Раненый мир - Книга Холмов

— Не убивай, господин! Ааа! — закричал мужик, обеими руками пытаясь отвести трясущуюся пронзенную руку в сторону и терпя адскую боль от режущего ладонь клинка. — Смилуйся!

Лицо сморщилось в самую униженную и жалкую гримасу, которую он только смог вытащить из омутов души. Я ничтожество, чего меня убивать, братишка, ну ошибся, с кем не бывает, все мы люди, все человеки, отпусти, век буду не забуду, все для тебя сделаю, что хочешь, все! Но актер из Щербатого был хуже, чем он думал, так что бешеная ненависть торчала из-под его гримаски, и на самом деле все в нем кричало: "Убью тварь, уничтожу, дай только момент, на клочья порежу, отрежу язык поганый, пальцы откромсаю, кожу буду лоскутами сдирать и кричать тебе в лицо, пока ты сдыхаешь".

Тень ухватила нож обеими руками и нажала, уводя вниз и вдавливая его в тело мародера. Черное лезвие неторопливо удлинялось, входило все глубже в Щербатого, к самому сердцу, а сердце билось как птица в грудной клетке, рвалось сбежать, как будто был на свете способ сбежать от самого себя.

— Смилуй... ся.

Вот сейчас его лицо стало искренним, умоляющим, испуганным, как ребячье. Он все готов был сделать, на все пойти, что угодно исправить.

— Это твоя тень, — сказало его отражение. — Скольких ты помиловал?

Мародер хрипел, булькал и умирал. Четырнадцать человек вот так же булькало перед ним, четырнадцать всяких, в разное время подвернувшихся на его кривом пути. А путь этот, петляя сквозь лабиринт из грязных и обшарпанных дней, месяцев и лет, внезапно привел в загаженный нечистотами тупик, где сам он стал пятнадцатым и последним, погибшим на нем.

— Мраазь... — пролепетал он в луже кровищи, прежде чем испустил дух, с распахнутым щербатым ртом, обращенным к равнодушному небу.

Анна врезала в челюсть невзрачному лысоватому стрелку лет чуть ли не полста, который нервным движением дернул из тула стрелу и рванул тетиву, надеясь успеть. Не успел. От силы удара он опрокинулся на спину, громко охнув, лук вылетел и, кувыркаясь, полетел вниз с обрыва; второй мародер был умнее и просто бросился бежать, а вот третий оказался проворнее — фьюить, железное жало легко пробило кожаный наруч и впилось девушке в правую руку.

"Ааах опять эта проклятая боль, сколь же можно, чертов доспех, не спасает даже от таких коротких луков, даже от выстрела не в полный натяг, схарр тебя разорви, сволочь!" и много чего еще моментально всплеснулось у Анны в голове; она с трудом подавила этот детский взрыв эмоций, и, еще находись под его воздействием, лягнула стрелявшего. Но тот по-прежнему был проворен и отскочил. Девушка с проклятием выдрала стрелу. Тьфу ты, она вошла в руку едва ли на ноготок, у страха глаза велики. Остроносый стрелок, чаявший себя быстрым и ловким, выхватил легкий меч и сам подскочил к воительнице. Она невольно ухмыльнулась, ну держись, гад.

В следующие две секунды остроносый получил два сокрушительных удара в голову и откинулся в кровище и соплях, бессознательно мыча. Мечик, сломанный у рукояти, валялся рядом.

Анна пнула одного из пытавшихся встать, выбив у него из руки палицу (и, кажется, заодно сломав ему пальцы).

— А ну валяться! — заорала она. — Не поняли, с кем связались? Лежать!

Сбежавший так и сбежал, никто его не преследовал. Трое валялись без сознания. Еще один лучник послушно улегся рядом с огнемагом. За неполных десять секунд Анна в одиночку разметала и уложила семерых.

— Ну надо же, — пробормотала девушка, удивляясь самой себе.

Первый из атакованных был мертв, она швырнула его с такой силой, что удар прямой спиной о ствол дерева сломал ему позвоночник. Анна мрачно смотрела на побелевшее лицо незнакомого врага, сердце сжалось. А вдруг он был неплохим человеком, просто попал к Убою и не смог вовремя выбраться?

