Заклинатель

Под конец, который (я по-звериному чуял это) совсем близко, я скорчился, лишь бы удары не доставали лица. Но Вольф и это сумел обойти: ещё один хороший пинок под дых, а потом снова в почки заставили меня раскрыться. Ворочаясь полудохлой рыбой, с трудом держа руки, защищая единственно только голову, я уже безразлично смотрел, как с потолка на моё лицо несётся металлически тускло сияющий таран сапога... Белая вспышка сумасшедшей боли... Хруст лицевых костей, проламываясь вдавливающихся в мозг... Чёрная тьма... Громадная пещера без начала и конца... Наверное, ад...

— ... Носатый! Брис!..

Детские голоса. Голос. Девчоночий.

Дети ещё здесь? Вольф не увёл их? Или это другие дети? Не узнаю голоса, в котором ярко слышны панические нотки:

— Изолируй его! Быстрее! Поставь вокруг него блоки, иначе!..

Первое, что обнаружил: стою на дрожащих ногах, ладонями и лбом упираясь в стену. Живой. Но зажатый от боли. И слабый в ожидании боли. На детский голос распускаюсь, словно смятая бумажка.

— Что... Что происходит?

С трудом отталкиваюсь от стены и судорожно хватаюсь за маску-очки. Почему-то они на месте — на лице. Маска сухая. Сколько времени прошло с момента, как меня?.. Ботинок задевает что-то на полу. Лазер...

Я смотрел на оружие и с ужасом думал, что надо нагнуться и поднять его.

— Нагнись и подними, — повелительно сказал мальчишеский голос сбоку.

— Может, я подниму? — спросила девочка, стоящая прямо передо мной.

— Нет. Он сам. Если переломит себя, выйдет из боли. Нет — останется в ней. Брис, подними оружие. Это нетрудно.

Оружие лежит так близко. Всего лишь нагнуться и... И накатит страшная боль. У меня сломаны рёбра...

— Рёбра у тебя целы.

Чего он врёт?.. Разбита голова. Нагнусь — тьма в глазах, сразу грохнусь.

— Голова в порядке.

Правильно, это не тебя били ногами по лицу.

— Тебя никто не бил.

Медленно повернулся к упрямому голосу — сжавшись в ожидании неминуемой боли. Ни один избитый мускул не откликнулся. Странно... Мальчишка со злыми глазами в упор смотрит на меня. Снизу вверх, но жёстко.

— Подними оружие!

Я медленно опустился на корточки и медленно потянул руку за оружием. Боли нет. Той самой, на которую я настроился. Пальцы легко обхватили ствол. Хорошо... Приятная такая тяжесть. Медленно, не чуя избитых мышц, поднялся и свободной рукой потрогал висок. Ни царапины. И одежда целая и даже не пыльная, словно меня не пинали по полу, будто сдувшийся мяч. И я, кажется, постепенно вылезал из странной апатии.

Но где же Вольф? Подвигав шеей и обнаружив, что она... функционирует нормально, я огляделся. Призрака нигде не нашёл.

Мы всё в том же коридоре. В его конце. Конец — потому что завал. Тупик, в общем. И выбираться из этого тупика будет очень сложно. Потому что выход с другой стороны преградили. Не Вольф. Мерцающая серым чёрная тряпочка лениво колыхалась на каменисто-пыльном полу. Плёнка.

Как она сумела так быстро подойти к нам? Или я слишком понадеялся на Мартина?

32.

Большеголовый мальчишка с сумрачными глазами, неожиданно для меня оживлённый и быстрый, встал передо мной. Столбик в скафандре. Головастик в очках. Капюшон-то откинул.

— Кто такой головастик?

Некоторое время я молчал, недоумённо глядя на него и стараясь уяснить, что происходит. Мартин до меня не дотронулся, прежде чем задать вопрос. Откуда он знает, как я назвал его про себя, если у нас нет физического контакта?

— Быстрей говори. Говори давай!

— Сначала ты. Откуда ты знаешь?..

— У тебя в голове дырка, — медленно выговорил мальчишка, морща брови, будто стараясь искать слова поконкретней и объяснить мне то, что я совершенно не понимал.

