В себя пришел опосля ведра воды, вылитого на него супругой. Когда рассвело, на месте побоища нашел охапку соломы, притащенной татями из сарая, да разбитый кувшин с огарком свечи. Седмицу провел в тревожном ожидании. Но ничего не случалось и показалось, что гости ночные получив отпор, больше не появятся... Долго, ни кто не беспокоил, аж до самой глубокой осени.
А потом все повторилось, лишь с той разницей, что драки не было, загодя купленная собачонка, разбудила, с громким лаем заметавшись на задках возле ограды, спугнула разбойников. И основа тишина, никто по ночам не ломиться, собака не гавкает... Да третьего дня нашел поутру своего сторожа за банькой, оскаленная пасть, желтая пена, отравили псину. Не рискуя оставлять жену, одну дома, забрал с собой. Показалось что это лучший выход из положения, на алтын сторговал, да на гривенник уперли. День прошел, на редкость удачно. Продал, один из своих подсвечников, за тридцать копеек, прикупив чего надо было, поехали домой. А там их встретили распахнутые двери дома и пустой хлев. Из избы не вынесли только что печку, потому что каменная, свели со двора всю скотину, какая была у ребят. Пяток овечек, телка, а свинью, похоже, прям в загоне ухайдакали, уж больно здорова там лужа крови. Маленькую мастерскую разнесли просто в клочья, кто-то выместил свою злобу, порубив топором все до чего смог дотянуться. Но этого показалось мало, и эта тварь нагадила прямо посередине...
И тут, у Антипа, честно говоря, сдали нервы, ему стало страшно, но не за себя, сказал: — ' за Аленку свою испужался'. Переночевав, если можно назвать сном, дрему в обнимку с колом, утром, из подполья в баньке, достал последнее сокровище, полпуда меди и поехал в город, загрузив остатние, не украденные вещи, на сани. Оставив супружницу, стеречь добро, сам отправился по лавкам, предлагать свой товар.
Сунулся в одну, там и разговаривать не стали, другая закрыта и нет никого. Третьей рубль всего давали, а когда отказался, стращать начали, что стрельцов позовут. Насилу вырвался.
Пока до нас добрался, страху наслушался, такого, что ноги идти не хотели (его собственные слова) А как Силантия увидел... Нет, не зря я со старым стрельцом, беседу провел. Тот встретил гостя, как полагается...
'надо будет, спросить Антипа, стрелец ему улыбался или нет? А то я просил этого не делать, от его оскала, наш барбос, описался. Да. Лет, ему многовато... Не получиться из него толкового продавца. Жаль, пацаны мелковаты, с ними пока что никто и разговаривать не будет'
Никодим пытал, молодца о причинах побудивших того искать лучшей доли в дали от отчего дома.
Всё оказалось просто. Антипу, как самому младшему, светило из отцовского наследства, только пробой на воротах, да веревка из колодца с дырявым ведром. Когда заговорил, что хочет уехать в Москву, как ему показалось, все вздохнули с облегчением. Отец дал денег, брат старший чего подкинул, средний подарил, чушку медную, а старики благословление дали.
— Литец значится, колокольный? — Никодим глянул в мою сторону и кивнул. ' Пытай, мол, дальше'
— Он самый.— Согласился Антип, вроде бы спокоен, а пальцы шапку сжимающие, чуток подрагивают.
— А ты значиться с братьями не поладил? — Спросил его, переключая внимание на себя.— Что худые мастера?
— Наш батюшка, в Курске, самый лучший...
— А ты не захотел у братьев, подмастерьем быть али как?
— Хотел... Да разлад вышел, они все по батиному покону делают....
— А ты по своему... — закончил за него. И продолжил. — Что ж такого нового можно в колокольцах придумать?
— Да они мне, вот где сидят, — Антип провел рукой по горлу.
Я пробарабанил по столу дробь, — Погодь, чуток. — Встал и вышел в соседнюю клетушку. Мишка, уж очень усердно надраивал самовару бочину, елозя по одному и тому же месту.
