Про само выбранное направление стоит сказать отдельно — очень тяжко и муторно, мозги после первых же уроков начинали в буквальном смысле плавиться, и приходилось переться к лекарю, снимать головную боль. Но прогресс был налицо, уже через неделю занятий мог фокусировать вызываемое поле в некое подобие подрагивающего, норовящего распасться, но, все же, клинка. Так что пот и кровь были оправданы и лишь подстегивали заниматься еще упорнее. Что я и делал, начав прогуливать остальные предметы и почти весь день проводя в зале для тренировок. Сначала под присмотром учителя, а когда уже достаточно овладел сутью и мог следовать правилам безопасности, то и сам. Тогда же и удалось повлиять на Кайра, когда у нас состоялся очередной разговор на тему нашего времяпрепровождения.
— Ну, ты и ботан, — вставил он однажды, припомнив сказанное мной словечко, — нет, что бы составить мне компанию, прошлись бы, подышали свежим воздухом.
— А смысл? — спросил, не отвлекаясь от чтения.
— Влад, ты меня удивляешь, действительно, о каком смысле может идти речь, если ты возвращаешься только под вечер и весь зеленый от своих потуг, — он покрутил пальцем у виска.
— Ты действительно так думаешь? — уставился на него, — вспомни, что у меня было, когда только это началось, и что было у тебя? Прошло две недели, чем ты можешь похвастаться, чем удивить таким, чего не мог раньше?
Он замер, внимательно слушая, я же продолжал:
— Через полтора месяца мне была обещана первая ступень, а когда ты достиг своей? Или еще не достиг? И это с твоим-то потенциалом? Не стыдно? Не обидно? Не жаль? И вместо этого твоего огонька, которым ты балуешься каждый вечер, уже мог бы создавать что-то в разы мощнее. Улавливаешь? — наши глаза встретились, — ты губишь себя и обкрадываешь.
Когда я замолчал, он сел, потом лег и до утра со мной не разговаривал, а под вечер буквально приполз, уставший и выжатый, словно лимон, но довольный.
— Будет толк, — бросил он мне впервые за сутки, — ты был прав.
И с того дня в Академии на одного маньяка стало больше. Пока все разрывались между десятью предметами, мы усердно долбили один, вгрызаясь в него так глубоко и с такой скоростью, что преподаватели только головами качали. Вскоре это стало даже сродни соревнованию, кто будет к концу дня более убитый и измученный. Иногда лица западали так, что учителя просто заворачивали назад и заставляли брать отгул и отсыпаться. А потом все продолжалось заново, без поблажек и уступок, до пота, крови и полного изнеможения. Учеба была адская, но от этого не менее интересная. Меня даже отчасти перестали посещать тревожащие душу мысли, но забыть о них я не забыл. Просто отложил до поры, сосредоточившись на боле весомом. Но нет-нет, да и вспыхивало внутри злое пламя, перед глазами вставали лица родных, город, знакомы, Танька, и разум тут же дорисовывал всевозможный ужас, уничтожающий все, что было мне дорого. И тогда приходилось увеличивать нагрузки, буквально уничтожая любые мысли и заставляя стонать от перенапряжения, только тогда становилось легче, только это и спасало. А в библиотеке так и не было ни намека на то, что интересовало, ни единой крупицы информации, ничего. Оставался только ректорат, но к ним пока подхода у меня не было. Зато была деформация и "магическая радуга", коим и отдавался со всей возможной настойчивостью.
