Северный путь. Часть 3 ( фэнтези )

— Я... — робко позвала Герда. — Еду принесла.

Николя медленно повернул голову в ее сторону, но ничего не ответил. Герда поставила поднос на тумбу у кровати и хотела покормить его, как кормила Финиста, когда тот болел. Но стоило поднести к его рту ложку, как Николя послал ей такой несчастно-обиженный взгляд, что Герда, испуганно всхлипнув, отошла к окну. Ел Николя очень медленно, без аппетита. Потом также долго потягивал отвар. Герда все это время смотрела на улицу. Тревожное чувство не хотело униматься.

— Вожык сбежал, — тихо пробормотала она, ощутив спиной взгляд Охотника.

— Мальчишки все время сбегают, — скрипучим голосом ответил Николя. Звякнула поставленная на поднос пустая чашка.

Герда потупилась и медленно кивнула:

— Если вы закончили, то я все унесу.

— Не уходи, — с пугающим отчаянием попросил Николя. Герда испуганно заглянула в его глаза. Они были подернуты мутной пеленой, вокруг красовались черные круги. Насколько же ему плохо?

— Полежи со мной, — Николя взял ее за руку и притянул к себе.

Герда заупиралась, но его хватка оказалась неожиданно сильной.

— Разве это удобно? Мы же не... — Она не знала, что конкретно они "не", но все равно было в его предложении что-то неправильное.

— Не бойся. Сейчас я не смог бы причинить тебе вред, даже если хотел.

Николя потянул сильнее. Герда упала на кровать рядом с ним, едва успев сбросить башмаки, чтобы не запачкать простынь. Николя крепко прижал Герду к себе, как ребенок любимую игрушку, и, блаженно закрыл глаза. Его кожа казалась настолько холодной, что хотелось его согреть. Должно быть, это от истощения. Герда слишком хорошо помнила, как нестерпимо холодно было ей самой, когда она находилась на грани. Жаль, что ему переживает подобное из-за нее. Смольные кудри разметались по подушке. Николя всегда стягивал волосы в тугой пук на затылке и распускал только перед сном, поэтому у Герды не получалось разглядеть их поближе. Прямые и жесткие, они доставали чуть ниже плеч и манили прикоснуться к себе. Она украдкой запустила в них пальцы и принялась перебирать.

— Приятно, — едва слышно пробормотал Николя, не открывая глаз. Герда испуганно выдохнула. Думала, он спит. — Так можно и умереть.

Герда вздрогнула. Лучше бы он наорал или ударил.

— Пожалуйста, не говорите о смерти. Мне страшно, — громко всхлипнула она, борясь с выступившими на глазах слезами.

— Не буду, — легко согласился Охотник и замолчал.

Только спокойней не стало. Насколько же ему плохо, если он думает о смерти? Герда лихорадочно искала, что сказать, чтобы его подбодрить, отвлечь от мрачных мыслей. Что говорили ей, когда она думала о смерти?

— Когда мой отец умер, я долго горевала. Не знала, как жить дальше. И тогда один мудрый человек, дядька Михась, сказал, что смерти на самом деле нет. Душа иногда должна отделяться от тела, чтобы проплыть по темным водам реки времени и, добравшись до противоположного берега, дождаться перерождения. В виде букашки, птицы, зверя или даже человека. Если вы кого-то очень любите, но не можете быть вместе, вы обязательно встретите его в следующей жизни. И уж тогда наверняка будете счастливы.

Николя широко распахнул глаза и угрюмо уставился на нее.

— Но я не хочу ждать целую жизнь! — горько возразил он.

— Не ждите, — поддержала его Герда.

Хотелось добавить, что не стоит все время тосковать по погибшей возлюбленной и поминать смерть, иначе он скоро сам за ней последует. Но Герда молчала. Понимала, что это неучтиво и что она просто ревнует. Николя снова закрыл глаза. Его руки стальным обручем сошлись у нее на талии. Лицо расслаблялось, щекочущее макушку дыхание становилось все более глубоким. Он засыпал.