— Будешь подслушивать, ухи оторву, вместе с головой. — И не давая времени на возражения, стал объяснять, как добраться до лавки Милославы.
Заставил повторить, дал деньгу и отправил с наказом, принести любую фигурку, — Какую дадут, такую бери. Да не вздумай по дороге сломать.
Это было все-таки ближе, чем тащить из дома.
Вернулся к нашему гостю. По прошествии буквально получаса, Мишаня приволок тряпичный сверток, осторожно положил на стол и пошел в коморку.
Окликнул его, — Миша! — Он оглянулся и посмотрел на меня.
— Будешь подслушивать, исполню обещание. Понял? — Кивнув, парень закрыл за собой дверь.
А я стал разворачивать упаковку. На свет божий появилась моя знакомая (только по слепку) собака жужа. Все-таки умница Милослава, такие классные штуки делает.
Поставил статуэтку на стол и двинул к Антипу, — Сможешь такую из бронзы колокольной слить?
Он взял её в руки, покрутил, осматривая со всех сторон, осторожно поставил на место, отряхнул ладони от прилипших комочков глины. Посмотрел на Никодима, на Силантия, на меня. И как показалось, немного неуверенно, кивнул. — Смогу.
'А голосок то хрипловат. Волнуется парниша...'
— Как делать будешь? Ты ведь такое хотел в отцовской мастерской отливать?
Антип протянул руку и, взяв в руки фигурку, стал рассказывать.
— Дощечка надобна, сухая, можно взять березовую или еловую. Два ящичка сделать, так, чтоб соединить потом между собой. Песок нужен белый, в нем должны как искорки мелькать. Его промыть, просушить и через сито просеять. Глину потребно брать зимнюю, она лучше отмучивается, высушить и потом растереть в пыль. На девять частей песка, одну глины сушеной, замешиваем и потихоньку добавляем воду. Ежели шарик, не рассыпался или не растекся по доске, с роста упавший, значит подходит. Берем мешочек с припылом, я обычно уголь тертый, из печки беру, лучше всего от березы али дуба сгоревшего подходит. Постукиваю, чтоб ровно легло, пятен не оставалось, иначе песок комьями прилипнет, когда вынимать будешь, — Он приподнял статуэтку над столом, поставил обратно.
Гладилкой, ровняю ежели что не так пошло, делаю литник и продухи. Вторую половинку также как и первую делаю, собираю форму, ремнями кожаными стягиваю. Но это ежели она разовая, а так можно кольца железные и клинья.
— И всё? — Спокойным, даже немного разочарованным голосом спросил Никодим. Его было легко понять, пока что мы не услышали ничего нового.
— Нет, длиной иглой надо наколоть утрамбовку, но так чтоб не доставало, иначе воздухом горячим порвет.
— Ну что ж, мил человек, это мы и сами умеем, ты про неё скажи, как такую слить? Что с ней делать? — Никодим кивнул на глиняную собаченцию.
Антип, поскреб затылок, — Я по-другому только раз и делал...
И пустился в пространные объяснения, продравшись с трудом через местный сленг, уяснил что речь идет о выплавляемой модели. Слушал внимательно, и когда Антип начал повторяться, прервал его.
— Погодь...
Глянул на Никодима, он пожал плечами, ему это также не знакомо. Проверить можно одним способом, дать задание. Да только встает другая проблема, личная вендетта Антипа.
Как понимаю, ему мстят за того воришку, сданного им стрельцам. Надо будет через Силантия попробовать разузнать, что там стряслось, если на парня так наехали. Может он с городскими переговорит и те возьмут под охрану, избу Антипа?
Кивнул Никодиму на дверь: — 'поговорить надо', встал из-за стола и вышел, он пошел следом.
На улице подмораживало, небольшой ветерок сдувал с крыш мелкую ледяную пыль. Она клубилась в воздухе, сверкая крохотными искорками в красных лучах заходящего солнца.
— Ну, чего звал? — Никодим недовольно смахнул с лица, упавшие снежинки.
— Давай спытаем Антипа, кажется он тот, кто нам нужен.
— На кой он нам?
