Осознание

— Тогда отставить. Сергей, занимайся своими делами. На дальние поедет наш прораб...

Я пожал плечами и согласно кивнул. В конце концов, комендант я или просто мимо проходил?

С дальних полей я вернулся только к девяти вечера. Грязный, злой с таким слоем глины на кузове машины, что отмывать ее я сам не решился. Отогнал на мех двор и попросил когда придет с полей техника вместе с ней отмыть и мой тарантас. Голодный я побежал домой, где выслушал от Насти очередной разнос, что она стирает, настирывает, а я вечно как свинтус приду и брошу непонятно где одежду.

Переодевшись и на ходу хватая с тарелки холодные сырники, я отвечал, что мне некогда и все такое. Потребовав, чтобы я возвращался не позже двенадцати, Настя проводила меня до дверей и просила передать привет Василию. Я угукнул и побежал в лагерь.

— Грейдер! Грейдер мне! — Шумно ворвался я в кабинет Василия: — Там реально не дорога, а болото! Причем наши водилы уже три дороги раскатали и все в болото превращены!

— Хорошо. — Сказал Василий, что-то у себя отмечая в ежедневнике.

Заметив его помощника майора на диване рядом с Русланом я, обращаясь к нему, ехидно так спросил:

— Господин следователь, а вы что же тут с нами делаете?..

Я хотел еще проехаться по поводу того, что он весь день прохлаждался в палатке в лагере военнопленных, попивая холодный лимонад, но он необычно резко сказал мне:

— Отвали Артем.

— Чего случилось? — Спросил я, садясь напротив него в кресло. — Как там все прошло?

Андрей скорчил недовольную рожу и ответил жестко:

— Даже говорить не хочется... — но, подумав, он сказал мне, видно остальным он и так уже все рассказал: — Из двадцати пяти допрошенных расстреляно... двадцать пять.

Я невольно посмотрел на Василия занимающегося бумагами на столе, а тот, почувствовав мой взгляд, поднял голову и вопросительно кивнул, мол, а чего ты хотел.

— Нереально. — Покачал я головой.

— Абсолютно реально. — Сказал майор и добавил: — Завтра я туда не пойду. Вот не загоните.

Василий с удивлением посмотрел на него, мол, прикажешь мне самому идти? Понимая начальника без слов, Андрей просто пожал плечами.

— Я больше, не собираюсь, чуть ли не лично командовать расстрельной командой. Лейтенант, которого я назначил, только после угрозы ареста совладал с собой и начал командовать процедурой. Чокнуться можно. И ведь все же расстрелянные из тех, кто ранен был. Нахрена мы их вытаскивали?

Досада была настолько неприкрытой, что я искренне ему посочувствовал. Командовать расстрелом и даже присутствовать при нем мне не доводилось, и я не был уверен в своих силах.

— Тогда ты пойдешь, Сергей. — Сказал Василий, и Серега встрепенувшись в своем кресле только обиженно посмотрел на шефа. Понимая своего второго помощника, Василий добавил: — Руслана я туда не пошлю. Он у нас натура впечатлительная. Тёма по должности не подходит. Комендант не относится к руководству режимом. Не начснаба же посылать? Он тоже, вроде как, не при чем. Только ты и остаешься.

Вздохнув, Сергей ничего не сказал и просто кивнул.

Мы весь остаток вечера старательно не думали о произошедшем. Боялись даже упоминать о расстрелянных. Одно дело погиб в бою. Другое дело вот так. Вывели на край лагеря, построили и тупо расстреляли. А потом тебя твои же товарищи в общей яме и закопали. Обидно...

Обсуждая, что скоро сдавать очередную волну тепличного урожая, я уговорил Василия, раз мы уже сделали план, позволить восстановить старый цех и линию для закатывания маринадов. И после сдачи основной волны все остальное поспевающее следом отправлять туда. Мол, нам и самим на зиму пригодится, и, в крайнем случае, продадим.