Герда повернула голову, чтобы лучше его видеть. Еще утром казалось, что она ему безразлична, что он злится на нее, а теперь сам попросил остаться, да еще так двусмысленно. Будь она дома, ее бы сочли гулящей. Разве можно лежать с мужчиной, с которым ты даже не обручена, в одной постели? Если бы Вальдемар или даже Финист предложили подобное, она бы испугалась и убежала. Но от Николя убегать не хотелось. Предложи он что-то большее, она бы и тогда не отказала. Наверное, это и есть та самая любовь, от которой теряют голову. Убаюканная медленным течением собственных мыслей, Герда тоже уснула.

* * *

Резерв не восстанавливался. Сколько бы Николя ни отлеживался в постели, сколько бы ни пытался услышать ветер и слиться со стихией, ничего не происходило. Тело стало невероятно тяжелым, словно каменным, а внутри болезненно ныла пустота, из которой волнами поднимался могильный холод. Неужели люди без дара всегда чувствуют такую слабость? Невыносимо.

Эглаборг отпаивал его зельями, проводил какие-то манипуляции с аурой. Не помогало. Целитель уверял, что просто потребуется больше времени, но в его взгляде ясно читалось иное: надорвался, безнадега. Оставалось только пялиться в потолок, все больше погружаясь в хандру и уныние. Аппетит пропал — еда сухим комом резала горло и ползла обратно. Даже поспать не удавалось. Стоило сомкнуть глаза, как Николя вновь оказывался в пыльной комнате перед разбитым зеркалом. Тело дергалось против воли, и сон как рукой снимало. Но хуже всего было тревожное ожидание, когда Безликий объявит третье испытание, сил на которое у Николя не осталось. Он постоянно прислушивался к себе и к тому, что происходило за стенкой, страшась выпасть из реальности в тот самый момент, когда Герде понадобится защита. И тогда... тогда все усилия и жертвы окажутся напрасными.

За неделю он отлежал себе все бока. Мышцы затекли, а в голове шумело как после сильного похмелья. Солнце в это утро светило в окно так призывно ярко, что Николя не выдержал. Встал и на негнущихся ногах поплелся на улицу. Надеялся, что свежий воздух хоть немного его оживит. Но стоило ступить за порог, как он нос к носу столкнулся с Гердой.

Николя тосковал, но не решался ее проведать, даже когда она спала. Слишком страшно было, что она увидит его в таком состоянии и поймет, насколько он немощен и жалок на самом деле. Совсем не герой без страха и упрека, каким она его представляла. Хилый низкорослый мальчишка, слабак, у которого даже сил замахнуться детским деревянным мечом не хватает. Разочарованный взгляд отца после очередного неудавшегося урока фехтования ярким пятном всплывал в памяти. Как же тогда хотелось умереть, чтобы не видеть, не понимать, что он не достоин ни своего отца, ни родового дара, ни даже права ходить по Мидгардской земле. Со временем он научился не думать об этом, но предательская память иногда подкидывала эти образы. Герда была первым человеком, в чьих глазах он увидел неподдельное восхищение. Только благодаря ее вере Николя впервые почувствовал себя мужчиной, воином, способным на подвиг. И совершил его, до конца не поняв, как. А после, когда было непереносимо тяжело и казалось, что враг несокрушим, Николя представлял, что сражается ради нее. И побеждал. Всегда. Но если сейчас Герда увидит его слабость, в ее взгляде будет то же разочарование, что и у отца. Тогда сражаться будет уже незачем.

Однако сейчас Герда смотрела настороженно и решительно, потешно сжав крохотные кулачки. Как же он соскучился! Хотелось прижать ее к себе крепко-крепко и не выпускать никогда. Николя застыл, стараясь держать спину ровно и не показывать, что голова идет кругом, а ноги подкашиваются от усталости. Разговор с Гарольдом окончательно его доконал. Появился новый спаситель? Что ж, пусть. Лишь бы избавил Упсалу от крыс. Тогда можно со спокойной совестью убраться отсюда. Жаль только, что слабость взяла верх. Да еще при Герде! Хуже не придумаешь. И уж конечно, она не смогла сдержать жалость. От этого словно огнем обожгло, сильнее даже, чем от пощечины. Он сорвался. Закричал и как последний трус забился в угол у себя в спальне. Ждал, когда Герда вернется, чтобы окончательно развенчать его. И она пришла... принесла завтрак и попыталась кормить его с ложечки, как маленького. Какое унижение!

