А через несколько дней в Долине Кувшинов, в свободном городе Ссарацастра Пхной-Пхень состоялся совет царей. Решался простой вопрос: что делать с наглыми пришельцами, которые, можно считать, уже нарушили границу Ссарацастра? Естественно, прежде всего попросили высказаться Цацикота. Его выступление не сохранилось, но примерно по записям рассказов о нем, его можно восстановить следующим образом:
"Царь царей Куструк! Равные мне цари! Приравненные к царям городские головы! Наше мирное государство вновь столкнулось с наглыми и безжалостными захватчиками. Они заняли то, что мы честно отвоевали у Древних, они заняли даже пограничную крепость и бесстыдно объявили, что теперь наша граница будет проходить в пятистах шагах на запад от первого яруса предгорий. Они ограбили наших людей, когда те, проявляя миролюбие и желание договориться, решили пока что уйти с бывших земель Древних, и не позволили взять ничего из честно захваченной добычи".
Тут собрание зашумело и запереговаривалось. О проклятии Древних не было дано клятвы молчания, и все знали о принесённых некоторыми из воинов таинственных болезнях и других гадостях. Но удобнее было считать, что их людей действительно нагло обобрали.
"Эти сраки с Севера поклоняются бумаге и знакам, подобно презренным агашцам. Они ухитряются составить договор так, что мы, прямодушные и благородные горцы, оказываемся обведёнными вокруг пальца. Ходят слухи, что они настолько бесстыдны, что берут себе на службу уцелевших Древних и пользуются их способностями к наглому обману, чтобы дурачить нормальных людей".
Удар был в самое сердце. Такого большинство собрания вынести не могло. Теперь надо было закрепить успех.
"Сраки настолько жестоки, что лучше не попадать им в плен. Они не убивают пленных, они их кастрируют и используют как презренных рабов, потому что после этого те не могут вернуться домой. Такая участь хуже самой страшной смерти".
Собрание одобрительно загудело.
"Они полные варвары. Они не знают даже агашского. С ними можно объясняться лишь через священников, знающих Древний язык. И представляете себе, их мужчины часто щеголяют без штанов! Их женщины бесстыдны. Они везде ходят с голыми лицами и плечами, а порою и совсем без одежды. В таком виде они участвуют в праздниках и пирушках. Они совокупляются с теми мужчинами, с которыми захотят. А сын считается от того отца, на кого он больше всего похож по внешности и по ауре, как у презренных Древних. Эти женщины используются как бесовское оружие. Я сам видел бывшего царевича, которого такая блудница сломала и заставила служить себе как позорнейшего раба".
Собрание ещё больше возмутилось.
"Не могу не сказать правду. Они смелые и безжалостные бойцы. У них прекрасное оружие и броня. Но их мало. И, пока их не стало больше, нужно их раздавить. Как раз сейчас для этого благоприятный момент. Я знаю, что сюда прибыли послы от тораканов и сикаров. Вся степь, возмущённая наглостью и подлостью сраков, поднялась на них. На них плывёт флот агашского царя, разъярённого их заносчивостью и грубостью. Если мы не поторопимся, то их раздавят без нас, и мы останемся без добычи и без территорий".
Этот аргумент был тоже важным, но, несмотря на всю убедительность речи Цацикота, собрание было в некотором замешательстве. А не обманывает ли он, поскольку его эти сраки надули, а потом разбили? И царь царей Куструк задал ему вопрос:
— Царь Цацикот! Почему же твой отряд потерпел поражение от сракского, который был раз в пять поменьше?
— Эти сраки не люди! Они железные големы! После победы над нашей крепостью они не уселись пировать, как нормальные бойцы, а оставались в оружии и доспехах. Мы надеялись застать их врасплох и отбить крепость, но не получилось. Их всех нужно убивать!
После такого признания собрание рассмеялось, а царёк почувствовал, что сморозил глупость и испортил впечатление от своей речи.
