Новая Рема перестала быть женщиной и превратилась в берсерка, в ее глазах не осталось ни проблеска мысли, ни тени какой-либо эмоции, они превратились в какие-то бездонные черные дыры. Рема плавным, но в то же самое время, каким-то нечеловечески быстрым движением наклонилась, не выпуская плачущую дочь из рук, и подхватила с пола кинжал мужа. После этого, все так же не выпуская Марину, она нанесла в спину демона страшный удар. Если бы он достиг цели, острие клинка наверняка бы вышло у него из груди.
Но Змей, обладавший звериной интуицией и звериным же чувством опасности, повинуясь вовремя проснувшемуся инстинкту самосохранения, резко пригнулся и сдвинулся вбок, и только поэтому кинжал не вонзился ему в позвоночник, а только слегка оцарапал плечо. Так же инстинктивно, как выполняя маневр уклонения, Гистас отмахнулся мечом в ту сторону откуда прилетел удар. Следствием отмашки стала мгновенная смерть Марины, тоненькую шейку которой клинок перебил не заметив сопротивления и смертельное ранение Ремы в грудь.
Змею повезло, что Рема после неудачи с атакой, ринулась к нему, чтобы повторить удар, а если повезет — просто задушить — больше всего на свете она жаждала именно этого, но, к сожалению для нее, сама напоролась на меч, и если бы не это обстоятельство, то еще неизвестно, чем бы дело завершилось — женщина обуреваемая жаждой мщения очень опасный противник.
Но, неприятности для Гистаса на этом не закончились... Забавно, но глава "Союза" все происходящее в спальне воспринял, как неприятности, а точнее даже — как злоключения. Ведь в его планы входило, быстренько заполучить ключ от Пирамиды и не менее быстро и безболезненно отправить всех обитателей спальни в мир иной, а тут на тебе... Интересно, чем считали все происходящее Талион, Рема и Марина? Вряд ли просто неприятностями. Для них это был Армагеддон и Рагнарек в одном флаконе. Однако, все люди, всегда, сморят на все, что с ними происходит в жизни, именно со своей точки зрения. Каждый со своей колокольни. И никак иначе.
Кровь Ремы и Марины, попавшая на лицо Талиона сыграла для него роль своего рода детонатора — такого же, как его мучительный стон для Ремы. Человек в экстремальной ситуации способен на многое — гораздо большее, чем в обыденной жизни. Имеются документально зафиксированные свидетельства, как мать — юная, хрупкая женщина приподнимала грузовик, чтобы вызволить попавшую под него коляску с младенцем, как старая бабка вытаскивала из горящей квартиры сундук, который потом не могли затащить обратно четверо здоровых мужиков, ну и все такое, в этом духе. Таких свидетельств хватает, так что все произошедшее с Дожем Талионом далее ни в коем случае нельзя рассматривать, как нечто экстраординарное.
Змей оседлал его так, что по всем законам биомеханики вырваться Дож не мог... однако же вырвался. Может быть ему помогло то обстоятельство, что Гистас был вынужден сначала уклоняться от удара Ремы, а затем наносить ей ответный удар, что в какой-то степени вывело его из положения равновесия, может что иное — никто этого доподлинно никогда не узнает, однако Талион, выгнувшись как стальная пружина, сумел сбросить Змея с себя.
Он схватил правой рукой свой меч, лежавший на полу, левой подхватил кинжал, выпавший из рук Ремы, и атаковал Гистаса с такой яростью и скоростью, что вынудил того защищаться. Изумлению Змея не было предела — ведь со времен глубокой юности, когда он только-только начинал постигать боевые искусства, никто не мог заставить его уйти в глухую защиту, без малейшей возможности для контратаки — и вот, на тебе — сподобился!
Еще через пару мгновений Гистас осознал, что игры кончились, что все по-взрослому — надо защищать жизнь, а не пытаться обезоружить противника, для продолжения интенсивного допроса. Он престал себя сдерживать и через пять ударов сердца смахнул голову Талиона с плеч — как ни крути, тому даже в измененном состоянии сознания против Змея ничего не светило.
