Ничтожество всегда в большинстве, золотые крупинки редкость среди песка!
Погибнуть с честью правых возвысить плоть — струсить опустить душу!
Драться с женщиной последнее дело — победа не приносит лавров, поражение выставляет на посмешище, которое не смоешь подвигами!
Знатность рода повышает ответственность — грязный лев это мерзость, грязная свинья всего лишь будущая отбивная!
Война корова, доиться золотом, но испражняется кровью!
Свой конь душа, захваченный в бою инструмент победы!
По-доброму нельзя даже проиграть, не то что победить!
Когда воевать трудно это интересно, но больно особенно за погибших товарищей!
Благородство солдата не повод пренебрегать хитростью и отвергать смекалку!
Терем жалок среди небоскребов, но величественен в окружении хижин!
Вообще христианская или мусульманская мораль формировалась во времена раннего средневековья и руководствоваться ими, все равно что срубить каменным топором звездолет!
Называть дураком достойного человека, это равносильно тому что испражняться себе на голову!
Не кляни камень — споткнешься, не кляни море — утонешь, не кляни человека — потеряешь душу!
Золото не плачет, дублон не ржавеет!
После последнего слова, Сталин-Громыко широко зевнул и опять задремал. Или может быть ушел в царствие снов, что и не сны вовсе. Таких вот порой очень странных и непонятных видений.
Вот сейчас он уже вроде бы не взрослый человек, а обыкновенный мальчишка в матроске и стоит возле обломанных зубьев невысокой, но толстой крепостной стены. Сзади слегка дымиться от пожаров, по бокам от них снуют люди, небритые запыленные уставшие. Стоны раненых, отдаленные раскаты от орудийных залпов. А вдали немного права попаданец мог поклясться плещется море.
А вот и мальчишка немного сбоку от него. Голый по пояс, в обрезанных по колено джинсах-варенках. Спина жилистая, крепкая, но выпирающие острые лопатки и синяки говорят что их обладатель похоже не самым сытым образом провел последние дни. Босые ноги у мальчишки все в ссадинах и ушибах, сам он кажется, почему Михаилу жутко знакомыми.
Громыко сделал шаг и осторожно ткнул его пальце треугольник расцарапанной лопатки. Пацан оглянулся. Михаил от неожиданности воскликнул:
— Сфэро! Что ты ту делаешь?
Мальчишка, чьи некогда белоснежные волосы посерели от копоти, с улыбкой ответил:
— Что-то! Развлекаюсь... Вот видишь эти редуты — мы на Малаховым Кургане, обороняем Севастополь.
С истошным воем пролетело несколько снарядов. Они рванули сзади пацанов, обсыпав их мелкими камушками. Попало и за воротник матроски, потная спина и шея зачесались. А голую пятку ставшим мальчонкой Михаила неприятно обжог выброшенной дымящейся головешкой. Громыко вскочил:
— Ну не черта себе Сфэро. А я думал, что ты вроде Бога, а на самом деле.
Мальчик-Творец расхохотался, скаля не утратившие белизны зубки:
— Ты не совсем понимаешь нашу жизнь Миша. Вот сколько ты думаешь мне лет.
Громыко машинально ответил:
— На вид около тринадцати...
Сфэро кивнул...
— Ну-ну! В мире практического всемогущества срок условность и время течет... Как хочется тебе. Вот сейчас ты сталь по плоти таким, каким был во время своей тринадцатой весны, а память и разум все равно столетнего, хоть и изменилась физиология. Не так ли?
Громыко отряхиваясь, кивнул:
— Да так... А тебе что, тут нравиться? Творец всего сущего.
Сфэро весело рассмеялся:
— Восхитительно. Грохот, щекочущих ноздри дым, беганье босиком по острым и горячим камням Севастополя, скудная пища, со скромным пайком, а порой и розги... Впечатляет, не говоря, что тут всегда найдется место для подвига!
Громыко растеряно пробормотал:
— Не понимаю, какое удовольствие может быть от недоедания.