Ссарацастр, при всей своей рыхлости как государственного образования, обладал мощным оружием против захватчиков. На территории гор сосуществовало более тридцати народов. Было принято предлагать пришельцам, добившимся успеха, титул царя и занятые ими земли. Тем самым они сразу же включались в общую структуру. Особенно успешно это проходило с военачальниками не самого высокого уровня, которые соблазнялись титулом и практически полной независимостью, охотно поворачивая оружие против бывшего своего вождя или государя. Поэтому Совет царей принял двойное постановление: готовиться к войне с Лиговайей и одновременно предложить Урсу титул царя и занятые им земли. Цацикот кричал, что Однорукий Барон самый подлый из вождей сраков, но его никто не слушал.
* * *
Тораканы сразу же после первой битвы со старками собрали курултай. Беки единодушно решили, что род, проигравший битву жалким бесконным горожанам, недостоин быть правящим, и подняли как хана молодого батыра Эжингойна, уже прославленного своими подвигами. Конечно, многие из них предпочитали бы хана попокладистее и пополадливее, но после поражения стало ясно, что серьезная война на носу, и нужен был вождь, который повел бы в бой не только свои войска. А к знаменитому батыру начнут стекаться добровольцы со всех окрестных племен. Именно сбор подкреплений удерживал тораканов от немедленного набега: не хотелось вторично нарываться на поражение, в глубине души они уже понимали, что эти горожане не такие трусы и неумехи в военном деле, как обычные. Да заодно патрули всё время сообщали, что старки день и ночь охраняют броды.
Не все тораканы желали войны. Некоторые беки уже наладили торговлю со старками, и бек Тёрикинь сообщил старкам, что на них собирается армия всей степи. Барон Таррисань в ответ посоветовал его роду в начале войны откочевать подальше:
— Когда мы будем громить ваши кочевья, не хочется, чтобы под горячую руку попали и твои люди, бек. Сам знаешь, как бывает на войне.
Уверенность барона, кто кого будет громить и грабить, ещё раз подтвердила беку, что он принял правильное решение.
А в стойбище нового хана тораканов стекались батыры всех окрестных племён: и пуники, и ёли, и крталистры, и сикары. Шли даже воины из дальних степей вокруг Чиланшата и Сушчи. Это было хорошо, но тем более не хотелось нападать неполной ордой, и пока что беки, батыры и простые нукеры пили кумыс и араку, хвастали своими подвигами и слушали акынов.
* * *
Урс был обрадован приходом подкрепления. С тысячей граждан он уже ничего и никого не боялся. Он стал поглядывать вниз, на долину, открывавшуюся перед ним. Там лежали земли Лазики. Но первым провоцировать войну он всё-таки не хотел. А тихенький Аориэу порою расписывал ему прелести и богатства лежащей перед ним лазанской долины, особенно напирая на выращиваемый там прекрасный виноград и на отличное вино, которое делают лазанцы. Цкликрзат и его люди подтверждали слова Аориэу и, судя по всему, мечтали о возвращении домой, но сейчас им путь туда был заказан: с точки зрения Ссарацастра они стали предателями.
Когда прекрасным летним днём прибыл расфуфыренный посол царя царей и торжественно предложил Урсу титул царя, Однорукий не колебался ни секунды. Он громовым голосом закричал:
— Я никогда не стану бесчестным предателем! А тебя за то, что осмелился передать такое бесстыдное предложение, приказываю раздеть, обмазать смолой, вывалять в перьях и выпроводить с нашей земли плетями!
И он лично, уже почти что по традиции, придал вывалянному в перьях послу первый толчок кованым сапогом под зад. Правда, на сей раз сапог сжигать Урс не стал. А свои собственные мечтания и рассказы Аориэу сразу подтолкнули его к действиям. Сочтя, что переданное ему предложение равносильно формальному объявлению войны со стороны Ссарацастра, он послал гонца с этой вестью к царю Атару, а сам, к великой радости войска, оставив небольшой гарнизон, разослал во все стороны разведчиков и быстро двинулся на ближайшее лазанское селение. Перешедшие на его сторону лазанцы из бывшего гарнизона крепости согласились уговаривать своих соплеменников подчиниться, поскольку теперь уже считали, что Урс будет лучшим правителем их долины, чем нынешний царёк.