Два месяца пролетели неожиданно быстро, и настала пора сдавать профильные экзамены. Народ пыхтел, старался, всюду можно было увидеть учеников с книжками, кипами бумаг и схем, для нас же не изменилось абсолютно ничего. Мы продолжали тренироваться так же, как и до этого, все необходимое нам уже было проставлено автоматом, так как нужный уровень был пройден еще месяц назад, качественно и наглядно закрепленный. Я формировал клинок, если можно так назвать невидимый глазу пучок энергии, в два метра длиной и удерживал его на протяжении получаса, всячески перемещая в пространстве, что лишь усиливало напряжение и осложняло контроль. На практике же подобное оружие, не ощущая преград, и ни на мгновение не останавливаясь, проходило сквозь дерево, камень и сталь, разделся их пока еще рваным разрезом. В идеале же форма и размер луча варьировались по необходимости, и все зависело лишь от самого использующего данное оружие. Так что лично мы не почувствовали никаких перемен, зато стали ощущать изменение отношения непосредственно к нам самим.
И если Кайр, как ни крути, все же был одним из своих, хоть и слыл отщепенцем, то мое положение было особым. Чужак, от меня неизвестно чего можно было ожидать, появился непонятно откуда, ни семьи, ни родословной, ничего. Весь в черном, постоянно один или в паре с этим головорезом Кайром, ни с кем больше не общается, потенциально опасен. Примерно так думал обо мне каждый ученик Академии, и оттого сторонился. Когда я появлялся в столовой, разговоры, что поближе — стихали сами собой, в коридорах вокруг постоянно образовывалась пустота. Кайр еще шутил, что я, типа, чумной, и из-за этого все меня сторонятся, хотя и сам частично подпал под этот рикошет. И если раньше у него были какие-то свои терки со старшекурсниками, то теперь с ним связываться не хотел больше никто. А в моем присутствии и подавно.
Более того, однажды даже услышал, как за глаза стали называть демоном, тогда это так рассмешило, что расхохотался во весь голос, обернувшись на этот бред назад. Вокруг тут же все замерло, а породившие эту ересь две миловидные девчушки испуганно зажали рты. Но более всего их занимали мои глаза, чертовы два ока стали со временем еще более выразительны, так что хватало буквально пары секунд, и собеседник нервно отводил взгляд, явно стараясь провалиться сквозь землю. Хотя какие теперь собеседники? К тому же, вспомнив свой тогдашний разговор с Кайси, встретил ее однажды вне пар и напомнил, спросив, что она тогда мне не досказала.
Девушка была с подругами, и мое появление явно выбило их из колеи, а некоторые из них меня откровенно побаивались.
— Восемнадцатый тип искусств — внушение, — сказала и попыталась обойти меня, тем самым закончив разговор. Но я придержал ее за руку, так что выложила она мне тогда все, что знала:
— Внушение возможно только при прямом и длительном контакте глаз, внушающий должен доминировать, подавляя чужую волю и навязывая свою. С тобой же это вряд ли пройдет, — и вдруг покраснела. Меня это насторожило, и уже только потом узнал у Кайра, что внушение как раз является одним из ее направлений. А потом он вообще словно обухом меня по голове огрел, говорит, у меня, оказывается, есть даже тайные почитатели, кумиром ты стал, и ржет, впрочем, как и он сам. Я же ему тогда не особо поверил, и зря.
Глава 14
Стало холодать, погода испортилась, а затем пришли и заморозки. Академия постепенно готовилась к зимнему периоду, всячески утепляясь и запасаясь провизией. Оказывается, поставки в этот сезон существенно сокращались, и приходилось учитывать этот момент, хотя почему не делались заготовки еще с лета — не понимал. В каждой комнате появился персональный миниатюрный обогреватель в виде обычного светильника, вешающегося под потолок и за пару часов обогревающего любой минимум жилья. Лично мне он был на фиг не нужен, а Кайр уже настолько пропитался пламенем, что не мерз, в принципе, вообще.
Плюс ко всему через месяц начнутся курсовые экзамены, и мы из первокурсников перейдем на второй этап обучения. Это и радовало и печалило одновременно. Сколько я уже здесь торчу, а так ни на йоту и не приблизился к разгадке желаемого. Ректорат просто магическим образом избегал моего общения, то постоянно заняты, то в разъездах, то еще чего. Однажды уже хотел плюнуть и просто вытрясти все, что нужно, да Кайр не дал:
— Остынь, парень, не рушь идиллию, всему свое время, ты глянь, сколько достиг, а я? Я ведь по гроб жизни тот день вспоминать буду, а ты хочешь все спустить в сток?