При упоминании "продадим" глаза у всех нездорово заблестели. Победив откровенное воровство с теплиц и складов, мы получили доступ к значительным ранее списываемым объемам. Теперь мы сами полулегально продавали приезжающему в лагерь окрестному населению свою продукцию, а на вырученные деньги продолжали благоустраивать свою и жизнь заключенных. Мы, конечно, побаивались грядущей осенней проверки нашего хозяйства, но вроде мы довольно грамотно подтирали следы, чтобы господам проверяющим пришлось голову поломать, почему у нас даже обычные бараки, не говоря о новых постройках, выглядят более чем достойно для такого скудного финансирования.

Я не могу сказать, что получаемые деньги от продажи "налево" хоть как-то оседали в карманах Василия или его помощников. Я, к примеру, точно себе лично из этих денег, только на запчасти для машины выклянчил у Василия и то только потому, что и убивал ее на нужды работы. Да и они, понимая, что все под топором ходим не хотели мараться из-за бумажек, которые даже потратить было проблематично на себя в этой глуши. Может живи мы в большом городе и я бы не стал так категорично заявлять о кристальной честности своих друзей, но тут в этой деревне где все всё видят и знают я уверенно мог сказать, что все что мы выручаем немного нарушая запреты на ведение коммерческой деятельности, шло именно на лагерь и устройство поселка. И конечно на небольшую зарплату тем из заключенных кто оставался в поселке. К слову сказать, не только на территории лагеря росли небольшие домики. Но и в поселке бурным цветом шло строительство. Благо материала в соседних пострадавших деревнях было навалом, только транспорт найди. Но транспорт с мех двора для таких целей мы выделяли без проблем. Пусть строятся. Пусть хоть по-человечески поживут.

Уговорив Василия бросить клич по заключенным, кто, что соображает в наладке линий такого профиля, я получил все согласия на подъем этого предприятия. Казалось бы я просто комендант, ну зачем мне эта морока. Но я находил нездоровое удовольствие в строительстве, наладке, восстановлении... словно я в детстве в кубики не наигрался и теперь отрывался по полной мере. Но мне казалась моя тяга к работе обычным трудоголизмом, от которого конечно страдала моя Настя. Если бы не Наталья с Владимиром и Алина, она бы со скуки точно бы загрустила.

Вспомнив о жене и посмотрев на часы, я сказал, что с товарищами хорошо, но дома лучше и покинул честное собрание, оставив их обсуждать, что делать с временным лагерем после окончания работы комиссии. Стройматериала высвобождалось не так много, но и ему хотелось найти лучшее применение.

Настя дождалась меня и не легла спать, как обычно в десять плюнув на свою горькую судьбу и вечно опаздывающего мужа. Покормив меня, она, не смотря на то, что я буквально на ходу клевал носом уже, потащила на крыльцо, где еще с июля мы поставили два кресла для простых вечерних посиделок с ней.

— Устал? — Спросила она.

Я отрицательно помотал головой в ответ, но, понимая, что ей хочется поговорить, закурил и сказал:

— День идиотский немного. С утра суматоха из-за приезжих. Пока разместили да пока подготовили им все для работы... потом лагерь изнутри пришлось перегораживать... в общем не скучно было. А после построения в новом лагере поехал на дальние поля и там представь, застрял. А вокруг не души. Я и так толкал и эдак... но у меня не велосипед... даже на пару сантиметров не сдвинул. Только перепачкался весь.

— И как ты выбрался?

— Грузовиком вытянули. — Сказал я выдыхая дым в небо.

Она помолчала немного и спросила у меня:

— А, правда, что сегодня в новом лагере кого-то расстреливали? Точнее много расстреляли?

— А ты-то, откуда знаешь? — Удивился я.

— Выстрелы слышала. А потом Владимир приходил, рассказывал. Он все своими глазами видел.

Я немного разозлился на спасенного мной когда-то парня. Ну, он, конечно, нашел, что моей Настюхе рассказывать. Она над раненым рыдала, которому руку ампутировали срочно, а он ей о расстрелах. Дурак.

— Ну, что-то такое было... — неопределенно сказал я.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — возмутила она негромко.

