А вообще, ненавижу эту сволоту, этот сброд напыщенных, зажравшихся животных! — ведьма в сердцах даже притопнула ногой обутой в розовый тапок с помпоном. — Общаешься с такими, у всех принципы, все на публике в моральных рамках себя держат. Что ты! За высшие идеалы, за мир во всем мире. А как волю дать, так пускаются во все тяжкие, только себе и загребают. Толкаются как свиньи у корыта, хлюпают рылами своими, только бы побольше заглотить. Все власть имущие поголовно сладострастники, прелюбодеи и скоты двуличные. Все у нашего господина на суде в аду будут!
Или вот эти, кто деньги большие за чудесное исцеление платит. На кривой козе бывает не подъедешь, дом элитный, охрана, в офисе личный кабинет с жопастой секретуткой, а как приспичит, так готовы в ногах валяться, умолять. Таких и надо на бабки опускать. Об одном жалею, что у Борюсика мать пьянь подзаборная была, я бы других на капище десятками возила, у кого папаша чиновник зажравшийся, мент при должности или олигарх доморощенный.
С этих деньги брать приятно, посмотреть на их вид униженный, а потом мордой в дерьмо, чтобы всю жизнь помнили, а недоносков их на капище— в жертву темному властелину! Еще баб ненавижу ихних — тоже мне, светские львицы! Сами перед собой нарядами, да цацками с брюликами выпендриваются, а по-натуре шалава пробу поставить негде. Блядь, но с претензией.
— Ну чего разошлась-то? Этого ненавижу, того убью! Сидишь и шипишь как змея.
Ираида отмахнулась, но продолжила уже спокойным голосом. -Давай, Гера, разведем еще хоть парочку таких, ну хоть одного, а?
— Да ты, мать, сам процесс больше любишь? Признайся, ведь деньги у тебя на втором плане? Нравится тебе над такими доминировать, получать моральное удовлетворение, таких кидая? Хотя, конечно, и твое пролетарское прошлое из занюханного рабочего поселка само за себя тут говорит. Достали тебя богатенькие да своенравные в свое время, вот и мстишь как можешь? -Герман усмехнулся и, хитро прищурившись, погладил свою бородку.
Ведьма промолчала, и Герман через некоторое время нарушил возникшую паузу. — Нельзя сейчас, сама ведь знаешь, полгода всего прошло, как затихарились. Нас в Москве еще помнят хорошо, ищут те, кто деньги не считает, любую сумму выложит чтобы нас ему доставили — поквитаться за обман. Да и Украина не так далеко, как тебе кажется. Какая тебе секта новая или раковые? Хотя согласен, дело архиприбыльное, да и моральное удовлетворение от проделанного присутствует, тут согласен с тобой полностью. Но нельзя! Сейчас нельзя.
— Когда тогда? Когда моим паспортом займешься и когда будем в Европу валить? — нервно дернулась рыжеволосая и отхлебнула щедро из стакана.
— С голой задницей не свалишь. Хоть и есть у нас немного, но этого мало. Чтобы в Европе школу черной магии открыть и адептов собрать, как и планировали, еще столько же надо. Сама знаешь, везде по одежке встречают, поэтому для начала и вложить денег не мало треба. Понты— дороже денег. -Он усмехнулся и приобнял рыжеволосую, потом внезапным движением взъерошил её яркие волосы.
-Не унывай, Идка! Мы с тобой живем в благодатное время, сейчас каждый год в мире появляется тысячи новых религиозных учений. Америка, Азия , Африка, да и белые люди наконец-то прозрели, отринули своего лживого иудейского бога и в основной своей массе устремили взоры к князю истины, князю мудрости, князю света и тьмы. По всей Европе закрываются церкви убитого бога— нам раздолье! И в старушке Европе и в далёкой Америке, мы соберем обильный урожай из неофитов. Ты сама знаешь, что обработать можно почти любого, и богатого и нищего, пыщущего здоровьем и больного, жадного, тупого, заумного, повторюсь— любого. Главное найти слабину, ту самую ниточку или струну в душе, за которую надо потянуть своевременно.