Пока он раздумывал, я судорожно вздохнул, вскинув лазер на локоть. Плёнка волнисто и уверенно плыла к нам... Внезапно меня дёрнули за рукав, обращая внимание на себя. Мартин теперь смотрел на меня почти зло.

— Что ты видишь?

— Я вижу плёнку, чёрт бы её!.. — не сдержавшись, рявкнул я. — Я вижу, что мы попали в чёртов тупик и что теперь нам...

— Нет там никакой плёнки! И тупика нет! — крикнул мальчишка. Он выплёвывал каждое слово отдельно, выразительно двигая губами, будто старательный ученик, читающий трудное стихотворение. Хотя на самом деле ему явно трудно было разговаривать вслух. — Плёнка у тебя в голове! У тебя там была залепленная дырка и тёмное пятно, которое ты называешь берсерком! Тёмное пятно лопнуло, когда ты кричал на нас! И дырка снова появилась. А плёнка ментально влезла в дырку и показывает тебе то, чего нет на самом деле!

— Тихо-тихо, — предостерегающе сказала Таис.

Она тоже стояла если не расслабленно, то уж точно опустив оружие. Словно и в самом деле ослепла и ничего не видела. Или не видела того, что видел я. Что происходит?

Я зажмурился до белых искр в закрытых глазах. Снова всмотрелся в конец тёмного коридора. Плёнка всё так же медленно и уверенно приближалась к нам. Обернулся. Тупик оставался тупиком. Тот же завал между покосившимися стенами. Мартин сказал — всего лишь иллюзия? Иллюзия, вложенная в мои мозги?

— И что теперь делать? — растерянно спросил я.

Ответ, вообще-то, на поверхности. Если плёнка сумела вложить в мои мозги столь убедительно выглядящую иллюзию, значит, эта тварь всё-таки засекла нас и торопится сюда. А идти я не смогу: если дети спокойно пройдут видимый для меня завал, то для меня ход через него — это новая боль, удушье, а то и смерть. Я слишком хорошо вижу обломки стен, пыльные змеи проводов, какие-то трубы — вперемешку.

— Тебе придётся, — сказал мальчишка. — Боль будет фантомной. Переживёшь.

Он сказал уверенно, но я перехватил взгляд Таис на него. Кажется, она сомневается, что я могу пережить это. Но другого выхода у нас нет. Если пойду свободным коридором — тем, откуда на нас плывёт плёнка, если она кинется на меня — в моих мозгах, в моём воображении... Распылит, сожрав. Может, и выдержу, но сердце...

Я поднял голову. Что — сердце? У меня молодое тело. И впрямь переживу. Правда, есть вариант — надо пройти тот, что полегче, — завал. И не жалеючи себя. А то мало ли как поведу себя, если плёнка бросится внезапно и распадётся на части, которые надо будет отстреливать со всех сторон. Не дай Бог — кого-то из детей раню. Так что — идём через завал. Надеюсь, с удушьем справлюсь как-нибудь.

Я подошёл к тупику.

Плотная неровная гора, слегка припорошённая пылью.

Оглянулся. Плёнка. Всё ближе.

— Ну что... Пошли?

— Подожди, — вкрадчиво сказала Таис. — Нагнись ко мне.

Несколько удивлённый, я присел перед ней. Девочка подняла фильтрующую сетку полумаски мне на глаза и тщательно закрепила её сверху, на самих очках. Теперь я видел только что-то неопределённо-серое. Вниз подглядывать не давали очки, плотно прилегающие к коже.

— Что-нибудь видишь?

— Нет. — Смутно я начал догадываться, что придумала Таис.

— Мартин, поставь вокруг него блок. Теперь будет легче.

Несмотря на нервозность, я постарался сосредоточиться и почувствовать тот блок, который, судя по молчанию и едва слышному сопению, уже ставил мне мальчишка. Неужели блок и закрытые глаза помогут мне избавиться от наваждения?

— Брис, ты помнишь, как научил играть детей с платформы в догонялки? В те, где водящий с завязанными глазами? Ты их называл жмурки. — Детские руки легли на мои бока. — Закрой глаза. Слушайся моих рук. Не сопротивляйся.

