Силь (обновлённый вариант)

— Мало того, что какой-то жалкий червяк осмелился меня сдвинуть, — прошипел принц, — так другой худородный червь осмеливается так на меня смотреть! Ты за это поплатишься!

Принц двинулся к Грахелю. Все правила боя им были отброшены. Ему хотелось дать выход бушующей в душе злости. Ему хотелось услышать хруст костей и предсмертный крик. Принц шёл убивать.

Грахель лёгким, танцующим движением ушёл вбок, пропуская удар принца мимо себя — бесчестный удар, но, достигни он цели, он стал бы очень действенным. Неожиданным рывком Грахель оказался сбоку принца, почти невесомым, как казалось со стороны, движением, положил руку тому на плечо... И только вспыхнувший букет молний по всему телу припавшего на колено принца спас того от вылета за пределы круга.

Принц утробно взревел, вскочил и обрушил на Грахеля серию неимоверно быстрых ударов, казавшуюся со стороны каскадом обезумевших молний. И лишь немногие опытные Воины понимали — достигни хоть один удар цели, он стал бы не просто решающим. Он стал бы смертоносным. И только самые опытные из опытных знали — чтобы избежать этой лавины ударов, никакой ловкости и никакого мастерства недостаточно. Для этого был необходим Дар. Дар Воина.

Грахель, будучи очень спокойным и собранным, сам не понимая как, ведомый чем-то высшим, угадывал направления этих ударов, уклоняясь от них скупыми движениями и ожидая подходящего момента для атаки. Вот он настал. Грахель метнулся под очередной удар принца, вписался в его движение, немного подправляя и усиливая его — и клубок ярко сверкающих молний с воем покатился по каменному полу через весь круг, оставляя в камне глубокие выбоины. Остановился он у самой границы круга, и сердце Грахеля радостно стукнуло. Хотя тело принца и находилось в пределах круга, правая рука упиралась в землю за его пределами. Согласно правилам, это уже считалось поражением.

Принц медленно поднимался на ноги. Его разум был не в силах осознать случившееся — как же так, неужели он проиграл? Он, принц, до сих пор не знавший ни в чём отказа! Его ярость не поддавалась описанию. И её сочетание с вложенной в тело принца магией могло привести к непредсказуемым последствиям.

Воздух ощутимо потемнел, сгустился — и с руки принца сорвалось Алмазное Копьё, скользнуло к Грахелю — и рассыпалось осколками, ударившись о вовремя подставленный Гранитный Щит. Но за этим заклинанием последовали другие, всё более мощные, всё более смертоносные, они направлялись к маленькой фигурке гнома...

Грахель был совершенно спокоен. В магии он был далеко не новичок — и поэтому без особого труда отражал все брошенные в него заклинания. Принц не был опытным магом и действовал в основном за счёт грубой силы — и поэтому в магическом поединке против Грахеля, хотя тот и был намного слабее, у него не было ни малейшего шанса. Грахель даже не просто отклонял заклинания, а разрушал их или направлял в каменный пол под ногами, чтобы они не зацепили никого из зрителей. Конечно, магический полог — защита надёжная, но мало ли... Улучив удачный момент, Грахель обратил заклинание Каменного Пресса против самого принца. Каменная глыба ударила того в живот — и принца, оставляющего за собой борозду в камне, отнесло за пределы круга.

Принц опустил руки — и поток заклинаний прекратился. Несмотря на ярость, затмевающую разум, он понял, что единственный вид поединка, где он может одержать победу над ловким и искушённым в магии противником — это соревнование в грубой силе. Принц широко раскинул окутанные сетью молний руки и двинулся к Грахелю, намереваясь заключить того в смертоносные объятья.