Сфэро с улыбочкой гюрзы ответил:
— Не скажи! Мы создавали целые галактики в виде самых вычурных, дорогих и роскошнейших тортов. Перепробовали такие блюда, что не снились и вашим императорам. В вот представь себе, в обычном мальчишечьем тело, смертельно устав спасть на почти голых камнях в лучшем случае прикрытых пропахшей потом и дымом солдатской шинели. После суперизлишеств кулинарии, радоваться кусочку черствого хлеба, а когда к небу добавляют кусочек лука и сала считать подобное праздником для мучительно ноющего и дергающего от голодных спазмов пустого желудка. Вот ты не понимаешь, как в этом есть особая прелесть.
Вождь-попаданец холодно ответил:
— Я все это уже изведал и, честно говоря, не понимаю в чем тут удовольствие. А за время войны, болью и смертельной усталость сыт, по горло. Ну, разве, что голода по-настоящему познать не приходилось. В Красной Армии неплохое снабжение, а я как раз дрался в районе Одессы, затем Севастополя где до сто граммовой пайки как например в Ленинграде дело не дошло!
— Я тоже успела побывать в преисподней! — Послышался звонкий голосок. Михаил улыбнулся и увидел девушку или может даже девочку. Такая, вот светленький подросток, худенькая, в рваном домотканом платьице и естественно босая, но зато с медной медалькой на груди. Громыко показалось, что он вроде бы и её когда-то видел. Что-то знакомое было в её глазах. Впрочем Сфэро не дал затянуться интриге:
— Это Зина Портнова, герой советского союза. Тоже надоело ей гипермироздание в котором можно реализовать абсолютно любую свою фантазию, построить сверх рай где лишь одно ограничение это собственная фантазия. Где яхта из сусального золота размеров в миллионом парсеков( Это размером примерно в десять тысяч галактик!) появиться быстрее, чем ты прикажешь её заказать.
Юная девушка перебила:
— Хватит! Я не хочу рая, перед которым сказки Магомеда, меркнут так лучина, при взрыве водородной бомбы. Подлинная жизнь, это помочь отстоять нашим предкам Малаховой курган, который в реальной истории пал, вмести с ним погиб и генерал Нахимов. А следствие капитулировал Севастополь и, впервые за почти четверть тысячелетия Россия проиграла целую войну. В этом и есть подлинная жизнь — совершать подвиги!
Сфэро указал пальцем на линию горизонта:
— Сейчас будет жарко! Очень знойно!
Артобстрел из всех видом орудий все более усиливался. Это, в самом деле, наступали критические и переломные дни обороны Севастополя. Защитники почти отвечали, берегли порох, ожидая атаки основных сил. Зина Портного всматривалась вдаль с помощью самодельного приспособления. Вроде подзорной трубы из картона. Девушке, судя по всему, тут приходилось несладко. Огрубевшие подошвы уже не одну неделю прыгали по каменьям бастионов и скал. Набитые мозоли на девичьих ступнях потрескались, и кровоточили. Уже шел одиннадцатый месяц осады и Зина недоедала из-за чего её некогда круглое детское личико похудело, проступили скулы, черты лица заострились. От разрывов, даже если они звучали рядом и на чумазое личико сыпались комья земли, отважная девочка даже не вздрагивала. Мишке вдруг стало любопытно, чтобы перекричать орудийный раскаты он наклонился к самому её ушу:
— Давно ты здесь Зина?
Девушка со вздохом ответила:
— Уже шестой месяц.
— И не стала ли война для тебя война рутиной? — Громыко знал толк, в данном вопросе испытав все прелести, в том числе адской скуки ратных будней( хотя тем кто судит о войне лишь по компьютерным "стрелялкам" этого не понять!).
Зина Портнова возразила:
— Нет! Сфэро умеет сделать жизнь на войне очень разнообразной, как в приключенческой книге для пионеров. Он очень талантливый.
Громыко оторопел:
— И ты тоже полгода на этой войне?
