Сыщик с Титаника

— Hичего — потом найдем и спасибо скажем! — бросила одна из девочек

"Элизабет ее зовут!" — хотел сказать Юрий, но отчего-то промолчал — может, чтоб не спугнуть надежду, что и он и эти женщины увидят еще храбрую журналистку.

— Смотрите, человек! — закричала девушка, перевязавшая Юрия.

Весла нехотя захлопали по воде...

Увы, это был лишь колыхаемый волнами труп. Пассажир первого класса, как можно было понять. Он лежал на спине. Безупречно сшитый фрак с бутоньеркой в петлице, щегольские белые башмаки и галстук-бабочка. Даже в смерти этот немолодой господин сохранял некую элегантность.

Холл вдруг ухмыльнулся и подцепил труп веслом, подтаскивая к борту. Еще миг, и грузное тело наполовину перевалилось в шлюпку.

— Tы рехнулся, братец?! — загалдели женщины. — Hе видишь, он же мертвый!

Фыркнув в их сторону что-то неуважительное, Холл сноровисто обыскал утопленника.

— Авось, джентльмен имел с собой флагу с виски, — добавил он.

Однако, похоже, не спиртное его интересовало.

Через минуту довольный смазчик вертел в руках большой платиновый портсигар с алмазной монограммой блеснувшей при свете звезд.

— Унций десять потянет, — заключил он и сунул добычу за пазуху.

Схватил мертвеца за кисть, но тот, к огорчению Холла, не носил колец.

Легкий толчок, и бездыханное тело вернулось в океан.

Рыжая "кокни" сплюнула за борт, испанец с отвращением отвернулся, кто-то перекрестился...

— И не стыдно вам? — осведомилась девушка. — Мертвого-то грабить?

— Это бесчестно! — поддержали ее.

— То-то и оно, леди, что мертвого! Мертвому добро ни к чему, знаете ли! А мне пригодится, потому как теперь я, вроде как, без работы — утонула моя работа. А есть-пить надо, небось, мистер Исмей мою матушку да сестру кормить не будет. Честь же, она, знаете ли, у бедняков и богатых разная!

— Оставьте его в покое, — бросила женщина с мальчиком. — Этой побрякушкой он от чертей на том свете откупаться станет!

А сидевшая, нахохлившись, у левого борта дама в страусовом боа, вдруг порывисто встала и шагнула к Холлу. Стянула с пальца блеснувший алым камнем перстень.

— Вот, возьмите... капитан, — тихо сказала она, протягивая кольцо. — За все, что вы для нас делаете! — было непонятно, иронизирует она или говорит искренне. — Вам и в самом деле нелишне, а мне этот перстень никогда особенно и не нравился.

Холл как ни в чем не бывало взял сверкнувший золотом ободок из миниатюрной ладони — его рука казалась рядом с ней лопатой.

— За подарок спасибо, само собой, миссис! — добродушно вымолвил он, одевая его на мизинец. — Добро мы помним...

— Только не продешевите, капитан! — добавила женщина, вновь садясь на банку. — Оно стоит не меньше трех сотен долларов у любого ростовщика...

Шлюпка двинулась туда, где мелькали огни и раздавались возгласы. Глазам вскоре предстало целых пять шлюпок, сгрудившихся вместе. Все они были забиты женщинами и детьми.

В одной из них поднялась высокая фигура в фуражке и с фонарем.

— Мистер Питман! — закричал Холл. — Я старший в шлюпке... Какие будут приказания?

— Да какие тут могут быть приказания? — негромко прозвучал хриплый голос. — Сам видишь, матрос... Хотя, сколько вас в шлюпке?

— Тридцать семь человек, сэр! — отрапортовал смазчик.

— Еще шесть-семь душ сможете принять? У нас в одной шлюпке пятьдесят шесть человек, борта на ладонь от воды.

— Есть сэр...

В темноте они кое-как подгребли к глубоко осевшей шлюпке. И с нее, пошатываясь от слабости, перешли один за другим еще восемь человек — шесть женщин и двое мужчин. Ростовцев их толком не рассмотрел.

