По крайней мере, уже после четвёртой операции Машино лицо стало выглядеть вполне приемлемо, конечно я видела, все дефекты и недостатки, но она была просто счастлива. Через пару месяцев, когда из швов уйдёт багровость и они станут гладкими, будет ещё лучше. Только женщина может понять, что это такое, после нескольких лет обезображивающего уродства иметь лицо.

Как водится, слухами Земля полнится, да я и не против. И ко мне на отделение едут фротновики, а уже через год после приезда сюда Андрей Павлович мне отдал своё отделение, которым я стала заведовать, и его нам расширили почти в два раза. Смешно, но я на отделении самая молодая из врачей и единственная женщина, и после ухода, вернее перехода одного и прихода на его место другого у нас сложился круг друзей и единомышленников. Они сами уже самостоятельно накладывают аппараты, мне не нужно ругаться из-за того, что накладываю косметические красивые швы. Теперь я читаю лекции в местном мединституте на курсе госпитальной хирургии по костно— пластической хирургии (такое название я для своей методики выцарапала и очень горжусь), к нам приходят интерны на полный курс. А что касается слухов, на наше отделение едут обожжённые, переводятся со сложными переломами, вообще, у нас очень мало простых случаев и лёгких больных. Вообще, со многими искалеченными фронтовиками очень сложно. Многие из-за увечий стали искать утешение в стакане, да и в обиды свои многие нырнули с головой. Понять их можно, обидно молодым мужикам, что их война переломала. Сильные остаются людьми, а вот слабаки начинают показывать своё гнилое нутро и верещать по любому поводу, доказывая себе в первую очередь, что им все должны. Я никогда не афиширую, что была на фронте, да и награды свои надевала кажется только один раз, когда меня орденами награждали, просто положено на награждение в парадной форме и при всех наградах. Когда после награждения орденом Боевого Красного Знамени я домой вернулась, у Ираиды почти шок случился, она знала, что я летала и воевала, но даже не подозревала, что у меня столько наград, а два ордена и четыре медали — это серьёзно, кто понимает. Вот и в больнице никто не знает, тем более, что внешность у меня субтильная и выгляжу моложе своего возраста. Как народ давно заметил: маленькая собачка, до старости — щенок...

Поступил к нам капитан пехотинец, с очень неудачной культёй. В принципе, я взялась, по плану было удлинить остаток кости, чтобы сделать более удобную и качественную для протезирования культю. В такой ситуации это не мало, ведь мужчина молодой и с протезом сможет нормально социализироваться, это не на костылях, где только в надомники идти. Чего он ждал? Что я ему новую ногу сделаю? В общем, готовили его к операции, я как раз стала ему объяснять, что и для чего планирую сделать, как он на меня накинулся. Нет, не с кулаками, а на словах. Вообще, против физической агрессии я могу защищаться как любой человек, треснуть табуреткой никому мало не будет, а вот против словесной грубости и хамства медики совершенно бессильны, тем более, если вкладываешь в работу душу, то пинки в незащищённое и сокровенное очень болезненны. Это наверно главная причина, почему врачи становятся циниками и надевают непробиваемые маски. В общем, после его выпадов, я встала и молча вышла из палаты. Нет, я не убегала в слезах, много чести, просто ужасно противно. Но дойти до кабинета мне не дали, меня перехватил доктор с соседнего отделения, и я невольно стала свидетелем. Видимо кто-то из девочек позвал Машу и рассказали ей о случившемся. Такой разъярённой я её никогда не видела, когда она влетела в палату, а меня она не видела:

— Это ты, тут, что ли, главный герой всей войны?! Суслик пехотный! Сидели там зарывшись в землю как кроты задрипанные!

— Да я тебя шалава! Да что ты знать можешь?

