месте — отношения между государем и подданными. Но злодей Цао Цао ныне
захватил власть, обманывает и притесняет своего государя. При помощи
приспешников он попрал основы управления, жалует награды и наказывает, не
считаясь с нашей волей. Дни и ночи мы скорбим о том, что Поднебесная в
опасности. Вы ближайший наш родственник и высший сановник в государстве и,
памятуя о трудностях, с какими была основана династия, должны собрать всех
верных и справедливых людей, дабы уничтожить тирана и его приспешников и
восстановить алтарь династии. Наши предки возрадуются!
Мы, прокусив себе палец, кровью написали сей указ, повелевая вам быть
вдвойне осторожным и не отступать перед препятствиями в выполнении нашей
воли.
Писано весной, в третий месяц четвертого года Цзянь-ань" [199 г.].
Слезы потоком полились из глаз Дун Чэна. Всю ночь он не мог уснуть. Утром,
положив указ на столе в кабинете, он погрузился в размышления о том, как
уничтожить Цао Цао. Дун Чэн думал долго, но ничего не мог решить и, сидя,
заснул.
Случилось так, что в этот час явился ши-лан Ван Цзы-фу. Привратник, зная,
что Ван Цзы-фу друг Дун Чэна, не посмел остановить его, и тот прошел в
кабинет. Ван Цзы-фу увидал, что Дун Чэн спит, облокотившись на стол и
прикрывая рукавом кусок шелка, на котором виднелся иероглиф "Чжэнь"(*1). Ван
Цзы-фу потихоньку вытащил указ, прочитал его и спрятал в рукав, потом
окликнул Дун Чэна:
— Как вы себя чувствуете, дядюшка императора? Почему вы уснули, сидя за
столом?
Дун Чэн открыл глаза и, не найдя на столе указа, позабыл о всяких
церемониях; руки и ноги у него задрожали.
Ван Цзы-фу продолжал:
— Вы замышляете убийство Цао Цао. Я обязан об этом донести!
— Если вы это сделаете, Ханьский дом прекратит свое существование, — со
слезами молвил Дун Чэн.
— Я пошутил, — успокоил его Ван Цзы-фу. — Могу ли я изменить Ханьскому
дому? Ведь еще мои предки пользовались его милостями! Я хочу всеми силами
помочь вам, брат мой, уничтожить злодея.
— Это было бы счастьем для Поднебесной! — с облегчением вздохнул Дун Чэн.
— Давайте все обсудим. Я не пожалею свой род, чтобы послужить ханьскому
государю.
Дун Чэн взял кусок белого шелка, написал на нем свое имя и прозвание; Ван
Цзы-фу сделал то же и сказал:
— У Цзы-лань — мой большой друг, надо с ним посоветоваться.
— Из придворных чинов только чаншуйский сяо-вэй Чун Цзи да и-лан У Ши —
мои близкие друзья. Несомненно, они будут с нами заодно, — произнес Дун
Чэн.
И тут, словно на зов, пришли Чун Цзи и У Ши.
— Небо помогает нам! — воскликнул Дун Чэн и попросил Ван Цзы-фу
спрятаться за ширмой. Он сам ввел гостей в кабинет и усадил.
Выпив чаю, Чун Цзи спросил:
— Вас не возмущает случай на охоте в Сюйтяне?
— Да, конечно, но что же можно сделать? — ответил Дун Чэн, стараясь
казаться равнодушным.
— Я поклялся убить злодея, да некому помочь мне, — признался У Ши.
— Уничтожить злодея на пользу государству — за это и умереть не обидно!
— присоединил свой голос Чун Цзи.
— Вы, я слышу, собираетесь убить Цао Цао? Я должен донести! — пригрозил
Ван Цзы-фу, выходя из-за ширмы. — И дядюшка императора это подтвердит!
— Преданному слуге императора смерть не страшна! — гневно заявил Чун Цзи.
— Если мы умрем, то станем духами-хранителями династии Хань. Это лучше, чем
прислуживать государственному преступнику, как это делаете вы!
— Вот как раз по этому делу мы и хотели пригласить вас. Мой друг просто
пошутил...
С этими словами Дун Чэн вытащил из рукава указ и показал его Чун Цзи и У Ши.
Те безудержно зарыдали. Тогда Дун Чэн попросил их вписать свои имена, а Ван
Цзы-фу сказал:
— Погодите, я приведу У Цзы-ланя.
Вскоре он вернулся вместе с У Цзы-ланем, и тот тоже приписал свое имя.
После этого они перешли во внутренние покои отдохнуть и выпить вина. Но тут
доложили, что Дун Чэна спрашивает силянский тай-шоу Ма Тэн.
— Скажите, что я заболел и не могу принять его.
— Я видел, как он выходил из ворот дворца в парчовом халате с яшмовым
поясом! — обиженно воскликнул Ма Тэн. — Зачем он притворяется больным,
ведь я не без дела, явился к нему!
Привратник передал эти слова Дун Чэну, тот извинился перед гостями и вышел в
приемную к Ма Тэну. После взаимных приветствий они уселись, и Ма Тэн сказал:
— Я был принят государем и теперь возвращаюсь домой. Вот зашел к вам
проститься, а вы почему-то отказались меня видеть.
— Я, недостойный, захворал, — пожаловался Дун Чэн, — моя вина перед вами
велика.
— По вашему лицу не заметно, что вы больны...
Дун Чэн промолчал. Ма Тэн встал, негодующе встряхнул рукавами халата и со
вздохом направился к крыльцу.
— Нет, такие люди не спасут государства! — как бы про себя пробормотал
он.
— Каких людей вы имеете в виду? — остановил его Дун Чэн, задетый этими
словами.
— Случай на охоте в Сюйтяне наполнил грудь мою гневом! — промолвил Ма
Тэн. — И уж если вы, близкий родственник государя, можете проводить время
за вином и не думать, как наказать злодея, то где же найти таких людей,
которые помогли бы династии в беде и поддержали ее в несчастьях?
— Чэн-сян Цао Цао — великий государственный муж и пользуется доверием
императорского двора! Как вы решаетесь на такое дело? — притворился
изумленным Дун Чэн.
— Вы все еще считаете злодея Цао Цао благородным человеком! — возмутился
Ма Тэн. — Люди, которые цепляются за жизнь и боятся смерти, недостойны
решать великие дела!
— Потише, поблизости много глаз и ушей! — прервал его Дун Чэн.
Убедившись в том, что Ма Тэн честный и справедливый человек, Дун Чэн показал
ему указ. От волнения волосы зашевелились на голове Ма Тэна, и он до крови
закусил губы.
— Когда вы приступите к делу, мои силянские войска помогут вам, —
решительно заявил Ма Тэн.
Дун Чэн познакомил его с остальными и попросил вписать свое имя в список.
В знак клятвы Дун Чэн смазал кровью уголки рта.
— Все мы должны дать клятву, что скорей умрем, чем изменим нашему союзу!
— воскликнул он, обводя взглядом присутствующих. — Если найдется хоть
десяток верных людей, великое дело будет доведено до конца! Преданных и
справедливых людей немного, а связываться с дурными — значит, причинить
себе вред, — закончил Дун Чэн.
Ма Тэн попросил список чиновников и, читая его, вдруг всплеснул руками:
— Но почему же вы не посоветуетесь с ним?
Все захотели узнать, о ком вспомнил Ма Тэн, и он, не торопясь, начал свой
рассказ.
Правильно говорится:
Лишь потому, что Дун Чэну вручили суровый указ,
Помочь династии Ханьской потомок нашелся тотчас.
О ком рассказал Ма Тэн, вы узнаете из следующей главы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
из которой читатель узнает о том, как Цао Цао отзывался о героях,
и о том,
как Гуань Юй убил Чэ Чжоу
Здесь находится юйчжоуский правитель Лю Бэй, — сказал Ма Тэн, отвечая на
вопрос Дун Чэна, кого тот имеет в виду. — Почему бы вам не обратиться к
нему за помощью?
— Он сейчас придерживается Цао Цао и не возьмется за это дело, —
неуверенно ответил Дун Чэн.
— На охоте я заметил, как Гуань Юй, стоявший за спиной Лю Бэя, собирался
броситься на Цао Цао с мечом, когда тот выехал принимать поздравления, и как
Лю Бэй взглядом остановил его, — сказал Ма Тэн. — Он давно бы выступил
против Цао Цао, да боится, что у него не хватит сил. Поговорите с ним; я
думаю, он согласится.
— С таким делом спешить не следует, — заметил У Ши. — Сначала надо все
хорошенько обдумать.
На этом разговор закончился, и все разошлись.
На другой день вечером Дун Чэн спрятал указ на груди и пошел к Лю Бэю на
подворье. Лю Бэй пригласил его войти и усадил рядом с собой. Гуань Юй и Чжан
Фэй стали по сторонам.
— Раз уж вы пришли ночью, значит по какому-то важному делу, — начал Лю
Бэй.
— Если бы я приехал днем на коне, у Цао Цао возникли бы подозрения, —
произнес Дун Чэн. — Вот почему я предпочел поздний час.
Принесли вино, и Лю Бэй угостил Дун Чэна.
— Почему во время охоты вы остановили Гуань Юя, когда он хотел убить Цао
Цао? — задал вопрос Дун Чэн.
— Как вы узнали об этом?
— Кроме меня, этого никто не заметил, — успокоил его Дун Чэн.
— Гуань Юй не смог сдержать гнева, когда увидел, до чего дошла наглость
Цао Цао.
— Если бы все сановники были такие, как Гуань Юй, — со слезами в голосе
произнес Дун Чэн, — в государстве было бы спокойно!
Лю Бэй подумал, что Дун Чэна подослал Цао Цао, и, притворившись изумленным,
сказал:
— Разве есть какие-либо основания жаловаться на недостаток спокойствия?
Ведь чэн-сян Цао Цао повелевает государством.
— Я говорю с вами откровенно, как с дядей ханьского государя, — сказал
Дун Чэн, невольно бледнея. — Зачем вы притворяетесь?
— Я хотел проверить, не хитрите ли вы.
Дун Чэн дал ему прочесть указ. Лю Бэй не мог скрыть глубокого волнения.
Затем гость извлек бумагу, где под торжественной клятвой стояло шесть
подписей.
— Ведь вы получили указ самого императора, могу ли я остаться в стороне?
— воскликнул Лю Бэй, подписывая свое имя и возвращая бумагу Дун Чэну.
— Я попытаюсь привлечь еще троих, и когда нас будет десять, мы сможем
приступить к делу, — заключил Дун Чэн.
Они совещались до часа пятой стражи и только тогда разошлись.
Чтобы отвести подозрения Цао Цао, Лю Бэй занялся разведением овощей у себя в
саду. Гуань Юй и Чжан Фэй недоумевали:
— Зачем вы занимаетесь делом, достойным маленьких людей, и не обращаете
внимания на дела Поднебесной?
— Этого вам не понять, — отвечал Лю Бэй.
Больше братья об этом не заговаривали. Однажды Лю Бэй в саду поливал овощи.
Гуань Юя и Чжан Фэя не было дома. Неожиданно появились Сюй Чу и Чжан Ляо в
сопровождении нескольких десятков воинов.
— Чэн-сян просит вас явиться немедленно.
— Есть какое-нибудь важное дело? — встревожился Лю Бэй.
— Не знаем. Он приказал позвать вас, — отвечал Сюй Чу.
Лю Бэй последовал за ними во дворец Цао Цао.
— Вы, кажется, у себя дома занимаетесь великими делами? — улыбаясь,
спросил его Цао Цао.
Лицо Лю Бэя стало серым от испуга. Цао Цао взял его под руку и повел в сад.
— Нелегкое это дело — выращивание овощей!
У Лю Бэя немного отлегло от сердца.
— Какое же это дело! Пустое времяпровождение...
Цао Цао продолжал:
— Вот взглянул я на спелые сливы, и мне припомнился прошлогодний поход
против Чжан Сю. В пути не хватало воды; люди страдали от жажды. И вдруг у
меня родилась мысль; указывая плетью в пространство, я воскликнул: "Глядите,
перед нами сливовая роща!" Эти слова у всех вызвали слюну, и люди избавились
от жажды. И теперь я не могу не отдать должное этим плодам! Я велел
подогреть вино и прошу вас в беседку.
Лю Бэй успокоился и последовал за Цао Цао в беседку, где уже были
расставлены кубки, блюда с черными сливами и сосуд для подогревания вина.
Хозяин и гость уселись друг против друга и с наслаждением пили вино.
На небе сгустились тучи. Собирался дождь. Опершись на ограду, Цао Цао и Лю
Бэй смотрели на темное небо, где словно повис дракон.
— Вам знакомы превращения дракона? — неожиданно спросил Цао Цао.
— Не знаю подробностей.
— Дракон может увеличиваться и уменьшаться, может взлетать в сиянии и
скрываться в поднебесье, — принялся объяснять Цао Цао. — Увеличиваясь,
дракон раздвигает облака и изрыгает туман, уменьшаясь — теряет форму и
становится невидимым. Подымаясь, он носится во вселенной, опускаясь —
прячется в глубинах вод. Сейчас весна в разгаре, и дракон в поре
превращений. Подобно человеку, стремящемуся к цели, он пересекает
Поднебесную вдоль и поперек. В мире животных дракона можно сравнить с героем
в мире людей. Вы долго странствовали по свету и должны знать героев нашего
века. Я хотел бы, чтоб вы их назвали.
— Откуда мне знать героев?.
— Перестаньте скромничать.
— Я добился должности при дворе благодаря вашей милости и покровительству,
— уверял Лю Бэй. — Но героев Поднебесной я, право, не знаю.
— Если не знаете лично, то, наверно, слышали их имена, — настаивал Цао
Цао.
— Ну, вот, например, у хуайнаньского Юань Шу сильное войско, изобилие
провианта... Можно назвать его героем?
— Это гнилая кость из могилы. Рано или поздно я его поймаю!
— Тогда хэбэйский Юань Шао... Из четырех поколений его рода вышло три
гуна, у него много приверженцев. Ныне он, как тигр, засел в цзичжоуских
землях, многие пошли служить под его начало. Он-то уж наверно герой!
— Он только с виду свиреп, а в душе труслив. Он любит строить планы, но не
обладает решимостью, замышляет великие дела, но не любит трудиться. Ради
маленькой выгоды он забывает обо всем на свете — это не герой!
— Есть еще человек, о совершенстве которого слава гремит в девяти округах.
Это Лю Бяо. Можно ли назвать его героем?
— Нет! Это только видимость славы, а на самом деле ее нет! Какой же Лю Бяо
герой!
— Ну, тогда цзяндунский вождь Сунь Цэ. Он крепок и телом и духом.
— Сунь Цэ живет заслугами отца. Он сам не герой!
— А ичжоуский Лю Чжан?
— Нет! Пусть даже он и из императорского рода, но Лю Чжан всего только
дворовый пес! Разве этого достаточно для того, чтобы считаться героем?
Цао Цао всплеснул руками и расхохотался.
— Да ведь это жалкие людишки! Стоит ли о них упоминать?
— Кроме этих, я поистине никого не знаю.
— Герои — это люди, преисполненные великих устремлений и прекрасных
планов. Они обладают секретом, как объять всю вселенную, и ненасытной волей,
способной поглотить и небо и землю.
— А где найти таких героев?
— Герои Поднебесной — только вы да я! — Цао Цао рукой указал на Лю Бэя и
потом на себя.
Лю Бэй был так поражен, что выронил палочки для еды. Как раз в этот момент
хлынул дождь, грянул гром.
— Ударило где-то совсем рядом! — сказал Лю Бэй, наклоняясь, чтобы поднять
палочки.
— Великий муж боится грома? — насмешливо спросил Цао Цао.
— Как же не бояться? Даже мудрые люди бледнели от неожиданного раската
грома и свирепого порыва ветра.
Лю Бэю легко удалось скрыть истинную причину своего волнения, и Цао Цао
ничего не заподозрил.
Как только дождь прекратился, два вооруженных мечами человека ворвались в
сад и бросились к беседке. Слуги не смогли их удержать. Цао Цао узнал Гуань