Она стала воином и научилась побеждать, научилась не сомневаться во время драки, с одинаковой легкостью бить молодого и старого, бить первой, бить в спину — все ради того, чтобы как можно быстрее закончить бой, и чтобы победителями оказались Лисы. Потому что Лисы не трогают побежденных, Лисы спасают раненых, делают все не так, как другие, что рады мучать, насиловать и убивать. Анна научилась в бою быть как мужчина, не размениваться на жалость и сомнения. И рваться к победе с яростью, пугавшей врагов. Но вслед за яростью боя всегда приходил откат и становилось паршиво.

Тут на гребень вступила Аннина тень со снайперским огнестрелом наперевес.

— Ну и чего ты не стреляла? — спросила черноволосая, хотя в общем-то знала ответ. Она сама приказала: "Стреляй в тех, кто будет бить мне в спину. Кто будет представлять для меня наибольшую опасность. Стреляй так, чтобы спасти мне жизнь". Думала, что, оказавшись в гуще боя, неминуемо подставит спину кому-нибудь под удар, тут-то тень ее и спасет. Но вышло так, что опасным для Анны среди семерых залегших на гребне не был никто. В следующий раз думай лучше и отдавай более правильный приказ.

— Стой здесь и стреляй в любого, кто попробует сбежать или причинить тебе вред. Убивай тех, кто ослушается, — она повернулась к лежащим. — Слышали? Радуйтесь, что живы. Будете вести себя послушно, мы вас и не убьем. А ты, коротышка, вставай, пойдешь со мной.

Оставлять тень, особо уязвимую к огню, на страже огнемага, Анна не собиралась. Взяв вскочившего толстячка за шкирку и выставив перед собой, она погнала его вниз по гребню, на дорогу, где Дмитриус в одиночку бился с троими самыми сильными из местной вшивой банды: Убоем и двумя его женщинами, мечницей и водяной.

Пока на правом фронте броневагона все шло без сучка, без задоринки, на левом происходили и вовсе чудеса. Крикнув негодяям сдаваться, Кел погрозил пальцем огнемагу и все-таки бросился выполнять тактическую задачу — принимать на себя атаку почти десятка головорезов. Устрашать их своим внешним видом и вводить в ступор неуязвимостью.

Но, обежав коней, он увидел, что волна захлебнулась, не начавшись. Все девятеро барахтались в диковинном сплетении невообразимо разросшихся зарослей, причем, большая часть буйных ветвей темнела острыми, нехорошего вида шипами. Пойманные в ловушку орали, рубили вездесущие ветви, кололись о шипы и кричали снова.

— Добрая Богиня? — воскликнул Кел, обращаясь к Алейне и Винсенту, зная, что оба услышат через две открытых бойницы с этой стороны. — Такое, значит, ваше добро с шипами?

— Это не я! — возмущенно ответила девчонка, отодвинув Книгу и выскакивая на крышу через люк. — Не мои заросли, мои только в центре, где посветлее. А это друды!

И верно, если улучить время в пылу боя и внимательно оглядеться, на ветвях деревьев можно было заметить с десяток всклоченных, полу-человечков-полуптиц. Зеленые, сизые, серые и даже одна белая — встопорщенные, перья торчат во все стороны. Друды похожи одновременно на обезьянок, птиц и белок-летяг, на маленьких лицах блестят круглые, почти человечьи глаза. Короткие, рудиментарные клювы что-то тихо клекочут, шепчут травам и кустам: расти, расти, терновник, впивайся в тела людей.

Тонкие руки существ были частью крыл. Широко расправив их, друды словно танцевали, раскачиваясь на деревьях, они творили общую магию все вместе. И на этот многоголосый зов природа откликалась гораздо сильнее. Повинуясь синхронным движениям крыльев-рук, шипастые ветви скручивались, сдавливали и истязали пойманных людей, нарастали все больше и больше, погребая их под вздувшимся морем растительности. И люди проигрывали этот бой, лишь три лица из девяти еще проглядывали в месиве, но на них был написан животный страх, они почернели и вздулись от уколов ядовитых шипов. Слабые крики стихали, заглушенные шелестом бешено разрастающейся зеленой гущи.