Грахель двинулся ему навстречу. В его душе звенел и бился настрой на победу. Он был уверен в своих силах — и был готов сражаться до конца. Рука принца змеёю скользнула к нему, и Грахель крутнулся, ловким движением пропуская её мимо себя, ухватил принца за руку, и приложил силу своих могучих рук — именно в том направлении, в котором надо... Каменный круг дрогнул от врезавшихся в него лопаток принца. Принц вскочил, сделал ещё одно загребающее движение рукой... На этот раз он врезался в круг плечом. Ещё одна попытка... На этот раз Грахель, выкрутив ему руку, не сразу бросил его на землю, а заставил пробежать несколько шагов до границы круга — и тут уж обрушил принца на землю. Причём принц упал за границей круга, а сам Грахель при этом оставался внутри, внимательно следя, чтобы не перешагнуть границу.

На этот раз принц не сделал немедленной попытки подняться. Грахель вскинул руки и повернулся лицом к тому месту на неистовствующих трибунах, где рядом с сохраняющим ледяное спокойствие королём сидела самая дорогая для него девушка. Как и требовал обычай, Грахель начал кланяться королю и поэтому не заметил, как нога принца взвилась в воздух и пнула его соперника под колено.

От неожиданной боли Грахель охнул, его нога подкосилась и он тяжело свалился набок. Чьи-то сильные пальцы впились ему в горло — и свет в глазах начал меркнуть. Словно сквозь толстый слой ваты до него донёсся девичий вскрик, полный отчаяния. Грахель попытался разжать руки принца, но у него совсем ничего не получилось — они даже не дрогнули.

— Выхода нет, — прошептало отчаяние, холодной змеёю вползающее в душу. — Сдавайся, всё равно ничего не изменишь...

— Не дождёшься... — мысленно ответил ему Грахель, и, озаренный неожиданной идеей, сдавил своими могучими руками шею принца.

Будь принц воином, или хотя бы обладай сколько-нибудь упорным характером, он бы потерпел, не разжимая хватки — и вскоре бы хватка Грахеля разжалась бы по вполне объективным причинам — в связи с гибелью гнома. Но принц совершенно не был готов испытывать неудобства — поэтому он отпустил шею Грахеля и принялся отдирать его руки от своей шеи. Правая рука хрустнула и онемела.

Но Грахеля, наконец вдохнувшего столь сладостного воздуха, вело за собой нечто высшее. Левой рукой он ухватил принца за шею и совершил всем телом кувырок через голову назад. Голова принца глухо бахнула о каменный пол — и его тело неподвижно распласталось на земле. И всем присутствующим стало совершенно очевидно, что на этот раз принц действительно потерял сознание, и притом надолго.

Грахель с трудом встал. Нога подкашивалась. Правая рука свисала как плеть — он её вообще не чувствовал. Тем не менее, Грахель отвесил королю церемониальный поклон, как это и надлежит по обычаю, и смиренно опустился перед ним на колено, в ожидании королевского решения относительно своей участи. Магический полог над местом поединка наконец-то исчез, и Грахель смотрел королю прямо в глаза.

Грахель отлично понимал, что происходило в мыслях у короля. Первым чувством было возмущение им, Грахелем — за фактический срыв выгодного брака дочери. Но потом его потеснили другие чувства — презрение к принцу, нарушившему в ходе поединка все мыслимые и немыслимые обычаи. Понимание, что после такого брак между принцем и его дочерью народ воспримет крайне негативно. И уважение к нему, Грахелю, за его ум и упорство. И нелёгкий выбор — как следует поступить? Выдать дочь за принца — это нарушить обычай, выдать за Грахеля — нарушить данное слово. Чем-то придётся поступиться, но вот чем... Глаза короля внезапно потеплели, и Грахель как будто вслух услышал его мысли:

— Хотя... король из Грахеля явно получится отличный. Если он будет побеждать врагов королевства столь же умно и продуманно... А ведь будет! То, что он сумеет сделать для королевства — наверняка перевесит те блага, которые сулит договор с королём Западного Хребта! Да и дочь наверняка будет с ним намного более счастлива!