Ел сам. Молча. Давясь каждым куском. И все не находил слова, которые бы мог ей сказать, объясниться. Только когда Герда собралась уходить, удалось выдавить из себя просьбу, что вот уже неделю жгла изнутри. Единственное чувство, последняя сладко-горькая эмоция. Останься. Побудь рядом. И ни о чем не спрашивай. Стоило обнять Герду, как ломкая болезненная пустота внутри заполнилась теплой негой. Стало так хорошо, что хотелось раствориться в этом чувстве. Кажется, он говорил какие-то глупости. Она отвечала. Николя наблюдал за всем поверх собственной головы, прислушиваясь лишь к ощущениям в теле. Почему он не решился позвать ее раньше? Ведь знал, что только от ее присутствия становится легче. Все чего-то боялся. Осуждения домочадцев? Глупый. Ноэль прав, к демонам совесть. В конце концов, это дом Николя. Здесь все сделано его руками. Здесь он устанавливает правила. Какая разница, что подумают остальные? Важно только, что подумает Герда. А она поймет, она согласится. Уже согласилась. Самая родная. Самая нежная. Моя.

Он, наконец, уснул. Провалился в тихий безмятежный сон без сновидений. Герда была рядом, и ничто уже не могло потревожить его покой. Ничто, кроме ненавистного язвительного голоса:

"Какая идиллия! Но ты так и не признался ей, хотя обещал. Самое время для последнего испытания. Держись, на этот раз поблажек не будет. Либо ты побеждаешь по всем правилам, либо я заберу Герду навсегда".

Николя вздрогнул, сильнее прижимая девушку к себе. Она все еще здесь, все еще с ним. Никто, никто не посмеет ее отобрать!

В дверь настойчиво постучали. Входную. Да так, что затряслись стены. Внутри засвербело тревожное предчувствие. Он что-то упустил. Что-то жизненно важное. Николя соскочил с кровати и, накинув домашний халат, сбежал вниз по лестнице. Проснувшись, Герда поспешила следом. На пороге снова стоял Гарольд, взволнованный в два раза сильнее прежнего. Из-за его широкой спины затравленно выглядывал мертвецки бледный Эйс.

Предчувствие усилилось. Что там Гарольд говорил утром? Появился новый избавитель от крыс? Должно быть, сунулся куда не следовало и нарушил шаткий мир с коренными обитателями Утгарда, который Николя с таким трудом установил.

— Дану похитили наших детей! — севшим голосом объявил Гарольд. — Только своего оставили, — бургомистр схватил Эйса за плечо и подтолкнул к Охотнику. — Говори!

Николя строго посмотрел на мальчика. Эйс сжался и горестно хлюпнул носом:

— Это не наши, честно. Они бы не стали. Это против воинского кодекса Дану... Лейфу просто понравилось, как играет дудочка, и он побежал искать музыканта. Но я никакой музыки не слышал, хотя всегда раньше него замечал, как крадется мышь или летит птица. Но никакой дудочки я не слышал! А Лейф словно сам не свой стал. Все твердил про красивую мелодию. Я его не пускал, сколько мог. Неправильно это, когда кто-то слышит то, чего нет. Я только на миг отвернулся, а его уже и след простыл. Убежал за своим музыкантом непонятным.

Николя нахмурился. Должно быть, это оно и есть, третье испытание. Только причем здесь Лейф?

— Пропал не только мой сын, но и все дети в городе. Все дети, кто мог ходить и кому не было двенадцати, — добавил бургомистр.

— Вожык! — вскрикнула Герда и прижала руки ко рту. — Он тоже говорил что-то про дудочку, которую мы с Финистом не слышали, а потом убежал, ничего не объяснив. Финист пошел его искать и до сих пор не вернулся.