Оглядев залитую кровью спальню, Гистас поморщился, две отрубленные головы — это был перебор. Он-то надеялся быстренько выпотрошить Талиона (в психологическом смысле этого слова, а не буквально, как он тоже прекрасно умел), изъять ключ от Пирамиды Света и милосердными, практически безболезненными, точными уколами в сердце, отправить все семейство на воссоединение с большинством.
Все должно было выглядеть так, будто посланцы законной жены Дожа — Беллоны Арден, урожденной Ортагаси, сумели таки добраться до него самого, его сучки и его выблядка! Глава "Союза" не хотел войны с аристократией Бакара и с самого начал намеревался представить все произошедшее на вилле, как результат внутрисемейных разборок. Ситуация, сложившаяся в семье Арден к этому располагала. Однако, ничего не поделаешь — что сделано, то сделано. И чтобы придать картине какую-то завершенность, единообразие что ли, Гистас отрубил голову Реме.
Еще раз окинув взглядом поле боя... точнее — бойню, Змей неожиданно пришел к выводу, что так даже лучше — такая картина более точно отражала характер Беллоны — если бы она могла, то поступила с мужем и его новой семьей именно так — никаких ударов милосердия!
Время поджимало, причем, если можно так выразиться — поджимало с двух сторон. Во-первых, со стороны Джулии — нужно было добыть лекарство, пока не стало слишком поздно, а во-вторых — со стороны гвардейцев Талиона, которые могли заявится на виллу с минуты на минуту. Поэтому, залитую кровью комнату и обезглавленные тела, Гистас осмотрел наспех, весьма поверхностно и, что характерно, ничего похожего на ключ от "Пирамиды Света" не нашел.
Завершив бесплодные поиски, Змей спустился на первый этаж и в быстром темпе его зачистил — ничего оставлять на волю случая он не собирался — никаких живых свидетелей произошедшего на вилле не должно было быть. Даже таких, которые ничего не видели. Каждый из слуг получил удар милосердия и упокоился с миром. Гистас в очередной раз поразился людской глупости и покорности судьбе — они вели себя, как бараны на бойне — вместо того, чтобы бежать, или еще как-то попытаться спастись, все обитатели первого этажа предпочли дожидаться своей судьбы, спрятавшись под одеялами. Ну, вот и дождались. Окончив зачистку, Гистас застыл на несколько мгновений, во время которых просканировал территорию виллы и не найдя на ней никого живого быстро поднялся на крышу, где во всем своем великолепии сияла "Пирамида Света".
"Вот и ловушка пригодилась, — подумал Змей, снимая висевший у него за спиной маленький черный мешок на лямках — примитивное подобие рюкзака. Несмотря на свое технологическое несовершенство, мешок своему функциональному назначению полностью соответствовал — позволял транспортировать нужный груз и не стеснял движений. Гистас извлек из "рюкзака" ловушку и подступился к Пирамиде. — Подозрительно все это, — продолжал рассуждать глава "Союза", в то время, как его руки сноровисто делали все предписанное магом для захвата "Пирамиды Света", в отсутствии ключа. — Витус, как будто заранее знал, что ключа не будет. А может действительно знал? Откуда? Поддерживает связь с Гильдией Магов? Судя по всему — нет, но все равно подозрительно. Ладно! — оборвал сам себя Змей. — Скоро свою тень начну подозревать. Нельзя так — с ума можно сойти. — Он уложил ловушку с "Пирамидой Света" в мешок и ловко закинул его за спину. Дело было сделано. — Но, все равно, маг очень предусмотрителен... и опасен, — пришло ему в голову, пока он неторопливо спускался по лестнице. — Забывать об этом нельзя!"