Сфэро опять хитренько ухмыльнулся, он говорил, не повышая голоса, но его было отлично слышно, словно вокруг тишина пустыни Сахара:
— Время у нас у всемогущих идет, как мы хотим сами. Поэтому... Кроме, того разделить свою личность, на множество ипостасей для нас тоже не проблема. По аналогии с Библией, когда Иисус вместе с Отцом управлял вселенной и одновременно висел прибитый гвоздями к кресту. — Мальчишка зло сверкнул глазами. — Но вот сейчас, похоже, начинается самое интересное!
Действительно гул труб, стук от множества ударами палочек по барабан слегка перекрыл грохот от артподготовки. Похоже, английские и французские войска перешли в наступление. Они двигались в атаку по старинке, шеренгами, так как новый строй, движение густыми или редкими цепями еще не был разработан. За пехотой передвигалась и кавалерия. Командиры союзников тщательно выбирали место, с которого можно было бы нанести решающий удар. Например, в разрушенные или присыпанные стены бастиона, или места рва, присыпанные фашинами.
Сфэро приказал друзьям:
— На батарею... Будем помогать припасы носить бомбардирам.
Мишка презрительно шмыгнул носом:
— И где тут военная романтика? Быть шестерками!
Сфэро "утешил" небрежно махнув рукой:
— Ну, ты меня знаешь! Все будет, тем более из современно ружья вы из все равно не достанете.
И он замелькал почерневшими о копоти пяточками. На батарее и в самом деле был, кошмар. Много раненых, разбитые пушки. Стоны, бред, вонь. Мишка чувствовал, как саднят от острых камней подошвы, не слишком нежные, но не особенно огрубевшие, все же он мальчишка городской, не так часто они босоногие по жесткой поверхности бегают. А тут всюду скалы, камешки, да еще разогретые на крымском солнышке. Недаром Зинка так измучилась, но вида все-таки не подает, шустро бегает. А Сфэро даже нарочно старается ступать крепкими подошвами на головешки, угольки, и пробивающееся пламя. Толи он йог, то ли и в самом деле ему нравиться, когда обжигает?
Мишка и Зинка подносят ядра или бумажные мешочки с заранее отмерянным порохом. Видно, даже не спецу, по технике, что русская артиллерия заметно устарела. Что ядра, используемые в данном случае бомбы, или картечь уже вчерашний день.
Но вот Сфэро сам начинает наводить оружие. Старые артиллеристы ему не препятствуют, один даже с выбитыми передними зубами, и подпаленной бородой произносит:
— Правильно Сфера! Гони их и бей!
Мальчишка-создатель подмигивает напарникам:
— Ну что смотрите!
Сфэро послал снаряд из единорога по высокой дуге и глубоко в тылу. За шеренгами, как рванет. Грохот и вспышки, словно от вакуумной бомбы. Мишка видит, как несколько орудий летят вверх тормашками, переворачиваясь в воздухе и кривя стволы. Сфэро восклицает:
— Это не шок, но все равно по нашему!
Зина сама подскакивает к орудию и берется за казенную часть, начинает звонко с пафосом, и необычайно потрясающим выражением петь;
Великая, могучая, священная страна,
Нет лучезарнее под небом синим!
Она Всевышним Богом нам навечно отдана —
Без граней свет, возвышенной России!
Такой державы мир не видел, знайте никогда,
Чтобы просторы космоса мы гордо попирали!
Любая в мироздании поет тебе звезда,
Да будет Русь счастлива вместе с нами!
Ведь это наша Родина она такой удел,
Повелевать пространством всех материй!
Любой из нас, поверьте, бы такого захотел,
Без всяких дурей, бабских суеверий!
Архангелы дудят себе в могучую трубу,
Они марш наших армий бурно славят!
А враг найдет себе удел в осином гробу,
И не получить податей и дани!
Вот это наша Родина, все в ней поверь краса,
Она все мирозданье без усилий повернула!
Девушки смазливенькой весома коса,
Охота ей чтоб крепким было дуло!