Последний аргумент показался королю очень убедительным, и окончательно определил его выбор. Он поднялся, приняв грозный и непреклонный вид, чтобы изречь свою королевскую волю...

— Нет!!! — прорезал воздух отчаянный крик. Грахель поднял глаза — и едва сам не застонал от отчаяния. Принцесса спешила, бежала, летела к нему. Грахель понимал, чего ей стоило выдержать зрелище поединка, и суровый вид её отца, который наверняка навёл принцессу на неправильный вывод о грядущем королевском решении, окончательно прорвал плотину её спокойствия. Грахель всё понимал, но сделать ничего не мог — горло немилосердно болело, и он не мог выдавить из себя ни одного громкого звука.

— Отец, не наказывай его! Это я во всём виновата! — принцесса обняла Грахеля, пытаясь заслонить его собой от взгляда короля. — Это я всё придумала! Я люблю его! Люблю!

Лицо короля исказила гримаса ярости. Грахель ощутил, что позиция короля по отношению к нему поменялась решительно и бесповоротно.

— Так это всё было продумано! Подстроено! Хитрый, коварный негодяй! Он пытался меня обмануть! Обвести вокруг пальца, чтобы получить корону! А ведь я купился! Ему почти удалось! А он... ещё и дочку мою в это втравил! Ну, держись!

Грахель обречённо закрыл глаза.

Миралисса открыла глаза, и в комнате воцарилось молчание. Наконец седовласый гном рискнул нарушить его:

— У тебя великий дар, девочка. Я как будто пережил это вживую, заново.

— А что было дальше? — в один голос спросили эльфы.

— Ничего хорошего. Грахеля обвинили в том, что он нанёс королю оскорбление, умышленно действуя так, чтобы слово короля оказалось нарушенным. И приговорили его к смерти. Пришлось мне воспользоваться своим правом главы клана Воинов, чтобы спасти его. Один раз в тысячу лет глава нашего клана может помиловать одного приговорённого к смерти. Но смерть ему заменили изгнанием. Поэтому наш клан предложил Грахелю сотрудничество — нам ведь надо знать, что происходит за пределами гномьих королевств. А для Грахеля — это возможность приносить своему народу пользу.

— Так он здесь оказался совсем не случайно! — осенило Миралиссу.

— Верно. Грахель уловил плетение мощного заклинания телепорта, притом на основе магии огня. Вот поэтому он и оказался здесь — чтобы предотвратить возможную опасность. И, насколько мне известно, сделал в этом плане многое...

Миралисса будто наяву услышала слова гнома:

— А ночью — пробирался через дымоход в дом вашего старосты и слушал все эти мерзости о его грязных и странных делишках.

Теперь странности в поведении гнома укладывались в представлении эльфийки в ясную и цельную картину. Теперь Миралиссе многое стало понятно.

— И мы добили орков и освободили от них Город Людей — потому что Грахель нас призвал на помощь, — закончил Дагнир свою речь. — Жаль, что мы не сумели прийти раньше.

— А как же принцесса? — спохватилась Миралисса. — Её... выдали замуж?

— Пока нет. Потому что принц слишком сильно головой приложился — и до сих пор находится в лечебнице. Но к свадьбе всё идёт — поэтому принцесса просила вернуть Грахелю этот его подарок, в знак памяти о ней, — и седовласый указал на обруч, украшающий голову Миралиссы.

Миралисса коснулась обруча, на мгновение представив себе, как он смотрелся на голове гномки — и, обернувшись к зеркалу, ахнула. Его поверхность отражала не внутреннее убранство живого деревянного дома и эльфов в ней — а каменную гномью комнату с находящейся в ней девушкой. Вне всякого сомнения, это была она. Принцесса.

