук чашка. Том даже не вздрогнул. Он так и остался сидеть на диване со скучающим выражением лица, обозревая книжные полки. Он не смотрел в сторону кухонной двери, потому не видел, а скорее, знал, как Элисия выскочила оттуда и, потеряв на пороге шлепанец, на одной ноге допрыгнула до телефона, схватила бледно-зеленую трубку.

— Да?..— это "да" прозвучало так, как будто Элисия только что спокойно лежала на диване, листая модный журнал.

Какое-то время она напряженно слушала, потом сказала ровным тоном:

— Спасибо, мистер Дэвис. Мне следует явиться на службу?

Еще одно молчание, на сей раз гораздо менее продолжительное, и девушка трубку повесила.

— Эдвард пришел в себя, — сказала она трудноописуемым голосом. — С ним все в порядке.

— Замечательно. А как тебе гость из другого измерения?..

— Ты об этом знаешь? — удивилась Элисия.

Том только фыркнул.

— Разумеется.

Элисия сообразила, что сказала глупость. Ну разумеется, она-то была всего лишь секретаршей и адъютантом Эдварда — пусть и весьма доверенным адъютантом — а Том, как-никак, аналитиком. Следовательно, вся информация сходилась к нему, потому что никогда нельзя знать заранее, что окажется полезным, а что нет. Сама же Элисия знала лишь то, что ей следовало знать.

Девушка всхлипнула и села на пол, — сперва на колени, а потом и полностью, — ничуть не заботясь о том, что дорогая шерстяная юбка ее светло-серого костюма может помяться. На глаза у нее навернулись слезы и вдруг хлынули неудержимым потоком.

— Слава богу... — шептала Элисия, размазывая слезы по щекам. — Слава богу...

А еще в ее всхлипываниях проскальзывало нечто вроде: "Ну за что мне это?!"

Том стоял рядом с Элисией и думал о том, что, несомненно, ее поведение — признак высочайшего к нему доверия: при ком другом Элисия не стала бы так рыдать. Однако лучше ему от этого не становилась.

Теперь Элисия выглядела совсем не красивой — слезы вообще редко кого красят. У нее потекла тушь с ресниц, а еще по щекам расплылись безобразные красные пятна, и она шмыгала носом, утирая его тыльной стороной ладони. Ей было так хорошо и так худо одновременно, что на стеснение сил просто не оставалось. А может быть, тут опять-таки все дело было в доверии.

— Элисия... — Том опустился на колени рядом с ней, что, было, несомненно, глупо — следовало поднять ее и усадить на диван. — Элисия... да не плачь же ты, дуреха эдакая!

Бесполезно: едва он приобнял ее за плечи, Элисия зарыдала еще пуще, прикрывая руками некрасиво растянутый рот.

— Элисия... — Том обнял ее и начал целовать, а потом отвел ее руки от лица и поцеловал в губы. Губы эти, как и следовало ожидать, были холодными, мокрыми и солеными. Том сам не понял, зачем он это сделал. Возможно, холодное логическое мышление, тщательно вырабатываемое в течении последних семнадцати лет, изменило ему. Привет разрушающим все и вся эмоциям, что едва не погубили его сразу после рождения?..

Когда Том осознал, что целует Элисию, первым его побуждением было отдернуть голову и извиниться, но в тот же момент он послал всю реальность под хвост гипотетическому коту. В самом деле: может быть, это их первый и единственный поцелуй за всю жизнь (за исключением того вполне возможного варианта последнего прощания закапыванием гроба... еще кто кого переживет). Так надо хотя бы попробовать насладиться им, что ли!

Собственно говоря, это был первый поцелуй вообще: пару лет назад, решив проверить, чего он стоит в этом плане, бывший гомункулус наведался в бордель. Его чуть было не выставили вон... и, в общем, наверное, выставили бы, если бы Том самым хладнокровным образом не сунул хозяйке под нос свое служебное удостоверение (то самое, на котором не положено указывать ни имени, ни фамилии). Мадам больше ему не перечила, и подыскала таки за соответствующую сумму соответствующую специалистку — не то небрезгливую, не то с фантазиями. В общем, что хотел, Том выяснил, но целовать ту женщину не целовал.

Ничего особенного в поцелуе как таковом не было — подумаешь, контакт слизистых оболочек. Однако сам факт того, что он целует именно Элисию, а не кого-нибудь, заставил сердце Тома колотиться так бешено, что он не удивился бы, если бы Элисия услышала этот звук и приняла бы его, скажем, за сигнал метронома, врубаемый после тревожного сигнала. Что сигнала не слышно — это не беда, сигнал она могла из-за рева и пропустить.

Одно хорошо, рыдать она перестала.

Когда Том отстранился, Элисия смотрела на него крайне изумленно. Том решил, что такого ошарашенного выражения он не видел даже на лицах членов общества Белой Книги, когда капрал Смитсон ногой вышиб дверь и ласково так предложил господам националистам "очистить помещение, а то накурено... полноте, вы же заболеете!" А ведь до сих пор Том холил и лелеял этот момент в своей памяти, как иллюстрацию человеческой способности удивляться.

— Вот оно как... — проговорила Элисия. — Вот значит что...

— В общем, тебе все понятно, — сухо произнес Том. Больше всего ему хотелось провалиться сквозь пол, так что он скорее бы действительно провалился, чем сказал бы хоть на слово больше.

"Я сейчас умру, — подумал он. — Вот просто возьму и умру..."

— Том... — на глаза Элисии навернулись новые слезы, так сказать, свеженькие, с пылу с жару. — Том, ты мой друг... ты мой лучший друг... и я очень люблю тебя, как друга, как брата...

"Все, можешь не продолжать", — хотел было сказать Том, но почему-то не смог.

Тут Элисия вдруг обняла его и поцеловала сама, притянув к себе. Это были удивительные ощущения. Объективно говоря, Том был гораздо сильнее Элисии. Ему ничего не стоило убить девушку — при всей ее солидной подготовке. Его физическая сила вполне позволяла схватить ее на руки и бежать с ней пару километров. Однако он был почти вдвое ниже Элисии ростом, и поэтому в ее объятиях вдруг почувствовал себя... ну, кем-то вроде плюшевой игрушки. Кому сказать, не поверят: Тому было это очень, очень приятно.

"Она знает, что такое неразделенная любовь, — думал Том, целуя лицо Элисии, — она точно это знает... И может быть, в другом настроении она ни за что бы не стала, но сейчас..."

Гордыня — смертный грех. Более того, гордыня — совершенно дурацкий путь очистить свою жизнь от всего, что могло бы ее украсить. Том уже успел стать достаточно человеком, чтобы научиться чувствовать влияние хода времени. Гладя руками плечи Элисии, он поклялся себе, что непременно сделает ее счастливой. Он знал, что это будет невероятно трудно. Знал. Но...

Счастье — это не достижение. Счастье — это состояние. Здесь и сейчас.