Мы с тобой, Идка, создадим свою церковь. Не просто секту, а церковь с большой буквы— Церковь Темного Властелина. Откроем филиалы по всему миру. Не предавай меня, верь мне и будешь главной жрицей новой мировой религии. Мы станем иерархами истинной церкви. Наши портреты будут висеть в каждом приходе, созданной нами новой церкви во всех уголках мира, в каждом доме и каждой комнате наших последователей. Люди будут обожествлять нас, прислушиваться и жадно ловить каждое оброненное нами слово и стараться предугадать и исполнить любое наше желание. А мы будем прославлять темного властелина и деяния его, и тогда он осенит нас своим дыханием и наделит своей силой и своей мудростью.
Герман вздохнул и приобнял подругу.
-До лета подождем — поутихнет все, а когда паспорт готов твой будет, тогда и тут можно объявление в газете дать, да целителем пару месяцев подработать. Подумаем. Да и Бес... тьфу ты Бессонов сказал, что дело прибыльное и ему моя помощь в чем-то нужна. Так что поеду, послушаю что хочет, с меня не убудет.
— Не доверяю я ему! — скривилась рыжеволосая ведьма. — Бандюга он прожженный, как бы на наши денежки глаз не положил.
— Ида, у него с наркоты обороты другого порядка. Не знает он, что у нас все с собой. Я ему намекнул, что наши деньги уже там, за бугром, на счетах именных и никто их, кроме нас, не получит. Да и верит он мне сейчас. С полной верой ведь просил, то обряд на деньги проведи, то чтобы менты не спалили при перевозке груза. — Герман хохотнул. -Даже проблемы, что у него были, нам на руку сыграли.
— Это как же? — заинтересованно подалась вперед Ираида.
— Терки у него какие-то с ментом возникли. А мент не простой, тоже при бабках и при делах. Вот и загоношился наш Олежа Бессонов, как бы самому сваливать из "нерезиновой" не пришлось. Меня просил помощь всемерную оказать в магическом, значит, плане. Уверен он, значит, что силой я большой обладаю.
Ну, да все во славу темного владыки! В общем, я мессу черную и провел, думаю — хуже-то не будет. А оно видишь как вышло, звонит радостный, все, говорит, разрешилось. Поделили они пирог столичный честь по чести, без лишнего, значит, кровопролития.
— Все одно— бандюган. — махнула рукой рыжая. — Таким, как он, человека прирезать, что тебе пальцем пошевелить. И притом садюга— должников своих сам избивать до полусмерти любит, в особенности если девка попала, тут уж изощряется, как может. Рассказывала мне одна за него, живописно так — с картинками. Правда не она сама, а подружка ее от него пострадала.
— Да? -удивленно вскинул брови Герман и растянул пухлые губы в мерзкой улыбке. — А кто тут из нас чуть не кончает когда жертвоприношение вершит? Любишь ведь, чтобы подольше, да поболезней им было? Чтобы жертва помучилась перед смертью?
— Милый, так ведь и страх, и страдание жертвы нам в заслуги перед хозяином идут, разве нет? — промурлыкала ведьма, эротично выгибая спинку и облизывая темно-бордовые губы.
Герман помолчал, потом нехотя кивнул. — Твоя правда. В этом ты настоящая посвященная ведьма.
Ираида довольно осклабилась, но тут же вновь посерьезнев, сказала. -Хм... ну хорошо, все же ты поосторожней там... не доверяй никому, в особенности Олеже.
— Да я сам себе не доверяю, — засмеялся Герман.
— А мне? — опять промурлыкала Ираида, прищурив один глаз, она посмотрела на Германа сквозь стекло стакана.
— О-о, мать! Да ты пьяненькая уже совсем. — осклабился он. — Пойдем-ка в коечку!
— В коечку? В коечку я всегда согласная. — Опять выгнула спинку ведьма. — Пойдем накажешь меня за то, что я была плохой девочкой, ездила на твоей машине без прав и разбила её.
— На садо-мазо потянуло. — облизал он губы и растянул их в похотливой улыбке.