— Заклинание Дальнего Взора! — восхищённо пробормотал Дагнир, но эльфийка его не слышала. Она наблюдала за гномкой, которая, ничего не видя перед собой, затуманенными глазами уставясь в пустоту, перебирала струны лютни и что-то негромко напевала. Эльфийка прислушалась... и сама не заметила, как потихоньку начала подпевать:

Что мне все клятвы королей?

Ветер их уносит.

Под сенью спящих тополей

Светел был мой день...

Ты

в мой сон ворвался,

Как весенний луч...

Голос гномьей принцессы окреп, взвился ввысь — и на её лице отразилось выражение отчаянной решимости. Миралисса, чью душу глубоко затронули слова этой песни, в унисон с гномкой запела в полный голос:

Пусть

Не долг, а сердце все решит!

В путь

Меня ведет моя любовь!

Промчались годы, словно час,

И я проснулась лишь сейчас,

И отвоюю то, что мне принадлежит!

Миралисса резко оборвала песню и развернулась по направлению к открытому окну, где она совершенно определённо увидела искажённое непонятным выражением лицо Элла.

— Извините меня! — выкрикнула эльфийка и выскочила наружу, но успела увидеть лишь быстро удаляющегося по направлению к лесу эльфа, на плече которого висел тяжёлый боевой лук. И когда Миралисса поняла, в какую сторону движется Элл, её охватила дрожь. Он, преисполненный мрачной решимости, мчался точно в том же направлении, в котором несколько ранее ушли Дон и Грахель.

— Нет!!! — бессильный крик эльфийки лишь всколыхнул ветви деревьев.

— Вот так мне и удалось узнать, что следует противопоставить гномьему хирду, — бывший главнокомандующий отхлебнул из фляги и протянул её сидящему рядом Шаману. — И хоть использование этих знаний и лишило меня всего — я ни о чём не жалею!

Орк замолчал и вновь уставился вверх — на звёзды. Несмотря на все трагические события и неудачи последних дней, ему было хорошо. Лучше, чем когда бы то ни было ранее. Осознание неизбежности смерти, либо от рук соплеменников-орков, либо от кого-то из встреченных здесь эльфов, гномов или людей — странным образом раскрепостило его сознание. Орк чувствовал себя так, будто у него на шее раньше висел тяжёлый камень, но тут чья-то добрая душа обрезала верёвку, и стало так легко... Запредельно легко. Ничего не приходилось опасаться, не о чем было беспокоиться — самое худшее уже свершилось. Жизнь скоро должна была прерваться — и каким же прекрасным теперь казалось ему всё вокруг, как ценил он каждое мгновение, стремясь ощутить его во всей полноте... Какими прекрасными выглядели звёзды, сияющие в высоте, и какое живейшее удовольствие доставляла беседа с Шаманом, в ходе которой орк выложил всё, что скопилось у него на душе — все мысли, чувства и устремления.

И это прекрасно, — подумал бывший главнокомандующий. — Впервые я говорю с собеседником искренне, не контролируя каждое слово — из опасения, что на меня в суд подадут... Предыдущие мои беседы больше всего напоминали ужение рыбы, и дружеского в них было ничуть не больше, чем в рыболовных крючках. А говорить всё, что хочешь, не играя словами — это так необычно... и так прекрасно!

Орк перекатывал утекающие в реку бытия мгновения жизни и любовался ими, как гном-ювелир любуется игрой света в гранях алмазов, лежащих на его ладони. И никогда он не любил жизнь больше, чем сейчас! Сейчас, когда он почти потерял её.

— Мой старый учитель неоднократно повторял, — тихо отозвался Шаман, — что лишь потеряв всё, мы можем обрести подлинную свободу.

— Подлинную свободу... — эхом отозвался бывший главнокомандующий, словно пробуя эти неожиданные слова на вкус. — Но разве мы, орки, не свободны? Разве мы не можем творить всё, что захотим? Ведь многое из того, что эльфы, гномы и люди называют патологией, у нас названо вариантом нормы! Так кто свободнее нас?