* * *
Едва рассвело, как агашцы увидели роскошно убранную галеру старков, приближающуюся к их берегу. Старкский флот тоже уже стоял в боевой готовности. На его палубах виднелись воины в полном вооружении.
Пока галера шла через пролив, царь сказал своим свитским:
— Если начнется битва, убивайте царя, его сыновей, всех высших командиров и всех знатных! Никого из них в плен не берите. Для этого вам и розданы торовские мечи и кинжалы. Вот рядовых солдат можно будет и пощадить.
— Нам что, выкуп не нужен? — зароптали воины, привыкшие, что в войнах Империи знать рассматривается как ценность, за которую можно будет получить хорошие деньги и награду.
— Награды, если выживем, будут ваши. А нам нужен не выкуп. Если мы начнём воевать, захватим все их царство. И я не собираюсь оставлять в живых никого из прежней знати, кроме женщин. Мы должны стать в нем единственной знатью. А теперь раскуйте рабов и объявите им, что они свободны и должны будут в случае схватки защищать галеру сами.
Царевич Кринсор, наследник престола (другого принца взять было бы оскорблением, поскольку наследник агашского царя прибыл вместе с ним), спросил:
— Отец, мы будем драться? Я знаю, что шансы выжить и умереть у нас равные, и не зря ты оставил дела моему брату Лассору. Но я должен понимать, чего ты больше хочешь: мира или войны, чтобы не подвести тебя?
— Почётного, справедливого и выгодного мира. А ещё лучше крепкого союза, — отрезал царь во всеуслышание.
Так что старки подходили к берегу, уже чётко зная, к чему они стремятся: мир и союз либо война и полный разгром врага.
На берегу старков встретили невооружённые агашцы и с удивлением воззрились на старков в полном и роскошном вооружении. На каждом из них были тяжелые доспехи, которые они без труда носили на себе и двигались в них столь же непринуждённо, как разоружённые агашцы (тренировка с детства, подкрепленная месяцами безжалостных упражнений). На поясе висели либо два меча, либо меч и топор, а также кинжал. За спиной — щит, лук или арбалет. За ними шли слуги в прекрасных кожаных доспехах, с палицами или дубинками и пращами либо арбалетами. Все они выглядели богатырями по сравнению со старками, но движения старков были гармоничнее и легче.
— Наш царь ждет вас к себе. Все, кроме царя, снимайте оружие, и пятеро из вас, включая принца, проходите к царю.
— Наши граждане даже перед своим Императором предстают в оружии, — отрезал Атар. — Надевайте оружие сами, мы подождём. И зайдём все вместе.
Началась получасовая заминка, чтобы скрасить которую, а заодно чтобы расслабить противников, царь Ашинатогл приказал вынести царю и гражданам лучшего меда, а слугам крепкого вина. Царь и священник проверили вино и царь велел всем, чтобы не оскорблять хозяев, сделать по глотку. При этом демонстративно он передал сосуд с мёдом слугам, после того, как выпили все старки, а из сосуда с вином, чтобы не было урона чести и здесь, сам выпил глоток.
Бывший царь Чиринг просто был в восторге от того, как достойно, смело и вместе с тем спокойно ведут себя старки. А передача сосуда с мёдом остальным просто восхитила его. Теперь он мечтал лишь о том, чтобы всё не обошлось словами, и началась хорошая драка. Но решать здесь должны хозяева, а не слуги.
Наконец агашцы надели амуницию, и начались мирные переговоры двух до зубов вооруженных групп.