Вздохнув и понимая, что уже усталость и сон отступают, я сказал:

— Насть. А как ты хочешь, чтобы я об этом при тебе говорил? Я еще Владимира поймаю, ему объясню, что не надо тебе такие страсти рассказывать.

— Это я сама попросила...

— Да какая разница. Сама не сама... додумался дурачок.

— Нет он не дурачок. — сказала Настя и я заметил, как она мотает головой. Я усмехнулся, понимая ее. Владимир может и не от мира сего, но и правда не дурак. Я помню, как он быстро разобрался, что у меня в машине забарахлило, и из-за чего она рывками стала ехать. Но Настя имела в виду нечто иное и загадочно спросила у меня: — А ты в пустыне был?

— В какой? — спросил я для формы скорее, так как ни в одной из них не был никогда.

— В Гоби? — сказала Настя странное для меня название, и я помотал головой.

— Я даже, где такая не знаю. — Признался я.

— Я тоже. — Сказала мечтательно Настя. — А он там говорит, работал. Воду развозил. На огромных таких с пятиэтажку машинах. На воздушной подушке.

— А почему именно на воздушной подушке? — Спросил я, сдерживая невольный смех, готовый в любую минуту прорваться.

— Как ты не понимаешь? — сказала она то ли смеясь, толи действительно возмущенно. — Они забирали пресную воду, заползая прямо в озеро огромное. Такое как наше водохранилище. И потом везли ее по пустыне в удаленные поселки в ней.

— А зачем строится в пустыне? — Спросил я, уже откровенно улыбаясь. — Места что ли мало?

— Я откуда знаю? Может там, в пустыне люди прятались, чтобы пережить резонансную бомбардировку.

— То есть они вот так предугадали, когда она именно произойдет, что даже поселки поставили там? — сказал я и засмеялся.

— Тёма. Блин, ты не романтик! — Покачала она головой.

— Ты наоборот говорила, что я романтичен не в меру. — Не переставая посмеиваться, сказал я.

— Это раньше было. А сейчас ты нудный, весь в работе, и вообще... Когда мы последний раз ездили с тобой отдыхать на Лысые? Когда ты последний раз летал?

— Солнышко... — сказал я ей, улыбаясь. — Под Лысыми больше нет леса я же тебе говорил уже. Там так отвратительно сейчас. Танки изуродованные. Железка вся покореженная. И вместо леса горы прелого мусора... И воняет там жутко. Даже когда ветер.

Она кивнула, вспоминая мои рассказы с последнего заезда на Лысые. Гниль и запах разлагающейся органики даже до вершины доходили. Я приехал в одно из воскресений со своим помощником просто отдохнуть развеяться, но вместо этого с отвращением вернулся домой и завалился спать. Летать в таких условиях мне казалось и кощунственным и противным.

— Пойдем спать? — попросил я. — А то ведь сейчас весь сон перебью и не усну до утра. И тебе не дам.

Она поднялась и, взяв меня за руку, повела в дом. Но мы не сразу улеглись спать. Буквально через минут тридцать появился Василий и так грохотал на кухне посудой в поисках чего пожевать, что Настя с вздохом встала и пошла помочь ему. Я тоже поднялся и пошел на кухню покурить да поговорить с полковником:

— Ну, что Серега? Пошел морально готовится? — спросил я у Василия, когда тот жадно грыз мясо с кости из супа.

Настя разогревала ему в кастрюльке суп и посматривала на него несколько странно. Василий не отвечал и продолжал издеваться над костью. Что-то в нем было и правду не так, и я осторожно спросил:

— Что у нас опять плохого случилось?

В этот раз Василий оторвался от кости и помахивая ей в воздухе сказал небрежным тоном:

— С Алинкой поссорился.

— Из-за чего? — удивился я.

— Через два дня у нее освобождение...

— Ой, я и забыла! — спохватилась Настя.

— И она со мной не остается. Уезжает.

Я вскинул брови в удивлении и спросил:

— А чего так?

Василий пожал плечами и ничего не ответил.