— Как скажешь, дорогой. — приобняла его ведьма, встав с кресла. -Ты только порошочка мне чистенького привези от Беса, а?
— Посмотрим, как оно там. — неопределенно мотнул головой колдун и, взяв за плечи, повел свою подругу в спальню. -Где кстати Андрейка наш? Спит, что ли уже?
— Спит. — кивнула ведьма. — Часов с семи вечера в своей комнатушке храпака давит. Двор от снега расчистил, вон дров в камин нарубил. И выпросил у меня, сердобольной, денюшку на четок, потом еще литром пива заполировал.
— Ясно. А вообще лоб такой здоровый, а с четушки ведь пьяный засыпает. Ведь восемнадцать годков парню, а уже алкоголик хронический. Да еще и покалывается изредка. Я надеюсь, ты ему из своих запасов уколоться не даешь?
— Ну так, а нам других и не надо, такие ведь самые управляемые, да за четок или дозу самые послушные. Нее, хрен ему во всю рожу, а не чистого. В крайнем случае, достанет у своих дружков-доходяг ханки, или вон пусть паленку свою глыщет. — мотнула головой ведьма. -Мне самой порошочка хорошего всего на пару раз осталось. Самой жуть как хочется, но держусь. Ты же попросишь для меня, мой милый мастер? — и она начала гладить козлобородого спереди пониже пояса.
— Посмотрим, посмотрим, что там за дело такое у него ко мне. Потом и насчет твоего порошка посмотрим. — повторил он и, подтолкнул рыжеволосую к дверям спальни, с оттягом шлепнул ее по тощей заднице, обтянутой короткой кожаной юбкой, от чего его подруга залилась визгливым смехом.
Глава 2
Когда Вардис вновь пришел в сознание, в помещении все так же горел тусклый, синий светильник и кругом царил полумрак. Однако можно было во всех подробностях изучить закуток, в котором он был заперт, а если приглядеться, напрягая глаза, то и все довольно просторное помещение, в котором он находился.
Его камера была примерно три на три метра, хотя нет, в ширину чуть меньше, где-то три на два с половиной. Хм... Вардис даже хмыкнул от удивления, еще недавно он бы измерил длину и ширину своей тюрьмы в футах или просто в шагах, а тут непроизвольно перешел на метрическую систему измерений.
Кастор предупреждал, что амулет, а вернее само заклинание этого амулета очень сильное, возможно, первые дни память и самосознание человека, у которого считали большую часть воспоминаний, возобладает. Просто потому, что новые впечатления, отпечатавшиеся в сознании, ярче что ли, свежее. Но это ненадолго, потом если не все из считанного, то много начнет забываться.
Ну все одно, сильное заклинание, сильное — не то слово, серебряный амулет почти рассыпался в пыль перегорая, даже благородный сапфир и тот, не выдержав, помутнел и раскололся. Супер-сильное и, скорее всего, уникальное по своей структуре плетения. Что ни говори, а бывший имперский академик магик был гением, гением и не превзойденным мастером в своем ремесле.
Лэр продолжил осмотр своей тюремной камеры и близлежащего помещения. Бетонная ниша, перегороженная решеткой из арматуры в палец толщиной. Причем квадратики между прутьями максимум сантиметров десять-двенадцать, только руку при желании можно просунуть, да и то дальше локтя уже не высунешь — не проходит. Под дверью тоже расстояние немногим больше, голову и ту не просунешь. На двери, предположительно там, где был замок, была наварена широкая железная пластина. Так, что ни дотянуться до замка, ни даже разглядеть его не было никакой возможности. Под потолком проходит толстая труба, скорее всего водяного отопления, но в саму камеру не заходит, а проходит снаружи по верхнему краю решетки.
Грубо сколоченный топчан из неокрашенных толстых досок располагается у боковой стены ниши. На нем полосатый ватный матрац. Напротив лежанки, у противоположной стены находится кран с надетым полуметровым обрезком жесткого резинового шланга. Под краном слив в виде вмурованного в пол железного очка. Чуть поодаль деревянная табуретка, служащая еще и в качестве стола, потому как на ней лежала газета, на газете стояла стальная кружка.