— Давеча, ты согласен был, что нам литейщик нужен.
— Нужен, — Никодим пожевал губы, — Недоучка этот Антип, а подмастерьев у нас до жопы. Ещё одного брать? На хер он нам не нужен.
— Так есть в парне задатки. Пусть хотя бы собаку отольет...
— Вот ежели сделает, тогда и глянем, — Сердитый Никодим развернулся, чтоб уйти, да я за рукав придержал.
— Да где он делать-то будет? Он же домой собрался уезжать...
— Федька, у меня не монастырь, всех собирать. Пущай к себе вертается, Силантия спроси, пусть поможет, чем.
— А ежели справиться? Возьмешь?
— Те что, крест поцеловать? — Движением плеча освободился от моей хватки, и исчез внутри лавки.
Я постоял немного, полюбовался красивым закатом. И когда холодные пальцы 'деда мороза' скользнули за шиворот, а игривый ветер собрал самый большой комок снежинок и, веселясь, швырнул в лицо. Решил что под задержался я как-то на улице. Поежившись от охватившего озноба, распахнул дверь и шагнул в уютное тепло.
На пороге столкнулся с Антипом и Силантием, посторонившись, пропустил их.
Парень полуобернувшись что-то сказал, старый стрелец, положив ему руку на плечо, подтолкнул, — У тя женка взмерзла, ожидаючи...
— Федор! Лавку выстудишь... — И ещё пара непечатных выражений, недовольного медника. — Иди сюда, черт не русский.
Сел на жесткую лавку, напротив. Никодим не говоря ни слова смотрел мне в лицо, потом гаркнул в сторону, — Мишаня! Подь сюды, ирод окоянный, Федя тебе токмо обещается, так я сполню.
Словно чертик из табакерки, рядом с нами возник мальчишка. Наш хозяин бросил на стол монетку, — Дуй в кабак, вина принеси и пожевать чего. Одна нога здесь, другая там.
И когда гонец исчез, продолжил, — Странный ты Федор, над всякими жучками, паучками, — защелкал пальцами, вспоминая слово.
— Умиляешься.— Помог ему.
— Угу, милуешься. Только давеча, когда Сидор приходил барана резать, ты с морды сбледнул, а у самого четверо за душой стоят. Добрый ты, мягкий, из тебя всякая голытьба веревки вьет, а и рад...
Высказавшись, замолчал, а мне и сказать нечего в оправдание.
Другое мое время, очень другое... Иногда, вечерами сидя на кухне у телевизора, мы с супругой спорили, ругались, мирились, очень часто она мне говорила, что я слишком жестокий и бездушный...
— Федя, — Никодим прервал затянувшееся молчание, — поведай мне...
' Да что тебе ещё от меня надо?'
— Зачем тогда на дороге, ты двух татей добил, они же пораненные были.
Память услужливо подкинула, разлетающиеся клочья армяка от удара картечи... Страх и злоба.
Страх за свою жизнь и злоба на этих уродов посягнувших на самое ценное что у меня есть...
— Испугался и озлобился.
— Верно сказал. Почаще тебе таким быть надобно.
— Стрелять во всех, налево и направо?
— Это слишком, но вот чтоб тебя не взнуздали, стоит иногда показывать. А то и не заметишь, как на шее хомут окажется, захочешь выскочить, да куда там, уже телегу волочишь
И снова смолк, посматривая на входную дверь в ожидании гонца, то на меня.
Хотел было возразить, набрал полную грудь воздуха да сдулся. Нечего возразить. Не че го!
Но от чего-то обидно стало, нет, Никодим здесь, не виноват, на себя обида. Реальность...
То что там, увидев в метро попрошайку или нищего, перешагиваешь и идешь дальше. И все из-за того что слишком хорошо знаешь про них из телевизора. А здесь всё по другому, ещё крепки узы семьи и рода и если человек просит 'за ради Христа' это действительно так. Гораздо позже, с девятисотых годов, нищенство станет профессией, целые деревни будут, ездить в Москву на заработки, но это время ещё не пришло...