Отчизна это матери взгляд голубых очей,
Её рука и ласкова и камень!
А супостата юноша ты пулей замочи —
Чтоб в сердце полыхала ярче пламень!
Отечеству безбрежному, присягу ты прими,
Она тебе конечно тоже благо!
Хоть в ярости сражение поток течет крови,
Противнику придет сейчас расплата!
Оружие и мужество такой мощнейший сплав,
Преодолеть его не может злобный!
На самолете с бомбами я шустренько летал,
А как рванет, то сыплют градом окна!
А вот приказ правителя — лети пацан на Марс —
Тебе пора уже и космос ставить!
А спесь у марсианина получит жестко в глаз,
Потом и за Плутоном видим дали!
Придем к вершинам космоса, вселенной видя край,
Такое уж у нас предназначение людское!
А посему мальчишечка о подвигах дерзай,
Ведь знай награда это дело наживное!
Зина Портнова и пела, и очень даже метко стреляла. Причем, Сфэро и юная героиня-подпольщица умудрялись палить куда чаще, чем могла позволить устаревшая конструкция их орудий. Громыко впрочем, не спрашивал, как у них так получается, он сам подскочил к третьей свободной пушке и стали наводить. Силы в руках очень даже прибавилось. Словно он не подросток, а настоящий титан Илья Муромец.
. ГЛАВА Љ 15
Вольф Шульц оказался в том же самом месте, где и прервалось его прежнее феерическое воплощение. Но уже прошла пара-тройка часов. Поздний мартовский вечер, пленные обезоруженные солдаты царской армии строятся в колону. Генералы Ферсман и князь Голицын с сорванными погонам стоят отдельно, бледные и хмурые потерявшие всяких лоск их превосходительств. Разные офицеры одни тоже потрясенные, другие более бодры, но также поострены, руки вытянуты по швам. Они в отдельной колоне. Без оружия, кое с кого уже мужичье успело стащить щегольские сапоги.
Вот это некогда грозная армия князя Голицына, подавленная и опустошенная. А рядом с ними казаки, крестьяне, различные кочевые народы. Многие уже успели сесть на захваченных дворянских коней. А вот и сам мужицкий царь Емельян Пугачев. Или может, кто-то кого ошибочно считали Пугачевым. Вопреки расхожему описанию, в том числе и " Капитанской дочки" у Александра Сергеевича Пушкина царь Петр Третий был довольно высокого роста, и широк плечами. А когда улыбался, у него не было выбитых передних зубов.
Вообще информация о Пугачеве была крайне противоречивой. По свидетельству окружения, он отличался большой физической силой, прекрасно разбирался в артиллерии и подрывных работах, был жестким характером и ... высокого роста. Ну, а в плену, вместо грозного атамана, оказал человечек невысокого роста, трусливый, с лукавым лицом, ничуть не похожий на повелителя гордых казаков.
Может на самом деле реальный Пугачев сумел скрыться, а вместо него поймали и казнили самозванца, или какого-то юродивого?
Да и не Емельян Пугачев это был вовсе, а кто-то куда более серьезный и хитрый полководец?
А рядом с царем Петром Третьем на белом скакуне отплясывала Арлекинада. Красивая, огнезарная. Да и сам Шульц снова девичьем обличье, что надо сказать не безопасно. Голые, загорелы ноженьки воительницы слишком уж большой соблазн для голодных и грубых мужчин.
— Во баба! Телка! Чувиха!
Ревут они и бросаются на Эльфараю-Шульца. Тот не выдерживает, мужчин слишком много, они пьяны, агрессивны, с рогатинами. Да еще и воняют хуже козлов, а что пропотели, а какая в крепости Татищеве может быть баня. Испуганная Эльфарая-Вольф моментально набирает скорость, перед ней мужики машут дубинами. Взмах правой ножкой и сермяжные разбросаны в разные стороны, да еще и кувыркаются от ударов.
Эльфарая-Вольф тут же обретает уверенность, поворачиваясь к ним и, ревет:
