Словами огня и леса. Часть 1

Но после ссоры с Рыжебровым жить в котловине стало невозможно. Горстка рууна с Седым во главе ушла на север, искать новое место, прочие остались.

**

Астала

В этот год погода словно с цепи сорвалась — перед сезоном дождей сухой воздух боролся с надвигающимися тучами, вызывая бури и смерчи. Люди равно опасались отходить далеко от дома и укрываться под крышей — вблизи от деревьев каждое мгновение могло стать последним. Огни тин катились по земле, вызывая пожары, появлялись даже в домах, что мало кто мог припомнить.

Старики шептались — подобное бывает, когда земля недовольна своими детьми. Уже не один город в прошлом погиб, и вулканы были тому виной, и мор, чего ждать сейчас?

Служители домов Земли и Солнца ежедневно принимали подношения, в ответ успокаивая людей. А сами гадали, что еще вытворит сердитое небо, какими дарами его задобрить, и что происходит на деле — это случайно выдавшийся тяжелый год или нечто худшее. Башня стала получать втрое больше жертв, но пока это не помогало.

На Кайе гнев природы действовал тоже — он то метался, не находя себе места, то испытывал беспричинную сумасшедшую радость. И все чаще перекидывался в энихи, несмотря на запрет, и даже в доме порой — рискуя вызвать нешуточный гнев старшего.

Но того часто не было дома, предместья города и дальние поселения он навещал куда чаще, чем раньше — напуганные гневом природы люди даже к нему тянулись за помощью. Сильнейшие Восьми Родов отмечены особой силой и властью, кому, как не им, противостоять стихии?

На сей раз ураган задел северный край предместий Асталы крылом, но без серьезных разрушений вроде. И сейчас грис, немного возбужденные, все же не проявляли особых признаков тревоги — но этим глупым животным можно было доверять, приближение грозы или смерча они чуяли раньше всех.

Хлау смотрел прямо перед собой, между ушей большой серой грис. Кайе, которого взяли с собой, поглядывал на небо — тело напряжено, казалось, тронь, и зазвенит, будто лист меди. Старший брат его ехал замыкающим — он единственный казался, да и был, совершенно спокоен.

Тут Читери изгибалась — и небольшая речушка впадала в нее, неширокая, темная благодаря цвету дна. По ее берегам во множестве водились дикие пчелы, и люди селились в маленьких домах на значительном расстоянии друг от друга, извлекая тягучий тяжелый мед из дупел. Всадники ехали медленно — после урагана повсюду валялись ветки и листья, дорожних плит под ними почти не было видно. Рабочие расчистят тут все, а пока лишь бы грис ноги не переломали.

Человек, показавшийся из-за поворота, выглядел измученным и испуганным — судя по клокочущему дыханию, он пробежал много; впрочем, немолодой возраст и нездоровая полнота любую дорогу сделали бы для него гораздо длиннее.

Завидев всадников, он кинулся — а точнее, поковылял к ним, протягивая руки, вознося молитвы всем, кого вспомнил.

— Что случилось? — Къятта выехал вперед; но человек продолжал идти, едва не уперся грис.

— Али, мой сосед... дерево!

— Кретин, — Къятта удержал скакуна, который шарахнулся от человека, едва не хватавшего его за шерсть.

Всмотрелся в пустую дорогу, и ударом направил грис вперед; та помчалась, будто ошпаренная. Спутники последовали за ним.

Маленький домик был полностью скрыт ветвями. Всего пара дворов: тут собирали мед, разводили пчел в дуплах. Смерч обошел стороной остальные постройки, но с корнем вырвал десяток деревьев на обочине, словно протанцевал по ней. И одно из деревьев придавило домик. Тяжелая крона обрушилась на крышу, проломив и ее, и глиняные стены. Из-под нагромождения массивных ветвей доносились тихие стоны. Къятта перевел непривычно светлые глаза на младшего:

— Сколько там человек?

Юноша описал полукруг возле того, что недавно было домом.

— Не меньше троих.

— Живые?

— Еще один точно, молчит, но шевелится.

На лице отобразилось возбуждение, ноздри вздрагивали. Хлау поморщился — вот уж кто сейчас лишний. Ему кровь чуять нельзя, в последние несколько лун и так сам не свой. Взглянул на Къятту — тот задумчиво качнул пару ветвей, но основная масса не шелохнулась. Даже втроем людям было не поднять ствол — от соседа, который приплелся назад, да его сына — тощего подростка — толку не было. А обрубать ветви, потом растаскивать обломки... да кого-то в хижине явно придавило, судя по вновь раздавшемуся тихому стону прямо под стволом. Звать подмогу из ближайших селений того безнадежней, пока доберутся, спасать будет некого.

— Ладно, — тихо и уверенно сказал Къятта, обращаясь непонятно к кому, махнул рукой собирателю меда — мол, отойди. — Хлау, помоги мне. А ты... — смерил младшего долгим, тяжелым взглядом. Если бы можно было просто дерево сжечь... но тогда и торопиться не стоило, чтобы устроить еще живым огненную могилу.

— Иди сюда.

Кайе не спешил повиноваться. Он приник к стволу; уцепившись за толстую ветку, попробовал приподнять дерево. Хлау издал шипящий звук и, пригнувшись, почти подскочил к юноше, видя — ствол начинает двигаться... самую малость, и все же! Готов был подхватить, поднимать тоже — хоть и не знал, может ли тут помочь человек.

— Хватит, — сказал Къятта, — Только убьете тех, что внутри.

И верно, опомнился Хлау. Ветви перемешались с кусками стен... кто знает, что держит жизни жителей этого домика?

— Иди сюда, — повторил Къятта более резко, и это походило уже на команду. Младший шагнул к нему, злой и взъерошенный.

— Мы ничего не сможем. Если ты...

— Помолчи пока.

Зрачки старшего из братьев чуть расширились, лицо больше не казалось равнодушным — появилось нечто, похожее на недобрый азарт. Потянулся внутренним движением к младшему. Не в первый раз уже, но впервые — так, ради каких-то глупых собирателей меда... едва не задохнулся, соприкоснувшись с пламенем — не от испуга или боли, скорее — от счастья. Это — мое... наше...

Едва ощутимое сопротивление — но не сильнее, чем сопротивляется вода, когда в нее входишь.

Младший, как всегда, забыл поставить "щит"... и даже не вздрогнул, когда Сила старшего соприкоснулась с его собственной, кажется, попросту не заметил. Желание дать по шее Къятта едва не осуществил; но из-под завала послышался короткий слабый плач.

— Попробуем поднять эту колоду, — сказал молодой человек, в очередной раз смерив дерево взглядом. И, брату: — Просто позволь мне делать то, что надо, а сам не пытайся убрать все одним махом.

Молчание счел знаком согласия, несмотря на искривившиеся губы и угрюмо склоненную голову.

Хоть и отнюдь не слабые руки были у троих, огромный ствол они бы не сдвинули с места, даже Кайе проиграл старому дереву; а под воздействием Силы оно вздрогнуло, начало выпрямляться, словно устало лежать на земле и решило вновь спокойно расти.

Собиратель меда и парнишка его глядели со стороны, приоткрыв рот. Счастливая улыбка на лице Кайе; если хоть немного ослабить контроль, он таки бросит всю свою силу на борьбу с этим стволом, недоумок малолетний. Но зато про кровь позабыл; ему нравится видеть — дерево поднимается.

Вот оно уже полностью над землей, ни одна веточка не касается развалин — и можно толкнуть в сторону, и услышать тяжелый стук, и вздрогнет земля. Бездна... какое же безумие, отдавать все каким-то нищим... но это хороший случай, показать людям, кто о них заботится. Всего-то поднять дерево, а слухи пойдут, как о спасителях, готовых ради самых безвестных своих работников тратить силы и время.

Завал разобрали быстро — тут и собиратель меда помог, хоть и забавно было работать всем вместе. Под завалом обнаружились тела — мужчина был мертв, но старик, девочка и старуха дышали. Девочка так и вовсе отделалась испугом и ссадинами. Одно дерево едва не стало могилой четверых. Хлау прикрыл тело мужчины найденной на развале холстиной, сказал:

— Али, я возьму девочку, моя грис слабее.

Къятта кивнул. Бросил взгляд на младшего. Видя, как снова затрепетали ноздри, чуя кровь совсем уже близко, как расширились зрачки — поморщился. Возбужден, и слишком... Хоть и выпустил Силу наружу, но дури еще много осталось.

— Оставайся на берегу. Нет, иди к развилке, там встретимся — я отвезу их и вернусь.

— Я поеду с тобой.

— Нет, — отрезал. И, уже мягче: — Нам нужна еще одна грис для раненого — двоих взрослых она не увезет.

И не стоит позволять тебе вдыхать запах крови всю дорогу.

Тоскливый и жадный взгляд:

— Къятта...

— Я же сказал. Перед тем, как пойдешь, нырни в реку — вода успокоит. Не вздумай перекинуться.

Тревожно было на сердце, но ладно, сейчас увезут людей — сам в себя придет.

Насколько же он другой... Къятта и сам сейчас устал, и Хлау тоже, заметно — а этот напротив, будто чем больше обращается к Силе, тем больше ему дается. Будто через кожу пламя просвечивает. Так хорош, когда смотрит прямо, когда злится, вот как сейчас — чуть приоткрытые губы, а зубы наоборот, стиснуты, темный румянец на высоких скулах, несколько влажных прядей прилипли ко лбу...

Развернулся, взлетел на грис — она заверещала испуганно. Принял в седло хрупкую старую женщину.

До ближайшего поселения верхом — около получаса. Слишком быстро нельзя, и грис выдохнутся.

Юноша никуда не ушел. Сидел на берегу Читери, ловя губами ветерок. Влажные запахи леса — чьей-то жизни и смерти, различал хорошо; прислушивался к шороху и разноголосью. Левая рука по локоть в воде — холодной, быстрой. Воздух казался очень густым — наверное, ночью будет гроза. В грозу запахи и звуки города начинали давить на сердце и на уши — словно слипались в огромный ком, ком, где вперемешку были и злые черные пчелы, и мед, и древесная труха. А в чаще... даже застывшей в испуге под ударами грома, даже душной, непроглядной, влажной, они была правильны, словно игра мастеров-музыкантов: каждый звук на своем месте.

Юноша зачерпнул воды, выпил ее из ладони. Снова всмотрелся в темные пятна между стволами — там бродили и дышали тысячи жизней. Позабыл уже, что Къятта не велел перекидываться — уж больно манил лес.

Къятта, не дождавшись у развилки, вернулся на берег и никого уже не застал.

Попробовал отыскать энихи по следам, но скоро махнул рукой на это занятие. Почва была сухой, и сплошь и рядом из нее выступали переплетенные корни. Дольше возиться. Вернется...

Он не вернулся и когда сумерки накрыли Асталу. Не в первый раз ночевал в лесу, и одной Бездне известно, что он там делал. Но впервые уходил в таком состоянии. Кайе и без того был много дней возбужден не в меру, а тут — в открытую пользовался Силой своей, и кровь... Къятта проклинал себя за эту никому не нужную помощь, и ждал. Не сидел дома, находил себе дела в округе, и, возвращаясь, каждый раз ехал медленно — не хотелось разочаровываться. Если этот... хвостатый не вернулся... мало ли.

Губы вздрогнули, искривились. Вот он, наконец на месте. Черное мохнатое тело возле живой изгороди. Никого больше, только покачивается над изгородью огромная бабочка.

— Ладно...

Зверь вскинулся, когда его сдавили невидимые тиски, вокруг шеи затянулся удавка-ошейник. Къятта не пожалел Силы — зверь не мог перекинуться. Лишь зарычал и задергался, получив в морду молнию чекели. Рычание скоро перешло в вой — вспышки не убивали, но причиняли невыносимую боль, не давая передохнуть. Рвался, пытаясь избавиться от нее, силы были уже на исходе. Солнечный камень умер как раз, когда зверь окончательно сдался.

Не соображая даже доступной хищнику частью рассудка, перекинулся, лишь бы уйти от боли. Поднял голову.

Къятта вздохнул, видя детское изумление в распахнутых глазах. Не испуг. Разжал пальцы, ощутив невероятное облегчение, даже земля будто покачнулась — и постарался подальше отогнать мысль: "а если бы он решил ударить в ответ?"

— Я же добра тебе хочу. Так запомнишь, что быть энихи — больно. Не прекратишь перекидываться так часто — повторю, ты понял?

Кивок, опущенная голова. Полулежит на боку, одно колено поджато, полностью неподвижен. Еще бы уши прижал — один в один хищник, покорный руке укротителя.

Опустился рядом, еле слышно вздохнул.

— Ты не оставляешь мне выбора.

Юноша вздрогнул, потом подтянул колено, сел. Постепенно пришел в себя — боль ушла, растворилась вместе с телом зверя. Совсем тихо спросил:

— Зачем ты возишься со мной?

— Ты же мне очень дорог.

— Почему?

— Потому что ты мой. А ты плывешь по течению.

— Ну, а что я могу? Я пытаюсь. Знаешь, в лесу хорошо... запахи, много, со всех сторон... бежишь куда-то ... тени, солнце...

— Разве здесь тебе плохо?

— Здесь тоже есть... Ты, Хранительница...

— А люди?

— Люди... я их не чувствую. Просто запахи — разные, кровь, как от добычи... трудно...

Ткнулся лбом в протянутую ладонь, словно звериный детеныш. Перебирая густые легкие волосы, мягкие, словно шерсть, Къятта молчал.

**

Лес

Седой не мог понять, почему чужак места себе не находит, будто хочет пойти куда-то — но не уходит. Что он боится харруохану, было правильно.

Но тот обрадовался, когда Седому пришлось покинуть племя. Это было странно. Горстка рууна не могла хорошо защищаться, не имела убежища... а он смотрел на созвездия и что-то говорил, показывая вперед.

Седой давно основал бы новое стойбище, но пока на пути не попадалось пригодного места. Только раз они отыскали небольшое озеро — спутники вознамерились остаться там, но Седой прислушивался, принюхивался, и настороженность не покидала его.

А после ночью на них напали здешние охотники. Их было совсем мало, поэтому никто из спутников Седого не погиб — и Белка вовремя подняла тревогу.

Но опять пришлось уходить, и быстро.

А чужак с рыжими волосами что-то говорил на птичьем языке, заглядывая в глаза — он не хотел оставаться.

Седой понял, что оба были правы — случайно ли тот, рыжий хору, стремился отсюда быстрее?

**

...Поначалу глазам своим не поверил, увидев, как в небе, почти задевая верхушки деревьев, покачивается легкое не то существо, не то облачко... длинное, похожее на маховое перо. Белесое, полупрозрачное. Никогда про таких не слышал. Замер, словно боялся это чудо спугнуть.

А рууна словно кипятком ошпарили — они что-то взвыли на разные голоса и кинулись врассыпную, прятаться под корягами и камнями. Кто-то ухватил Огонька и втащил под корни огромной сосны.

Вылезли только, когда гость улетел.

Седой не смог объяснить, что это такое, но было ясно — он считает такие "перья" опасными, и тревожится, что вновь выбрали неудачное место для стоянки.

Котловину, подобную той, где жили раньше, нашла Белка. Девчонка обладала сверхъестественным чутьем; Огонек, привыкший вроде к необъяснимым способностям рууна, все же диву давался. По дну котловины — меньшей раза в три, но уютной — бежал тонкий ручей. Камни, скатившиеся со склонов, легко было перекатить ближе к центру и укрепить свежесозданные шалаши, чтобы те не сносило ветром. Мужчины рууна довольно удачно охотились, и скоро новое стойбище украсили невыделанные еще шкуры.