Охотник со свистом выдохнул. Он слышал о демонах, которые могли похитить одного ребенка или двух, но чтобы увести всех детей города — какой же силой он должен обладать?!

В вышине пронзительно закричал сокол. Все подняли глаза. С небес камнем упала хищная птица. Через мгновение на ее месте на коленях стоял нагой Финист. Запыхался. Глотал ртом воздух. Герда подхватила с вешалки плащ и обернула вокруг оборотня.

— Я видел их, детей, — начал он, борясь с тяжелым дыханием. — Нагнал возле моста Биворн. Какой-то странный пастух уводит их в горы.

— Пастух?! — одновременно переспросили Николя, Гарольд и Герда.

— Как он выглядел, этот пастух? — перехватил разговор бургомистр.

— Безбородый старик. Высокий. В ветхом плаще и широкополой фетровой шляпе. Опирается на деревянный посох. И, кажется, у него один глаз заплывший, — дал исчерпывающее описание Финист.

— Это тот старик, который избавил нас от крыс. Я сам видел, как он это сделал. Заворожил их игрой на флейте и утопил в океане, — догадался Гарольд.

— Да-да, он играл на флейте, похожей на ту недоделанную, которую ты мне показывал, только из нее не доносилось ни звука, а дети шли за ним, как привязанные. Я попытался их остановить, но ничего не вышло. Даже силой не смог Вожыка утащить, — подтвердил оборотень.

— Должно быть, это он. Крысиный пастух. Понятно, как ему удалось то, что не получалось у вас, — ахнула Герда, встревоженно глядя на Николя. — Но если он действительно бог, то не стал бы брать что-то без разрешения. Он должен был вас об этом спросить.

— Разве же мы позволили, если бы он такое спросил? — развел руками Гарольд. — Он вообще почти не говорил. Только про свою награду — рыбу, древесину и шкуры.

— Так и сказал? — задумчиво прищурился Николя.

— Нет, но и так было понятно. Он попросил залог будущего благоденствия города, — недоуменно ответил Гарольд. — Сказал, это поможет ему разбогатеть.

— Дети — это и есть единственное будущее, которое может быть у города. Он попросил в награду детей. Единственное богатство, которое ему нужно, это жертвы! — Герда снова прикрыла рот ладонью.

— Я собственноручно придушу этого демонова проповедника! — взревел Гарольд.

— Не надо никого душить. Я разберусь, — попытался увещевать его Николя и повернулся к оборотню: — Финист, поседлай моего коня, пока я оденусь.

— А если он начнет буянить? — забеспокоился тот.

— Врежешь ему по пузу, не сможешь что ли? — раздраженно ответил Охотник.

Оборотень направился в конюшню, не потрудившись одеть ничего под плотно запахнутый плащ. Герда побежала следом.

— Главное, чтобы не случилось, как с крысами, — мрачно заметил Гарольд, когда они с Николя остались одни.

— Не слуится. На этот раз будет либо он, либо я, — заверил его Охотник. — Возвращайтесь в город и успокойте бюргеров. Это единственное, чем вы сейчас можете помочь.

Гарольд тоскливо вздохнул и направился обратно в Упсалу. Николя побежал в дом, ругая себя за легкомыслие. Он должен был ощутить опасность еще утром, но был слишком занят личными проблемами. Расплачиваться придется всему городу. И цена будет непомерно велика.

Когда Николя, одетый и вооруженный, вернулся на улицу, поседланный Харысай же нетерпеливо рыл копытом землю перед конюшней. Видно, проникся тревожным настроем.

— Хорошо себя вел, — похвалил коня Финист, держа его под уздцы. — Куснуть пытался, только когда я подпругу затягивал, да и то не сильно.

Николя рассеяно пожал плечами и полез в седло.

— Я должна ехать с вами, — непререкаемым тоном заявила Герда, ухватив его за рукав. — Я загипнотизирую детей, они перестанут слушать пастуха и вернутся. Тогда вам не придется драться.