— Стойте! — крикнула Алейна, но духи, покосившись на крик, вовсе не прекратили мстительно душить убийц своего собрата.

Жрица не могла допустить смертоубийства там, где можно обойтись малой кровью. На секунду она впала в ступор, разрываясь между долгом бежать к подвергающимся опасности друзьям и тем, чтобы спасать гибнущих врагов.

— Справа все под контролем, — крикнул ей Винсент из броневагона. — Спасай мародеров, раз без этого не можешь! Мы справимся.

Девчонка вскинула руки в Молитве принятия, вокруг нее вздулся и закружился игреневый свет, внезапно замелькал целый ворох рыжих перьев; они осели, и подбежавший Кел увидел, что лицо и голова ее изменились. Лохматая, всклоченная, вся в перьях, вылитая рыжая друда, только в пять раз крупнее.

— Свирк-чиривирк!

Или что-то в этом роде. Она кричала духам, голос казался щебетом, заостренный нос-клюв открывался и подрагивал. Удивительно, но и в наполовину птичьем облике Алейна осталась прелестной: ее руки, покрытые рыжим пухом, взволнованно тянулись вверх; задранная головка на трогательно вытянутой шее, с нежным покровом облегающих перьев — все выражало пылкую решимость спасти несчастных, попавших в ловушку. Запечатленная эмоция, она словно сошла с картинки в старой книге сказок.

Услышав миротворческие призывы, сидящие на ветках фигурки недовольно задергали птичьими хвостами, резко закричали на разные голоса. В их разноголосице звучало недовольство, но проскользнуло и сомнение.

Духи знают, что связываться с людьми опасно. Это самые могущественные твари на земле; кроме богов, низвергов и, разумеется, Совы. Людей лучше не злить. Одно дело заманить и утопить в болоте разорителя гнезд, охотника, разжигателя костров — и прочих вредных, нехороших двуногих, которые пришли в наш лес и вредят его обитателям. Другое дело, связаться со стаей, пахнущей железом. Люди не слишком пекутся об отдельных собратьях, но неравнодушны к войне, а нападение на железную стаю всегда расценивается как война. Даже если лес поглотит весь отряд целиком, вслед за ними придет армия. Люди не прощают врагов, и преследуют до тех пор, пока не превратят лес в свою территорию. Поэтому их стоит опасаться.

К тому же, сейчас за попавших в ловушку просит одна из носителей бирок, одна из защитников Холмов. Друды хором выдохнули и сложили крылья. Душащий напор веток ослаб, пусть двуногие пока поживут.

Алейна щебетала, предлагая какое-то решение. Духи леса крикливо отвечали ей, они даже стали спускаться пониже, перелетая с ветки на ветку на нижний ярус крон. Белая друда, самая крупная, вроде была здесь главной, она слетела на невысокое кривое деревце, чтобы сесть ближе к Алейне и вести с ней разговор лицо в лицо.

Их то ли спор, то ли торговля только начались, а за броневагоном кипел бой. И как бы не хотелось Келу поучаствовать в дипломатических переговорах с малым народцем Холмов, но, чувствуя, что для жрицы нет опасности, он оставил ее и помчался на звуки свалки.

Толстячок скатился по землистому склону прямо на дорогу, Анна ловко сбежала следом. Оценила ситуацию: Убой и две его женщины бьются с Дмитриусом и двумя тенями, которых призвал Винсент. И драка медленно принимает неприятный оборот.

Теням нездоровится — одну располосовала ловкая и довольно сильная мечница. Каштановые волосы коротко срезаны и торчат ежиком, на щеке шрам, фигура крепко сбита, совсем не женская. Лицо ничем не порадует ценителей красоты, а тонких ценителей попросту отпугнет, уж больно сурово сверкает зенками и некрасиво кривит изогнутый рот. А, да у нее же губа с заросшим порезом, понятно, почему такая кривая. Короткие клинки бьют сдвоенными ударами, раз-два. "Злюка", насмешливо окрестила ее Анна.