А у меня все вверх ногами, нищего пну, над юродивым посмеюсь, а кому— то, кого впервые вижу, верю за красивые словеса и слезливую историю.
По своей сути, в истории с Курским парнем, надо было купить у него медь, сел бы он в свои сани, да уехал. Того что он нам наговорил, судить о его проф пригодности нельзя, это мы и сами все знали.
Из этой выволочки есть только один вывод. Я облажался, а Никодим прав.
За спиной скрипнула входная дверь, это вернулся посланец.
Мишка поставил на стол, доску с вареной требухой и хреном, рядом лежала половина каравая хлеба, три огурца, выставил кувшин с вином.
— Досканы, давай... — Сказал Никодим и пацан метнулся в заднюю комнату, мухой притащил все что нужно. Медник отрезал ломоть ржаного, сверху добавил кусок ливера, — Бери, заработал.
Указал на еду Мишке. Тот схватил и впился зубами, мне даже показалось, что заурчал от удовольствия.
А наш хозяин, вдруг протянул руку и неуловимо быстрым движением, ухватил пацана за ухо, подтянул и, заглянув в глаза, напомнил, — Ежели где, слово молвишь... И Федор не поможет, шкуру спущу...
Замерший подросток, с куском еды в зубах... То ещё зрелище. Если бы не плескавшийся в глазах страх.
Я, недоумевая, переводил взгляд с одного на другого. Мне, почему-то казалось, что Миша понял и все будет хорошо, но вот у Никодима, на этот счет было свое мнение. Отпустив, несчастного, буркнул неразборчиво, от чего отрок просто испарился. А он улыбнулся мне, — Вот и первый твой хомут, Феденька. Дома тебя ещё четыре дожидаются, по весне, когда надобно будет строиться, ещё толпа набежит.
Я тут сговорился, бревно еловое купить на постройки, с мужиков слово взял, что артелью, как снег сойдет, придут, кормежка наша, алтын в седмицу за работу, старшому четверик. Ты мне скажи, для чего тебе сарай такой здоровый понадобился?
Такого резкого перехода тем для разговора, я даже не ожидал. Пришлось в темпе вспоминать.
— Я же тебе говорил, все в одном будет, если кучу маленьких ставить, замучаешься по переходам бегать, а так все в одном месте.
'давно был такой разговор, я Никодиму объяснял принцип построения поточного производства и особенно упирал на то, что нам нужен большой, просто огромный, для нынешних времен, цех, метров эдак на сто квадратных. Здесь так не строили. Придется вспоминать читаные книги. Подвесные балки, стойки, ригеля, колонны и прочая мутатень. Чтоб покрыть такую крышу дранкой, надо будет уйму времени. Поэтому хотел использовать бересту, что-то похожее на битум есть в заначке. Кору нарезаем пластами. Замачиваем, высушиваем под гнетом, чтоб стали прямыми, нарезаем на куски нужного размера, покрываем горячей смолой и посыпаем сверху песком. Делаем на стропилах обрешетку как можно плотней и обшиваем этим произведением местного стройпрома. Кажется воз, бересты, стоит две копейки, надо будет уточнить...'
— Так сараи можно поставить в плотную...
— А потом начнем бревна пилить, вынимать, проемы всякие городить, зачем лишние деньги переводить.
Проще сразу, одну большую махину поставить...
— Да там бревен уйдет на два полста рублей. Еще доску на пол надо, рамы вязать, двери...
— Там надо будет ещё три избы ставить, одну под склад, чтоб добро хранить, для охраны домик...
— а ещё один для чего?
— Для меня, жить там стану.
Никодим из подлобья так глянул, словно рублем одарил. Надо проверить карманы, может, и правда что появилось...
— Не зыркай, шуткую. Народ пришлый в старой деревне жить будет, а по работе задержался, и куда ты, на ночь глядя, попрешься? Али в мастерской на верстаке среди грязи спать завалишься?
— А может...
— Не может. Всякие ходют и смотрют, как Марфа, твое исподнее на веревке сушит? А давай людишек у этого, как его?