Одумался я тогда, в общем, и не стал перегибать палку. А через пару дней стало уже не до этого. Начался новый набор, Академию буквально запрудили новички с родителями, каретами, слугами и прочей ерундой. Для нас же это ознаменовалось тем, что учителя, нагруженные теперь еще больше, решили часть своих обязанностей переложить и на нас. Как тогда нам было сказано, кроме преподавателей возглавить группы по направлениям пламени и деформации больше некому, и, невзирая на наши кислые лица, разговор был закончен. Более того, по уставу Академии, лица, принимающие непосредственное участие в учебном процессе, обязаны быть вхожи в совет, но мы вдвоем уперлись буквально рогом и категорически отказались, так что от нас отстали.
— Чуть не запрягли, — бурчал Кайр, — вообще ни стыда, ни совести, кучу бездарей на шею повесили, так еще и это хотели.
— А сам-то кем был? Прогульщик хренов, — мы переглянулись, кисло ухмыльнувшись, игнорируя замерших перед нами первокурсников. Слева стояли его чада, справа — мои. Нам предстояло ввести их в курс дела и помочь сделать первые шаги по выбранным направлениям. Вся теория у них уже была проработана, и теперь требовалась практика, основы которой мы вполне смогли донести до них и сами, без помощи учителей. Как-никак, все-таки узкая специализация имеет свои плюсы, выводя уровень знания при должных стараниях на намного более высокий уровень, чем у остальных.
И мне повезло больше, в моей группе было всего четверо против его одиннадцати, и все девушки. Это, кстати, до сих пор меня еще путало, вроде бы и первый курс, но им-то всем от тридцати до сорока, уже полностью, в моем понимании, взрослые мужчины и женщины, по крайней мере, выглядят так, а вот ведут себя как двадцатилетки. В общем, пока мы тихо переругивались, ожидая, когда рассосутся все новоприбывшие и, надеясь, что к нам больше никто не подойдет, нашу компанию приметил совет Академии в полном составе. И да, Айса Руан была также с ними. Кайр тут же по молодецки вытянулся, расправив плечи, я же лишь равнодушно мазнул по приближающимся взглядом, и стал высматривать снующих туда сюда новичков.
— Надо же, какая встреча, знаменитая пара одиночек, — Айса приветливо улыбнулась.
— Не ведись, — ни капли не стесняясь их присутствия, бросил я напарнику.
Тот лишь поморщился и улыбнулся главе совета, мол, не слушай его, он всегда такой. Мне же было его просто жаль, статный, высокий, уверенный в себе парень просто таял в присутствии этой чертовки. А уж то, что она было чудо как хороша, и устоять против нее вряд ли кто-нибудь мог, только оправдывало его, но, к сожалению, мозгов не прибавляло. Я же был сосредоточен совсем на другом, уже которую неделю готовясь добраться-таки до тушки ректора и поговорить с ним по душам.
— Влад, с чего такое отношение? — Кайси покосилась в мою сторону, но встречаться взглядами не решилась.
— У вас к нам дело? Или дружеское чаепитие намечается? — в привычной манере отшива проронил в ответ. Обычно после такого тона, подкрепленного взглядом, народ ретировался в считанные мгновения.
— Как грубо, — скривилась Айса, — но мы хотели узнать, почему отказались от членства в совете?
— Не интересно, — ответили почти одновременно, с той лишь разницей, что я бесстрастно, а мой напарник улыбаясь.
— Даже так? — видно, она ожидала несколько иного развития разговора, но, видя, что ничего не клеится, пожала плечами, — Ладно, оставляем вас с вашими заботами, всего доброго, Влад, — и то, как она это сказала, не понравилось ни мне, ни Кайру.