— Сэр, — бросил напоследок Холл. — У вас не найдется лишнего пальто или пледа, хоть чехла шлюпочного — мои сильно продрогли.

Какое-то движение, и на их шлюпку передали пальто и шарф.

— Самим бы не помешало, — словно извиняясь, добавил Питман.

— И на том спасибо...

Снова усталые женские руки взяли весла, снова гребут.

Шлюпка описывала медленные круги. Нельзя было удаляться далеко от других.

Холл достал портсигар, открыл и вытащил толстую гаванскую сигару с блеснувшим золотом ободком.

— Даже и не промокли! — удовлетворительно бросил он. -Tедди, поднеси-ка огоньку...

Вздрагивая все еще от пережитого, молодой матрос достал коробку восковых спичек и чиркнул о борт шлюпки. Пахнуло фосфорным дымком, и смазчик затянулся...

— С детства сигар не курил, когда мальчишками в Манчестере окурки у богатых выпрашивали... — зачем-то пояснил он.

— Там слева — огонь! — встрепенулся один из новых пассажиров. — Клянусь, это корабль!

— Где? Где? — заозирались пассажиры.

Холл поднялся, осматриваясь.

— Померещилось тебе, братец... — сообщил он и снова опустился на носовую скамью, крепко сжимая "гавану" в зубах.

И тут портсигар выскользнул у Холла из-за пазухи и, ударившись о банку, отскочил за борт. Лишь тихий всплеск сопроводил исчезновение драгоценного трофея.

С минуту моряк неподвижно стоял, глядя туда, где утонула его добыча. А потом повернулся к своим подопечным — лица многих из них излучали откровенное злорадство.

— Выходит, правду говорили старики, — произнес сквозь зубы Холл с мрачной усмешкой, — что Дэви Джонс свою добычу так просто не выпускает.

Их шлюпка медленно ползла по ночному океану. Мимо таких же шлюпок — осколков невиданной катастрофы. Когда они проходили мимо одной из них, с нее донеслась возмущенная речь какой-то чопорной дамы:

— Надо же, тот господин курит сигару! И это когда все вокруг страдают!

* * *

.

С какого-то момента сознание стало ему изменять. Ростовцев то отключался, то снова приходил в себя, будто волны попеременно дарили ему сознание и уносили вновь. Шлюпка под ним вздымалась и опадала на мелкой волне. Ему казалось, что голова стала слишком тяжелой для тела. Временами его пронзало болью в руке ("А, похоже, что перелом!") Временами он не понимал, жив он или уже нет. Время будто остановилось.

Наконец, выжившие увидели, что горизонт наливается бледным лимонным оттенком. Уже приближался рассвет.

Звезды медленно гасли, и на их месте появлялось розоватое зарево нового дня. Ничто не указывало на ужас прошедшей ночи, разве что на волнах плавали обломки да еще иногда тела тех, кому не повезло быть погребенным в пучине.

Обломки льда и небольшие айсберги колыхались на волнах в отдалении. Туман расходился, воздух был прозрачен. Серебром сверкали небольшие морские волны...

— Корабль! Смотрите, корабль! — донеслось с соседней шлюпки.

И в самом деле, Ростовцев различил вдали черную струйку дыма на фоне посветлевшего неба.

Замерзшие, измученные люди подняли головы и запавшими, обведенными тенью глазами смотрели на горизонт. Черная точка быстро росла, и вскоре стал ясно виднен бурун белоснежной пены на волне, которую рассекал нос корабля. Вот в небеса взмыла ракета, за ней — вторая, гулко бухнув над морем. Красные ракеты, как и положено...

Люди, вскочив с мест, размахивали куртками и веслами, кое-где загорелись импровизированные факелы. И в шлюпке Юрия тоже начались лихорадочные поиски чего-нибудь, что можно было бы поджечь. Наконец, испанец достал из кармана молитвенник, и тот весело заполыхал. И горящим словом Божьим стал размахивать над головой ламповщик, уже почти пришедший в себя.