— В землю как крыса не пряталась! Этого правда не знаю! Но за своего командира зенки твои бесстыжие выдеру! Это она доктор, ей нельзя! А я человек простой! И не позволю, чтобы всякие ссыкуны земляные в её сторону хвосты свои облезлые задирали! Ты там у себя в окопе знаешь, что такое с полусотни метров над немецкими позициями на бомбометание заходить? Когда вся защита — фанера и комбинезон! У нас мужики после таких бомбёжек с мокрыми штанами прилетали, и ни одна тварь не смела смеяться! А я с ней больше ста вылетов боевых сделала и ни разу её мокрой не видела! У неё мать с братом младшим в Ленинграде бомбой убило! Отец у неё на фронте погиб, Герой Советского Союзе посмертно! У неё к двадцати годам четыре боевых медали и два ордена! И ты меня спрашиваешь, что я знать могу? Я сама тебя спрошу, а что ты можешь знать? И ещё спрошу, почему, мы — девчонки молодые должны были с немцем воевать?!... — И потом совсем другим тоном. — Мужчины! Вы только не убивайте дурака! Очень вас прошу...

Я невольно стала свидетельницей и не знала как после такого Машиного выступления мне в палату заходить... Да и вообще, не представляла, что она может так. Машенька у нас старшая сестра и рулит нашим младшим персоналом как-то тихо, без криков, но порядок установила железный. А оказывается она и голос может повысить и не просто для визга... Ушла к себе в кабинет и думала. Если капитан извиняться придёт... Да и не имеем мы — врачи права на обиды в отношении больных, этика и деонтология, блин... Словом, будет очень плохо, если капитан придёт извиняться, вроде как я за Машу спряталась и это извинение выпросила... А мне здесь ещё работать и работать. А репутация и уважение для врача важнее золота! И что делать не понятно... Но не я одна такая умная, скоро поскрёблись ко мне и вошли бывший старлей — черноморский морпех и может самый старый из наших ветеранов седой старшина — пограничник:

— Кхмм... Дочка! Ты дурака то не слушай! И не серчай, брехло, сразу ведь видно. Он шёлковый теперь будет, а хочешь выпиши его ко всем едреням... А вот нас ты обидела! Трудно сказать, что ты из наших?

— А вот если бы я не воевала, так меня оскорблять можно? Это вам на фронте такое право выписали? — Я разозлилась, вроде извинились и тут же и наехали, гады...

— Ну, мы... В смысле...

— Всё! Закрыли вопрос! У вас ещё какие требования, претензии, пожелания? — Молчат, мнутся. — Вопросы лечения обсудим в палате или на перевязке. Тогда я вас больше не задерживаю... Эх вы... Мужчины...

Но больше у меня подобных проблем на отделении ни разу не было, а капитан долечился и уже выписываясь, пришёл извиняться, но я его слушать не стала, оборвала и попрощалась. Я же тоже человек и нервы у меня не железные...

Почти три года назад к нам поступил Лёша Фадеев, обгоревший в самолёте лётчик. Парень — мой ровесник, успевший озлобиться и находящийся почти на грани от своей изуродованной внешности. Пять наших операций вернули ему лицо, вернее сделали новое, конечно мы не вернули ему подвижность и мимику, единственный глаз без ресниц выглядит довольно непривычно, но раньше у него вместо лица был стянутый рубцами клубок извитых рубцовых тяжей, из которых торчали две дыры носа, сбоку едва мигающий глаз и внизу перекошенное отверстие рта. Теперь у него есть лицо, с носом и привычным ртом, а тёмные очки скрывают пустую глазницу и деформированный глаз.

Как и когда Алексей и Машенька сошлись, не знаю, но о том, что они поженились Маша виновато пряча глаза пришла сказать уже после случившегося. А главное, что они, правда, сошлись и любят друг друга, я очень рада за подругу. И уже больше двух лет маминой и папиной любимице Веруне. Веруня, как вы поняли, Машина дочка, а называют её так, чтобы не путать с Верочкой. Вообще, Маша собиралась её назвать Кометой, еле-еле уговорила пожалеть дочку и назвали Верой. У нас больные лечатся долго, они почти все становятся нашими друзьями или как минимум хорошими знакомыми. Ну, а что делать, если средний срок лечения несколько месяцев, а часто больше полугода и не по разу. Я выделила у нас две детские палаты, чтобы не лежали вперемешку, хоть у нас больница для взрослых, но дети у нас тоже лечатся, как я говорила...