— Эй, напарник, ты мне ничего не хочешь рассказать? — тут же зашипел он в ухо.
— Сам в догадках теряюсь, — медленно произнес я, косясь ей в след.
А потом стало не до этого, ко мне добавилось еще двое парней, а к нему три девушки и четыре парня. Все, кажись, комплект. Окинув взглядом опустевший двор, развернулись и повели своих ребят на первые занятия по профилю. Кайровы свернули в сторону поворотом ранее, нам же предстояло пройти почти столько же, и все время, пока двигались, вокруг соблюдалась полнейшая тишина. Народ шел позади на почтительно расстоянии и не издавал ни звука, постоянно пялясь мне в спину. Они даже под ноги не смотрели, черти. Наконец, мы пришли, и я велел им занять свободные места. Сам тренировочный зал состоял из размещенных по кругу на достаточном отдалении друг от друга каменных плит, являвшихся одновременно и партами, и стульями, и артефактами защиты. В общем, всем тем, что было необходимо в нашем случае.
Я встал в центр и начал рассказывать о деформации, связанных с ней нюансах и возможностях ее использования. Меня слушали молча, не сводя глаз и почти не дыша. А девушки нет-нет, да и пытались поймать взгляд, но тут же сконфуженно опускали лица. Потом пришел черед тренировок, и битых два часа упорствовали до возникновения головных боле почти у половины ребят. Для меня это было хорошим признаком, значит, поработали на славу. А когда все ушли, вздохнул с облегчением, настала пора заняться и собой. Деформационный поток возник на кончиках пальцев и удлинился сначала на шесть, потом на восемь и двенадцать метров, пока что для меня это был предел. Учителя же знали лишь про два с половиной, в то время как рабочим, боевым, считался и вовсе клинок в полтора метра. Рука пошла вверх, ускоряясь и придавливая мозги многотонной плитой, но это были лишь цветочки, потом шаг в сторону и поворот, давление усилилось, опять шаг, опять поворот, и так до бесконечности, до полного изнеможения, тумана в глазах и хлыщущего из носа потока крови. Подобное случалось уже не раз, полностью доказав свою эффективность — чем больше себя нагружал, тем сильнее становился, и тем ощутимее был результат. Далее клинок сократился и движения стали более быстрыми и плавными, выпады получили продолжения и превратились в восьмерки, косые взмахи и кольца, ограждающие меня от всего вокруг. Затем снова максимальная длина и замедление движений, упрощение и полная сосредоточенность. Именно в таком состоянии меня и нашла Айса.
— Не хочешь сделать перерыв? — она присела на одну из стоявших под стенами скамеек.
Я продолжил двигаться, вращая над собой лезвие, невидимое ни для кого, кроме меня. Белый видел это как яркий, отчасти слепящий, плывущий разводами, словно после брошенного камня, сгусток непонятно чего, начинающийся буквально в сантиметре от кончиков пальцев и находящийся постоянно в движении. Он был абсолютно послушен моей воле и настолько же красив, насколько смертоносен. Иногда было даже жаль, что никто не может оценить всю его красоту и непорочность, он не мог испачкаться или затупиться, не имел дефектов и не мог сломаться, оно просто был, изменчивиый и прекрасный. Но становился таким он не сразу, а только после сжатия, и чем сильнее приходилось на него давление, тем ярче он сверкал, тем быстрее струились разводы, тем сложнее от него было отвести взгляд. И если бы меня спросили о красоте искусств, я бы, не задумываясь, в первый ряд поставил именно деформацию. Очередной выпад ушел в замах и я, чисто интуитивно, бросил руку назад, четко отмеряя Белым движения всепроникающего сгустка. Росчерк прошел по стене и остановился в миллиметрах от свободно свисающих белоснежных локонов.