Против Злюки дерется ее собственная тень, тоже, понятно, с двумя клинками, но явно уступает в силе и сноровке, да еще и в находчивости. Тень несет отпечаток личности, умений хозяина, но все же тень — не человек. Мгла хранит не разум, а лишь его бледное подобие, поэтому серое существо владеет всеми приемами и хитростями оригинала, но никогда не сможет поступить нестандартно, придумать что-то. А человек, даже самый предсказуемый и простой — в крайних обстоятельствах может. Так что подлый убийца скорее попадется на неожиданный финт от собственной тени, ведь он у нее эээ, в крови. А прямой и бесхитростный солдат почти всегда победит свое серое отражение, потому что он-таки способен на импровизацию, а отражение — нет.

Зато тени не чувствуют боли, и иногда это выливается в победное преимущество. Но не сейчас. На плечах и бедрах тени уже немало порезов, сочащихся серым дымом, и две сильных раны, откуда мгла исходит клочьями. В лучшем случае пройдет минута, и она, совсем бледная, расползется в бесформенный туман.

Магичка воды оказалась юной светловолосой красавицей с тремя косами и выразительными голубыми глазами. Ей было лет семнадцать; в движениях слишком много эмоций, магия срывалась с унизанных кольцами рук резко, небрежно, плохо держала форму, но была сильная и словно возмущенная, эмоции красотки передавались ее заклятиям. "Неженка", почему-то сразу решила Анна.

Оживлять тень магички Винсент не стал: тень не сможет творить заклинания, в ней нет силы иной стихии, кроме мглы. Поэтому на красавицу наскакивал серый воин, безликий и универсальный солдат с длинным мечом, которого Винсент всегда призывал при отсутствии альтернатив.

Водяная была одета в малый ледяной щит — это значит, что подвижные ледяные чешуи бегали по ней с легким стеклянистым перестуком, словно табун бледно-голубых мышей. Они скользили поверх одежды и подставлялись под удар, парируя и частично смягчая его. С каждым ударом их становилось все меньше, но самопожертвование льдинок дало Неженке время, чтобы пережить смертоносную песнь меча, и обрушить на врага всю мощь своей боевой магии. Хотя, мощи-то как раз не было, она владела исконной магией, не выше.

Воин атаковал быстро и ловко, он умел обманывать такие щиты: наносил ложную атаку в одно место, отвлекая туда ледяные чешуи, и тут же бил истинную в другое, открытое. Серый уже убил бы Неженку, ведь один на один с магом опытный боец обычно выходит победителем — бить выходит быстрее, чем бросать заклинания. Но к моменту, когда Анна появилась рядом с местом боя, слуга Винсента был серьезно ранен, мощный удар разрубил ему грудь от плеча к пояснице. Человека такой удар убивает сразу, а порождение мглы еще сражалось, но слабея с каждой секундой — из раны густо текла мгла.

Нанесшего этот могучий удар было ни с кем не перепутать — широкий, тяжелый полуторный меч в мускулистых руках Убоя со свистом рассекал воздух. Желоб посередине клинка, испещренный рунами, поблескивал бордовыми искрами, пробегающими по рунной вязи. Главарь мародеров был ростом на голову выше Стального, и хотя человеческая сила все же уступала тяжелой мощи ходячего доспеха, но не столь уж и уступала — а вот в скорости он серьезно превосходил Дмитриуса. Главарь мародеров успел и ранить серого воина, спасая свою Неженку, и уклониться от удара молотом сверху-вниз по голове. После чего обрушил карающий меч Стальному в плечо, и пробил верхний зачарованный доспех! К счастью, он еще не понял, что дерется с механическим человеком, и попал просто в руку, а не в укрытый наплечником шарнир, что было бы гораздо неприятнее для Дмитриуса.

Больше на поле боя никого не было: Винсент не может призвать и контролировать больше троих созданий мглы сразу, не хватает магической силы. Да и объять всех троих разумом, направляя их в спорные моменты, принимая моментальные и правильные решения — уже нетривиальная задача.