Их заметили. Судно сбавило скорость, подходя все ближе. С шипением и свистом стравливаемого из раскаленных котлов пара, оно легло в дрейф кабельтовых в двух от их шлюпки. Возле леера на баке, молча стояли пораженные пассажиры и команда, казалось, они высматривают "Tитаник", еще на что-то надеясь. Потом капитан и офицеры синхронно поднесли руки к околышам фуражек, отдавая последние почести погибшему кораблю. Флаг на грот мачте пополз вниз...

Глава 15.

Нью-Йорк, 12 мая 1912 г.

Юрий стоял без движения, уставившись в окно. Он занимал номер на десятом этаже. За стеклом широко разворачивалась панорама многоэтажных ступенчатых домов, справа синел Гудзон, усеянный баржами и паромами. Машинально остановился, оперся о подоконник и застыл в молчаливой неподвижности. Знакомая упрямая боль начала сжимать виски, словно от переутомления. Все-таки головой он приложился тогда крепенько. Hу, да все излечимо, кроме смерти...

"Уолдорф-Астория" — тысяча триста номеров и четыре десятка холлов — самая большая гостиница Нью-Йорка. Центральный холл шикарный до помпезности, отличные рестораны, прекрасный персонал. Ванные комнаты с каррарским мрамором и итальянской смальтой-мозаикой, тебризские и турецкие ковры, венецианские люстры, мебель в стиле Луи XVI. В ресторане "Уолдорф-Астория" собирались по вечерам лучшие люди города. Сегодня вот известный спортсмен и филантроп Альфред Вандербильт давал званый ужин.

Там, между прочим, будет прибывший третьего дня из Европы Джон Морган, как уже едко пошутила какая-то бульварная газета, все эти недели возносивший молитвы во здравие своей неврастении обострение которой и заставило его сдать билет на "Tитаник".

А еще писали, что прибыл мистер Морган не просто так, а на предмет поживиться мертвечиной — слишком много мест в правлениях компаний первой величины стали вакантными после ужасной катастрофы и слишком больше куски лакомого имущества ныне ожидают наследников... Ладно, это его не касается.

Спустившись на отделанным красным деревом лифте в холл, Юрий направился к стойке. Безупречно выбритый лакей в черном сюртуке, как китайский болванчик, поклонился Юрию, учтиво склонив голову с ровным набриолиненным пробором.

— Новая корреспонденция на столе, мистер Ростофцефф. Пожелания будут?

— Благодарю, нет.

Изучил кипу газет и журналов, ища глазами конверты. Писем из Петербурга не было, а пора бы им уже прийти. Ведь как бы то ни было, а дело, для которого он сюда прибыл, делать надо, раз уж он жив. А как вести наследственные дела, если все его бумаги там же, где и "Tитаник"? И паспорт, и доверенность от заказчика на двух языках с консульским апостилем, и аккредитивы, и два рекомендательных письма от живших в Петербурге американцев остались в каюте вместе со скромным багажом. Он тогда просто не вспомнил о них. Впрочем, не он один. Как писала все та же пресса, миссис Диккинсон Бишоп, форменным образом убивалась по шкатулке с фамильными драгоценностями, которую бросила на столике в каюте, захватив при этом кроличью муфту. А мистер Пошьян унес свою булавку-талисман и пару апельсинов, но оставил ценных бумаг на шесть десятков тысяч фунтов.

Спасибо хоть гонорар от "Уайт стар лайн" остался . Tак что и ему, и Елене о деньгах беспокоиться не приходится, пока, во всяком случае.

Как бы то ни было, придя в себя, он сразу отбил телеграмму в Россию и в тот же вечер получил ответ. Его клиент, надворный советник Осип Иванович Базилевский, выражая радость по случаю чудесного спасения своего поверенного в делах и хорошего знакомого, обещал как можно скорее выслать все нужные бумаги. Даже паспорт в российском посольстве ему уже выписали новый. Вот с аккредитивами пока было сложнее — глава представительства Русско-Азиатского банка был в отъезде на Tихоокеанском побережье по срочному делу и раньше чем через неделю вернуться не мог. А без него такой вопрос не решался — деньги есть деньги.

Юрий посетил бар и позавтракал — яичница с беконом, тосты, булочки, джем и кофе, и почувствовал себя бодрее. Вернувшись к себе, он улегся на кушетку. Чертовы воспоминания опять ожили в памяти...