Гистас не торопился потому, что просканировал окрестности виллы и убедился, что его коляска еще не подошла. Он справился со своим заданием быстрее, чем карета одолела пол-лиги. Если бы дело происходило днем, при ярком солнечном освещении, то результат был бы иной, а так возница, не обладавший ночным зрением был вынужден тащиться достаточно медленно. Но, долго ждать "такси" не пришлось. Экипаж появился у ворот виллы ненамного позже Гистаса.
Змей вскочил на козлы, забрал у ямщика вожжи и коляска двинулась в путь. Ехать Гистас решил не по короткой дороге, мимо казармы гвардии Талиона, а в объезд — чтобы не нарваться на поднятых по тревоге стражей. Так выходило ненамного дальше, но намного безопаснее.
* * *
*
— Это не "Пирамида Света". Это имитация.
Такой страшный для Змея вердикт был озвучен спустя несколько минут после его прибытия в дом мага, где Витус встретил руководителя Ночной Гильдии прямо во дворе. Весь вечер, после отъезда главы "Союза" на "дело", маг ощущал какое-то нервическое напряжение, схлынувшее только при виде специфических очертаний заплечного мешка Гистаса, не оставлявших сомнений в его содержимом. Уточнив, что управляющего ключа нетЈ но нисколько из-за этого не огорчившись, Витус повел Гистаса в подвал своего большого дома.
Подвал тоже был чрезвычайно обширен и состоял из множества комнат и комнатенок, связанных между собой запутанной системой коридоров. Помещение, куда в конце концов привел главу "Союза" маг, было обшито черным серебром — стены, пол, потолок, дверь — все-все-все было экранировано. Подобная предусмотрительность не оставляла гипотетическому внешнему наблюдателю, расположившемуся вне этого помещения, ни малейшего шанса на обнаружение магических экзерсисов, творящихся в подвале.
После того, как дверь была закрыта, а фактически — задраена, так что не осталось ни малейшей щелочки, маг извлек из сидора Гистаса ловушку с Пирамидой, установил ее на столик, стоящий посреди комнаты и ловко извлек "Пирамиду Света" наружу. После чего и прозвучали эти, страшные для Гистаса, слова. Для Витуса тоже приятного было мало — испытания Перстня сорвались, но степень его разочарования не шла ни в какое сравнение с аналогичной у Змея. Тот был просто раздавлен.
На Гистаса было больно и страшно смотреть. Больно тем людям, которые любили Змея, или, по крайней мере, испытывали к нему какую-то симпатию, а страшно всем остальным. Однако учитывая, что любила Гистаса только Джулия, которая в настоящее время видеть его никак не могла, а симпатию не испытывал никто, то можно смело утверждать, что смотреть на него было просто страшно. Правда не всем — были и немногочисленные исключения. В частности маг.
Витус Иддер был спокоен, как анаконда, медленно переваривающая на солнцепеке проглоченную антилопу, а вот Гистас Грине едва сдерживал охватившее его бешенство. Его кулаки, судорожно, помимо воли сжимались — так что белели костяшки и тут же рефлекторно разжимались. Обычно Гистас был спокоен и невозмутим, как лесное озеро. Иногда — очень редко, чрезвычайные обстоятельства непреодолимой силы, а по-народному — форс-мажор, вынуждали его немного разволноваться, и тогда Змею не удавалось сохранить привычное состояние отрешенности, и ему приходилось изображать спокойствие и невозмутимость, но делал он это очень талантливо, так что заметить со стороны, что он только изображает бесстрастность, было, практически, невозможно.
А сейчас Змей был сам себе противен, ибо понимал, как жалко выглядит — что-то вроде сумасбродной, разбалованной дамочки, у которой сломался тщательно наманикюренный ноготочек и которая впала из-за этого в истерику, но поделать с собой ничего не мог — слишком велико было разочарование.
— Я его убью! — глухо, сквозь сведенные от ярости челюсти, выговорил Змей.
— Кого? — безразлично поинтересовался Витус, думая о чем-то другом.
— Карста Итала, — с ненавистью глядя на мага, не выговорил, а прошипел Змей, полностью оправдываю свою кличку.