Из других событий и новостей. Мишка в этом году заканчивает третий класс, недавно стал пионером. Верочка со второй попытки поступила и сейчас учится в Гнесинке, ей нравится. Недавно с Мишкой ездила в Москву поздравлять сестрёнку с днём рожденья. После ломки у неё стал глубокий сочный грудной голос, а когда она уходит в самый низ своего диапазона, у меня словно вибрирует что-то под ложечкой, шикарный получился голос. Из памяти Соседа голос очень похож на голос Майи Кристалинской. Верочка вытянулась и выше меня почти на десять сантиметров и стала очень похожа на нашу мамочку, вот только глаза у Верочки строже и нет в них маминой расслабленной мягкости.

Дверь приоткрылась и в кабинет деловито вошла Веруня. Значит и Алексей где-то неподалёку.

— Здравствуй! Тётя Мета! Пойдём маму красивой делать? — И смотрит вопросительно Машиными распахнутыми глазищами. Такая красавица растёт, ладненькая вся, носик прямой, губки бантиком... Здороваюсь и улыбаюсь в ответ. Это восхитительное чудо даже моего неуправляемого Мишку умудряется строить и ездить на нём верхом. Беру её на руки, целую в ямочки на тугих щёчках и выхожу из кабинета, чтобы отдать её отцу.

Сегодня снимаю повязку и выписываю Машеньку домой на десять дней, чтобы синяки и отёки сошли полностью. Вообще, как говорят в хирургии, абсолютных показаний для этой операции не было, да и Маша уже устала от этого непрекращающегося лечения. Но тут для меня было дело принципа, я обещала себе и Маше, что верну ей лицо, а вот что я вкладываю в это слово — красоту, это осталось за скобками. Формально я уже полностью восстановила Маше лицо, удалось восполнить дефект нижней челюсти с восстановлением целости дуги и полным восстановлением всех её функций. Кожной пластикой восстановила рубцовый дефект лица, небольшими коррекциями привела другие изъяны к оптимальному состоянию. Но вот под Новый год случайно увидела Машу без косметики и ужаснулась. Как я уже говорила, психология восприятия нами другого человека устроена так, что мы очень тонко реагируем на асимметрию тела или черт лица. Хотя, если быть точнее, то ситуация гораздо сложнее, нам требуется симметрия, но при этом совершенно симметричное лицо вызывает психологическое отторжение и воспринимается как неживое и отталкивающее. То есть почти не бывает людей с абсолютно симметричными глазами, всегда один глаз чуть меньше и это относится к допустимым отклонениям в симметричности. Вот только никто ещё не смог измерить, где находится грань, до которой приемлемо, а за ней уже уродство.

Почему я вдруг перед Новогодними праздниками прозрела? Оказалось, что хотя я видела Машу, каждый день и не по одному разу, но не видела изъянов, ведь Маша — художник и хороший художник, то есть она небольшими усилиями — несколько незаметных штрихов, обходясь парой мягких цветных карандашей, умудрялась незаметно корректировать себе черты лица. При этом лицо всё время имеет вид почти совершенно не тронутого косметикой. Да я и была уверена всегда, что Маша использует только пудру и помаду, а тут случайно увидела Машу без коррекции. Ей приходится не только зрительно чуть поднимать угол одного глаза и опускать у другого, ещё дорисовывать мимические морщинки, которых с левой стороны было гораздо меньше, чем справа, а ещё неодинаково выщипывать брови, одна из которых выше. Сначала я рассердилась, что Маша от меня это утаила, ведь всегда проще винить кого-то. Но потом призналась себе, что если бы Маша стала меня давить своим неудовлетворением и, хуже того, требовать исправить, я бы взорвалась, и мы бы наверно поругались. Но вопрос в голове засел, и решение пришло, когда я осматривала очередную пациентку после операции "омоложения". Ну, да, уговорили меня как-то сделать круговую подтяжку кожи лица. Сделала, потом ещё, и как ни отбрыкивалась, но сами подумайте, могут ли мои брыкания остановить женщину на пути к молодости и красоте, если она этого хочет? В общем, и эти операции на отделении потихоньку идут, я всеми силами давлю и препятствую, но только за последний год уже больше ста таких пациенток. У меня на этом материале уже третью диссертацию пишут.