Прежде чем перейти к осмотру остального помещения, Вардис, прихрамывая и держась за прутья решетки, прошел, взял кружку и открыл кран, повернув красный рычаг-вентиль. Вода полилась ледяная, но приятная на вкус и он с удовольствием отпил пол-кружки, пока зубы не заломило от холода. Потом долил в кружку воды и, превозмогая боль, подтянул табурет поближе к лежаку. Подумал, оглянулся на дверь, убедился что дверь все так же загораживает квадратная колонна, стоящая посреди комнаты, и опорожнил мочевой пузырь.
А вообще видно — не видно, зов природы не обманешь, что тут поделать, даже если бы постоянно за ним наблюдали. Привык бы и не важно, что аристократ и владетель небольшого государства. В тюремной камере наверно как в бане, все равны. Или нет? Ну по— крайней мере в одиночной точно не до аристократических реверансов. Знать бы еще кто и зачем его тут запер. Вардис мысленно махнул рукой и решил оставить душевные терзания тонкой аристократической натуры на потом, а пока доковылял до топчана и уже оттуда продолжил осмотр помещения.
Глаза уже совсем адаптировались к полумраку и осмотр не вызывал никаких неудобств. Как он и заметил в прошлый раз, у противоположной стены, почти напротив его ниши стоял алтарь, накрытый черным бархатом. На нем стеклянный или хрустальный череп и довольно вместительная ритуальная чаша. Почему-то Вардис был уверен, что она никак не из чистого золота, даже не позолоченная, а так... дешевая простая жестянка, хотя проверить данный факт он никак не мог.
Возле чаши лежал еще какой-то темный изогнутый предмет. Железка какая-то, а вовсе не серебро. Может ритуальный нож? Только все это было какое-то насквозь фальшивое, не настоящее, вроде бутафорского реквизита, что у бродячих артистов бывает. Ни один предмет не давал магического фона, никак не проявлял себя в магическом видении, а значит не мог являться заряженным магическим амулетом. Даже серебра в этих предметах не было ни на йоту, уж в этом Вардис был тоже уверен. Но ведь тогда, на некроманте были надеты серебряные кольца и цепь и медальон с черепом, все было из настоящего серебра. Значит не все тут так просто.
Тем более не хотелось бы владетелю окончить свои дни на этом не внушающем уважение алтаре, среди расставленных на нем безделушек, выступив в роли жертвенного ягненка. Лэр отогнал эту мысль, от которой непроизвольно пробежали мурашки по спине и продолжил вглядываться в полутемное помещение.
Голова черного козлища на широкой квадратной колонне все так же пялилась на алтарь. На бетонном полу, прямо между его клеткой и алтарем, он разглядел еще одну намалеванную черной краской и взятую в окружность пентаграмму, она была побольше, чем на стене и со множеством еще каких-то знаков и символов, которые были ему совершенно неведомы.
Вардис уже досконально осмотрел свою камеру и комнату за решеткой и все же пришел к выводу, что это подвальное помещение. Ну подвал, так подвал, по-крайней мере ничем не хуже тюрьмы, расположенной, скажем, наверху высокой башни. Он протянул руку и потрогал трубу парового отопления под потолком. Теплая. Хорошо хоть, что подвал отапливаемый, хоть в нишу, где он заточен труба не заходит, но все же не так холодно, как могло быть.
Он-то видел, как холодно здесь на улице, когда ледяной, пронизывающий до костей ветер швыряет в лицо ледяную же крошку, а дороги замерзают в сплошной каток. Так что, может, и повезло, что сидит он в тихом отапливаемом подвале, а не где-нибудь в башне, продуваемой всеми ветрами. Там бы остатки его маны на обогрев тела ушли и никуда бы не делся от альтернативы замерзнуть или выжить. Пол вот только все же ледяной — поморщился Вардис и вновь, постанывая, растянулся на лежаке с коротким, полосатым матрацем. Он задумался.