* * *

С "Карпатии" в шлюпку сперва спустили штормтрап, но люди были настолько измучены, что никто не рискнул подняться на почти тридцатифутовую высоту. Tогда по трапу спустились два матроса, а затем сбросили манильский трос с петлей на конце. И матросы сноровисто обвязывали обессилевших людей и одного за другим поднимали лебедкой на палубу. Дошла очередь и до Юрия. Его несколько раз чувствительно приложило о борт, как куль с мукой.

Наконец, он оказался на палубе и его завели в какую-то дверь, где матрос, накинув на него одеяло, почти силком влил в рот стакан грога. Затем корабельный доктор занялся его головой и рукой, сорвав уже присохшее полотно и наскоро наложив лубок, пока его помощник из матросов "Карпатии" бинтовал разбитую голову спасенного.

Обеденный салон являл собою зрелище одновременно трогательное и печальное. Там уже находилось много женщин, некоторых рвало, многие плакали от холода и боли в израненных об весла руках.

Женщины сидели стайками, как нахохлившиеся птицы, многие из них плакали, думая о своих погибших мужьях. Возле них хлопотали горничные и те пассажирки, что покрепче.

Детей поили горячим шоколадом и даже развлекали.

Вот седой солидный мистер забавлял ребенка игрушечной свинкой, которая наигрывала веселую мелодию, если её тянули за хвост. Его сосед кормил печеньем малыша лет четырех. Молодая женщина оправляла одеяло плачущему младенцу на руках пожилой заплаканной дамы.

— Милый малыш, как его зовут? — спросила молодая.

— Если бы знать... — голос дамы был тих и печален. — Его сбросили в нашу шлюпку с палубы. Я даже не знаю, кто это сделал. Hаверное, какая-нибудь отчаявшаяся пассажирка из третьего класса хотела спасти свою кровиночку. Великий Боже, я даже не смогу рассказать малютке, кто были его родители! Hу, мы с Эдвардом... — она всхлипнула, спазм перехватил горло, — с моим бедным Эдвардом вырастили четверых, и еще одно дитя мне в тягость не будет...

В салоне "Карпатии" сидело еще десяток с лишним детей, чьи родители пока (или уже?) не отыскались. Дети сбились все в одну кучку, глядя испуганными глазенками на окружающих и тихо плача.

Вот маленькая девочка, растирая кулачками слезы, бормотала: "Мама, мамочка, где ты! О, мама, мамочка!" Одна из пассажирок "Карпатии" принялась ее успокаивать, но та не слушалась и вырывалась.

— Позовите маму! — просила она тоненьким голоском. — Я думаю, они должны быть в какой-то из шлюпок. Мама искала мою младшую сестренку Кэти... и... я думала... Мама посадила меня в нашу шлюпку и побежала за Кэти... Я хочу к маме, — тихонько захныкала девочка, сквозь слезы глядя на взрослых.

Вскочив (голова тотчас напомнила о себе), Юрий выбрался на палубу и стал со смешанным чувством страха и надежды наблюдать за тем, как к их кораблю подходили все новые и новые шлюпки с людьми с "Титаника". Некоторые спасенные поднимались на борт при полном параде — в вечернем костюме, в котором они покинули "Титаник", и казалось, что ужасы этой ночи нисколько не лишили их выдержки и не испортили их манер. Среди прочих он увидел и знакомую дамочку с китайским мопсом под мышкой. Cунь Ятсен время от времени тихонько повизгивал — натерпелся небось страху.

— Вот ведь... — процедил стоящий неподалеку от Ростовцева кочегар со свежими ожогами на лице и въевшейся в ладони угольной пылью. — Псинка вот, гляди-ка, выжила, а наша смена почитай вся утопла...

— А Смит, капитан наш, говорят, в женское платье переоделся и в последнюю шлюпку сел...

* * *

Спасательные шлюпки все подходили, и было тяжело видеть, как на палубу поднимались женщины и начинали расспрашивать о своих мужьях. Каждая из них надеялась, что на следующей шлюпке может находиться ее муж, но никто так и не дождался. На его глазах жены становились вдовами, а дети сиротели.