— Не бери в голову. Ей надо с родными встретиться. Показаться что жива. А потом вернется. — Предположил я. Но Василий покачал отрицательно головой.

Отложив обглоданную кость на блюдце, он сказал:

— У нее нет родных. Ее личное дело я знаю от корки до корки. — Подумав он сказал немного зло: — Скорее остался у нее там кто-то вот она к нему и едет.

Я не знал, что сказать, а говорить глупости отчаянно не хотелось. Слишком вид у полковника был расстроенный.

— Хочешь, я поговорю с ней? — спросила Настя, ставя перед Василием тарелку супа. — Попытаюсь ее убедить...

— Не надо. — Отрезал Василий. Глядя исподлобья на меня, он сказал тихо: — Она мне такого там наговорила сегодня... Так что не надо. Пусть едет. Я не стал ничего говорить. Просто повернулся и ушел. Чуть твоего Владимира, правда, не зашиб. Скажи ему, чтобы перестал в лагере отираться. Или не ночью, по крайней мере.

— Да он к Наташке ходит... — сказал я.

— Да хоть к Клаве, хоть к Ляле... или я прикажу его досматривать на проходной. Мало ли он, что проносит внутрь.

Покачав головой, я криво усмехнулся, на Василия стресс расставания с его давней подругой подействовал очень плохо. Увидев, что Настя освободилась, я сказал, издеваясь над другом:

— Пойдем, Насть, а то он сейчас и тебя досматривать на проходной прикажет...

Я поднялся и собирался выйти из кухни, но Василий оторвался от тарелки и, посмотрев на меня, попросил:

— Тём... останься.

Видя, что Василий встал и достал початую бутылку водки из шкафа над раковиной, Настя вздохнула и вышла одна.

Разлив по стаканам немного алкоголя Василий поднял свой и не чокаясь выпил. Я последовал его примеру и быстро проглотил. Отломив хлеба от его куска я заел и внимательно посмотрел на полковника усиленно работающего ложкой.

— Так из-за чего поссорились-то?

Отставив в сторону пустую тарелку, Василий сказал:

— Я уже сказал. Она уезжает. Я там уговаривать ее начал. Чуть ли не унижался. А она ни в какую. Потом говорит вообще: Вася, знал бы ты как мне надоели твои...

Он не решился произнести дальше. Снова налил водки, и мы выпили, поделив с ним остаток хлеба.

— Я ей нужен был только чтобы хорошо в лагере жить. Хорошо кушать, хорошо спать... — сделал далеко не очевидный вывод Василий. Я знал Алину, хотя и не мог похвастаться, что знал ее хорошо как Настя, но знал. У той конечно свои тараканы в голове, но ради еды и койки она бы охмурять Василия не стала.

Пожав плечами, я сказал:

— Она, наверное, не все рассказала. Может у нее правда дела неотложные там... откуда она поступила. Потом одумается — вернется.

— Не верю я. — Он вдруг перешел на шепот и попросил меня: — Поговори с Настей, пусть она узнает, что да как... Мне самому ее просить неудобно. А ты...

А я попросил, и ничего со мной не сталось. Как и с Настей кстати. Лежа в постели, она пообещала, что поговорит и все узнает.

Когда с самого утра заработала расстрельная команда, все эти ночные сопли моего полковника показались мне чем-то диким и неуместным. Я стоял за оградой лагеря и видел, как Сергей зачитывает приговор и отдает указания лейтенанту. Видел, как вывели из отдельной загородки осужденных и, подведя к свежевырытому рву, выстроили перед ним. Отделение приложило автоматы к плечам, прицелилось и по команде лейтенанта дало залп. Не все повалились в ров. Кто-то падал на склон или вообще вперед. Лейтенант достал пистолет и, подходя к каждому, делал контрольный выстрел в голову. В ров командир расстрельной команды спускаться не стал, а подозвал бойца из отделения, и тот полоснул очередью по дну. Потом остальные бойцы скинули задержавшиеся тела вниз, и из загона вывели еще восемь или девять осужденных. Так же расставили со связанными сзади руками, и все повторилось.