Детские руки потребовали движения влево. Я послушно повернулся раз, другой. Руки затеребили меня, чтобы повороты вокруг собственной оси нарастали. Вскоре закружилась голова, но руки продолжали вертеть моё тело, я слышал шёпот: "Быстрей, давай ещё раз!" Если б не странное положение, я бы смеялся. Да и сейчас еле сдерживал улыбку. Никогда не знаешь, что за соломка понадобится в определённой ситуации, но эту, с жмурками, кажется, я неплохо подстелил...

Смешно и невпопад, но я вдруг вспомнил детство. Мы жили в пятиэтажном доме-хрущёвке, и подъезд зимними вечерами был самым лучшим местом на свете. Мы, человек двенадцать детей от десяти до шестнадцати лет, собирались, бегали по квартирам: "А ты сегодня выйдешь?", созванивались с лучшими друзьями из соседнего подъезда, смогут ли они прийти. И, когда собирались всей тесной компанией и снимали обувь, оставаясь только в толстых шерстяных носках, начиналось главное — жмурки. Считались: "Шла машина тёмным лесом за каким-то интересом. Инте-инте-интерес! Выходи на букву эс!" Водящему торжественно завязывали на глазах какой-нибудь шарф или платок, раскручивали его и разбегались. Пробежать под рукой водящего — самый был кайф. Быстро скатиться по лестнице, перелезть с одной на другую по перилам и спуститься так же. Радостный шёпот, когда кого-то вот-вот поймают, а он вот удрал-таки. Хихиканье девчонок, которые словчили и пробежали мимо ищущей руки. Затаённое дыхание прижавшегося к стене, мимо которого, усиленно прислушиваясь, проходит водящий — и вот-вот заденет растопыренными пальцами... Причём широкой площадки первого этажа мы не любили. И нам, игрокам, и водящим нравилось играть именно на лестницах. Всегда казалось — возможностей больше: и спрятаться, и поймать... На платформе игра прижилась, но играли только в нашем спортзале. В коридоре неинтересно...

Руки Таис вцепились в бока моей куртки. Кажется, я, слегка впав в ностальгию, немного протащил её вместе со своим движением по инерции, прежде чем остановился, запыхавшись от старания удержаться на ногах и сдержать тошноту. То ли пространство качалось, то ли я...

Тёплая ладонь взяла меня за левую руку. Наверное, Таис. Она была без перчаток. Сухая ткань дотронулась до моей правой, в которой лазер, и стиснула меня за кисть. Мартин. Он точно в перчатках. Так. И что дальше?.. Подтолкнули — пошли потихоньку.

— Ты знаешь, куда мы идём? В какую сторону?

— Э... Нет.

— Хорошо. Через шагов двенадцать будет лестница вниз. Мы предупредим, когда начнутся ступени.

Лестницы я не помнил вообще. Откуда она здесь?

— Через двенадцать? Мне считать?

— Это наших двенадцать, — сказал Мартин, и я вдруг с огромным облегчением услышал в его голосе ворчливые нотки. А потом сообразил, что он давно уже говорит со мной так, как мальчишки с платформы. Кажется, проблема со мной пробила личный эмоциональный блок не только у Таис. — Но ты всё равно идёшь вместе с нами, тихонько. Значит, и твоих будет двенадцать. Сколько ты уже прошёл?

— А я не считал сначала, — признался я, с трудом ставя ноги даже на полу коридора. Полностью дезориентированный, я шагал настолько нерешительно, что пару раз успел споткнуться на ровном месте, то и дело вздрагивая от ощущения, что вот-вот наткнусь на что-то или будет ступень, которой не замечу. Да и качало здорово.

— Тогда зачем тебе считать их сейчас, — нарочито равнодушно заметил Мартин. Всё-таки мальчишка, ребёнок ещё. Думает, что его притворство незаметно. Пусть. Хоть с шагами, хоть без их подсчёта — мне всё равно не сообразить, в какую сторону иду. Значит — пройду в любую.

Лёгкая рука подтолкнула вправо. Осторожно обвела вокруг чего-то.

— Что здесь?

— Куча всего сломанного.

Прошёл ещё шагов десять — считал на этот раз. Последние шаги делал очень мелкими, опасаясь той самой лестницы, о которой меня предупредили. Вдруг дети забудут сказать мне о ней загодя? Хотя червячок сомнения оставался: первый этаж — какая лестница вниз?