— За что, если не секрет? — Витус был по-прежнему невозмутим.
Как ни крути, а Змей, он и есть Змей, по главной сути своей — тварь хладнокровная. Гистас сумел взять себя в руки. По крайней мере внешне. Прошло всего несколько секунд, а он уже не напоминал униженного и оскорбленного неврастеника, хотя внутри у него по-прежнему все клокотало от ярости и ненависти. Причем, что интересно, ненависть эта имела три адресата. Первый — естественно, Карст Итал. Второй он сам — за то, что не сумел скрыть своих эмоций и потерял лицо в присутствии Витуса. Ну, а третий — разумеется, Витус Иддер, который эту самую потерю лица наблюдал, да и вообще, не счел нужным хотя бы притвориться, что тоже расстроен.
— А за то, — практически нормальным тоном объяснил Змей, — что именно Карст Итал дал наводку на Дожа Талиона.
— Ну-ну... — усмехнулся Витус, совершенно не обращая внимания на то, что Гистаса от этой усмешки передернуло, — тогда тебе надо начинать со Свэрта Бигланда, или кого еще, кто его просветил... Карст не сам выдумал, что Пирамиду надо искать у Талиона. Ему подсказали.
"Уж больно ты спокоен, — думал Змей, пристально глядя в глаза мага. Он совершенно точно знал, что окружающие, чувствуя его гнев, хладнокровными не остаются, а уж особенно при взгляде в упор. Однако Витус был совершенно безмятежен — как сытый младенец на руках у грудастой кормилицы. — Что-то здесь не так... очень сильно не так... — свербело в голове у Гистаса. — Он меня совершенно не боится. Ведет себя так, будто полностью владеет ситуацией. А почему? — Змей не любил загадок. — Он сказал, что перстень полностью экранирует боевые плетения... Хотя нет! Не так. Он сказал, что перстень позволяет проходить через защитные плетения. А атакующие? Есть от них защита, или нет?.. Не знаю. Значит магически атаковать меня он может? Или не может? Если не может — должен бояться! Он ведь не дурак, понимает, что я сверну ему шею быстрее, чем он моргнет. Но, он не боится. Значит может. И все же непонятно... Как перстень может защитить от "Купола Огня" и не отразить элементарное воздушное копье? Или защитные и атакующие плетения принципиально разные? Не знаю... я не маг. Крутит что-то Искусник... Ох, крутит! Правильно говорят: хороший маг — мертвый маг!"
А Витусу Иддеру действительно было наплевать на гнев и горе главы "Союза". Как только он понял, что вся эта свистопляска вокруг него никак не связана с его незаконной магической практикой и Гильдия Магов никакого отношения к творящемуся не имеет, он совершенно успокоился. А Гистас... что Гистас? Змей ему не начальник. Это несчастные подчиненные, которые руками, ногами, локтями, ногтями и зубами держатся за свои рабочие места, вынуждены смеяться над тупыми шутками руководителя, или скорбеть лицом по поводу его горестей, а у Витуса такой нужды не было.
Маг обещал попробовать вылечить девчонку — и все! Он не обещал расстраиваться из-за того, что Змей не может достать нужные ингредиенты для создания лекарства. Это — его проблемы! А будет скалиться, покажет ядовитые зубы — вырвем! Не магам бояться бездарных! Здесь, честно говоря, Витус ошибался. И сильно. К данному конкретному случаю удивительно хорошо подходила подловатая мудрость: незнание опасности рождает героев. Человека, чьей выражаясь современным языком — базовой специальностью, была охота на магов, следовало опасаться. Ну, а с другой стороны, кто из нас в жизни не ошибался? Если таковые имеются, пусть первыми кинут в Витуса камень.
Однако, маг твердо решил расставить все точки над i. Изображать скорбь и сочувствие, которых он не испытывал, Витус не собирался. А вот досаду он испытывал. Досаду на то, что не удалось испытать перстень в боевой обстановке. Но шанс оставался.