* * *
Царь Агаша сидел на походном троне в полном царском облачении: красный шёлковый плащ с вышитым на нем пятиногим львом и двенадцатью семиконечными звездами, тиара, скипетр в руке, длинное одеяние из самой тонкой шерсти, которая была на Юге, пурпурные сапоги. Сейчас он заодно одел драгоценную кольчугу имперской работы, у пояса висел меч, тоже драгоценный. Волосы у Ашинатогла были чёрные с проседью, как и у Атара. Лицо смуглое, с горбатым носом, роста высокого и крепкого телосложения. Голос у царя был вполне подходящим для его сана: мощным и низким. Когда он развлекался, то пел арии для басов.
Ашинатоглу было уже под шестьдесят лет, но он отличался великолепным здоровьем и ясностью ума. В свое время ему пришлось много пережить, даже заточение, путь на трон был извилистым, и всё это закалило его характер.
Напротив трона агашского царя был приготовлен трон для Атара. Заметив, что трон чуть ниже, Атар поднялся на его ступеньки и остался стоять, тем самым оказавшись выше царя Ашинатогла. Ашинатоглу тоже пришлось подняться. После этого два царя улыбнулись друг другу, спустились, обнялись и сразу же отошли каждый на пять шагов, войдя в ряды охраны. Встреча началась с традиционного обмена приветствиями и пожеланиями здоровья. А тем временем по сигнальной ракете, пущенной со старкских кораблей, в горах появились отряды аникаров и логимцев. Среди них были и значки Лиговайи.
— Великий царь Ашинатогл, я вижу, как сверкают твои глаза, — ехидно сказал Атар. — Теперь ты сам можешь видеть, у кого все шансы на победу. Но было бы безумием для нас обоих перебить свои войска на потеху варварам. Я хотел бы дружбы между нами и в последний раз предлагаю тебе её.
— Ты сунул голову в пасть льву и ещё так нагло себя ведешь! Ты ведь умрёшь первым, и твои люди разбегутся, — прорычал Ашинатогл.
— Мои люди граждане, а не рабы царя. Они будут сражаться за свою свободу и поставят нового военачальника, если убит старый. В наших обычаях, уходя на опасное дело, называть тех, кто будет командовать после тебя. Я так и поступил.
— Я тебе не верю! Разве что ты надеешься на измену среди моих людей. А иначе ты мёртв, если не склонишься передо мной.
— Кто мёртв, давай выясним на деле.
— Ты что, поединок предлагаешь?
— Да. У нас на Севере принято, если накопились обиды, устраивать поединок.
— Мы, что ли, будем сражаться друг с другом?
— Зачем? У нас есть сыновья. Они и сразятся.
— Ты хочешь, чтобы твой наследник сразился с моим сыном?
— Нет! Я хочу, чтобы он сразился со всеми семью твоими сыновьями.
— Я готов, — выступил из-за спины отца Кринсор.
— Семь поединков подряд? — недоверчиво спросил агашец.
— Зачем? Пусть они все нападут на меня. Быстрее покончим с этим делом, — спокойно улыбнулся Кринсор.
Отец одобрительно посмотрел на сына.
— Ну вы и наглецы! Ладно, если он уложит трех из моих сыновей, я буду считать, что вы заслуживаете договора на равных. А теперь помолись, царевич, перед смертью, — ехидно добавил Ашинатогл.
— Я, конечно, помолюсь: мало ли что может быть в поединке. Но ты прикажи и своим сыновьям как следует помолиться.
Царь с уважением посмотрел на юношу, спокойно идущего на смерть, и велел своим сыновьям тоже помолиться. Кто его знает, может, он уложит одного или двух. Ведь уже видно, какое у него вооружение и с какой легкостью он в нем двигается.
Семь царевичей Агаша выстроились в ряд и стали молиться. Они выглядели значительно сильнее Кринсора. Но тот не выказывал никакого страха. Наконец, молитвы кончились, воины обнесли поле битвы канатами, и семеро агашских царевичей двинулись на старкского принца.