— Всё. Дальше пойдёшь сам.

Я потянулся спустить сетку с очков. И очки тоже снял. Захотелось хоть немного почувствовать нормальное состояние глаз. Без защитной полумаски на них.

Огляделся. Впереди — никакой лестницы. Позади — никакой кучи, вокруг которой меня вели. Нарастающее недоумение быстро прошло, когда сообразил: дети специально меня запутывали, дезориентируя в пространстве.

Дети тоже сообразили, что я не обиделся, и пошли чуть впереди меня. Снова вели.

— В странные игры ты играл в детстве, — бесстрастно, не оборачиваясь, заметил Мартин.

— Ну, положим, не только в детстве, — усмехнулся я, поняв, что он видел мои воспоминания, и вдруг резко вспомнилось, как месяц назад, гоняя "мяч" по коридору в компании разношёрстных по возрасту футболистов, внезапно наткнулся на изумлённые взгляды взрослых призраков.

— Ты не сказал, что такое головастик, — напомнил Мартин, не оборачиваясь же.

— Знаешь, что такое лягушка?

— Видел, в анимации.

— Хорошо. Значит, знаешь, что живёт она в водоёмах. Весной, чтобы принести потомство, лягушка мечет икру — маленькие прозрачные шарики, из которых потом появляются головастики. Их тело похоже на круглую ягодку с хвостиком. Смотришь на маленькие чёрные глаза — и, кажется, что головастик состоит из одной только головы. Потом их так и называют.

— Откуда ты про них знаешь?

— Когда я был в твоём возрасте, мы жили в доме, за которым текла речка. Весной она разливалась, и мы, мальчишки и девчонки, бегали ловить головастиков в банки, строили для них запруды, а потом выпускали.

— А где ты раньше жил?

Немного помедлив, я честно ответил:

— На Земле.

— Не может быть! — жёстко сказала Таис. — Ты не мог жить на Земле. Ты обманываешь.

— Этот Брис не обманывает, — спокойно встал на мою защиту Мартин. — Он действительно всю жизнь жил на Земле.

Девочка оглянулась на меня — "этот Брис"? Мало того что лицо бесстрастное, так ещё и за очки прячется. Какие эмоции могли быть в этом маленьком человеке, если я сам, например, испытывал сейчас сильнейшее смущение и... Мысли вразброд, в общем: объяснять — не объяснять, кто я на самом деле?

Впрочем, эмоции лучше оставить на потом. Задумавшись, я нехило споткнулся, налетев на кусок арматуры — точнее, на торчащий из него металлический прут. В темноте (мы всё ещё шли по неплохо сохранившемуся коридору), подсвечивая себе лишь слабым лучом лазера (дети подкорректировали мощность луча), неудивительно напороться на что-нибудь. Ботинки Бриса оказались хороши: их не продырявило, но тычок был весьма ощутим. И я пожалел, что не надел — или хотя бы не взял с собой — в поход по развалинам рабочие ботинки. Те хоть грубые и "громогласные", зато их не так жаль, как удобную обувку Бриса.

— Мартин, как долго ещё? Может, бегом?

Спина мальчишки даже не дрогнула от вопроса. Таис, шедшая рядом с ним, коснулась его руки.

— Он не слышит тебя. Он слушает... пространство.

— Ты тоже его слушаешь?

— Да.

Короткий ответ не успокоил меня. Почему-то раньше Мартин успевал и пространство слушать, и прислушиваться ко мне. А мне сейчас очень хотелось бы, чтобы кто-нибудь из них внимательно меня слушал. То, что я видел, мне казалось слишком уж однозначным и ничем иным быть не могло. Мы всё ещё шли по коридору со своими "светлячками" на конце стволов. Тьма сгущалась — только так я мог назвать то, что происходило вокруг. И эта тьма мне казалась предвещающей нечто страшное. Сморгнув углубленное зрение и попытавшись осмотреться обычным, обнаружил, что всё по-прежнему: мы идём, выбирая места поудобнее, почти чёрным ходом. Перешёл на зрение поглубже. Еле разглядел "светляк" на лазере.