Но, между нами, эти "не больные" пациентки, иногда очень помогают решать многие не медицинские вопросы. К примеру, мне легче сутки у стола отстоять, чем выдержать десятиминутный разговор с каким-нибудь чиновником. Я недавно упоминала, что мы взяли нового доктора на отделение. Так вот это Кирюша Мерзликин, я его ещё по институту помню, он как раз учился на курсе, на который я поступила вначале. Замечательный хирург, умница и трудяга, по распределению отработал в районной больнице под Тюменью, получил направление в ординатуру, её с блеском закончил у моего бывшего научного руководителя и сам приехал ко мне на отделение проситься, хотя мог остаться в Москве. Взяла его с радостью, тем более, что и место освободилось. Вот только у него жена и двойняшки — двое чудесных трёхлетних пацанов, а из жилья ему предоставили комнатёнку в разваливающемся щитовом бараке с печным отоплением и удобствами за углом. Я не требую царские хоромы, но мне нужно, чтобы на работе мой врач думал о ней, а не о том, как заткнуть щели и где найти дрова, чтобы его семья не замёрзла. Пошла в облздрав, где мне ничем помочь не смогли, только пообещали включить его в общую очередь на улучшение жилищных условий. И посетовали, что вот был бы он молодым специалистом, тогда ему бы жильё обязаны были выделить. Пока думала и узнавала, ко мне зашла моя бывшая пациентка, с вопросом, действительно ли у меня возникла проблема, как она слышала? Не знаю и не хочу знать, что и как она сделала, но Кирилл живёт теперь с семьёй в хорошей квартире недалеко от лечебницы в новом доме и нарадоваться не может. Но я снова отвлеклась...

Вот во время осмотра пациентки, меня словно стукнуло. Уже через десять минут я тащила Машу в перевязочную, заставила смыть её коррегирующие хитрости и стала прикидывать. В этих операциях и в простом случае мало, что можно штангенциркулем померить и рассчитать, здесь работает чутьё и ощущение на кончиках пальцев, а в Машином случае требуется подтяжку проводить неравномерно и по-разному с каждой стороны, а это в несколько раз сложнее и рискованнее. Повертела, прикинула и решилась, благо опыт уже накоплен не малый. Знаю, как кожа лица реагирует на то или иное воздействие, а уж Машины кожу и лицо знаю наверно лучше, чем свои...

Маша ждала меня в перевязочной в казённой рубахе и с замотанной в повязку головой, издали силуэтом напоминая какую-то нелепую игрушку или водолаза с его медной головой-шаром. Специфика операции и послеоперационного ведения требует такого упаковывания, и до снятия повязки результат оценить сложно. Честно сказать, и после снятия повязки в первые недели о красоте говорить не приходится, гематомы и отёки проходят долго минуя все положенные стадии от "синяка" до "желтяка" и даже не натрёшь их бодягой, для ускорения их рассасывания. Но благодаря опыту я могу уже сегодня оценить полученный эффект. Есть реперные точки, которые не изменятся и не смещаются из-за наличия отёков и они позволяют оценивать результат. Про Машу и говорить нечего, её синяками не испугаешь, уж сколько она операций на своём лице перенесла. Вообще, оперировать на лице и голове — это весьма специфический опыт, возможно, это самый кровавый раздел хирургии, даже при операции на сердце или аорте кровопотерю можно уменьшать и воздействовать на неё. А тут иногда даже привычный гемостаз проводить не рекомендуется, и кровопотерю только терпеть и работать в заливаемом кровью операционном поле. Мне не мешает раздутое отёками лицо, я смотрю и оцениваю не вид вообще, а важные для меня моменты. Из щелочек, в которые превратились глаза, за мной следит тревожный взгляд, я обнимаю подругу, целую в ушко и шепчу: