🌿 Второе дыхание. Часть 3. Серафимов подарок

— Это Ингрид устроила, я уверен. Ингрид или паршивец Марк. Сгною в подземелье обоих, — ровным голосом проговорил Король. — Я только одного не могу понять: откуда взялась эта дрянь? Ведь их все до единой должны были уничтожить в Сорокалетнюю войну.

— Выходит, не уничтожили, — брюзгливо проскрипел Мангана, продолжая звенеть своими железками. — А где уж они её нашли... у самих и спросим, когда придёт их черёд.

Даже если Придворный Маг и вспомнил, что 'антикорона' когда-то неузнанной лежала у него в шкатулке, он в жизни не скажет об этом вслух, подумал Феликс.

— Нам бы, главное, выяснить, как это исправить, ваше величество, — тяжко вздохнул замученный угрызениями совести Олаф.

— Выясним, — пообещал Потрошитель и объявил: — Всё готово, можно приступать!

Начальник Охранной службы развернул 'Окно Памяти' так, чтобы открыть обзор Королю. Мангана звонко чем-то щёлкнул, и мутноватая поверхность зеркала прояснилась. Сначала на нём появилось во всей красе изображение обоих обручей Короны, вложенных друг в друга. Колдун переставил пару крючков, картина подёрнулась мелкой рябью и поменялась: теперь зеркало показывало только турмалин, искра внутри которого превратилась в настоящее пламя. Ещё щелчок, и место 'антикороны' заняла потрясённая физиономия самого Манганы, с чёрным провалом рта и вытаращенными от ужаса глазами. После Манганы в 'Окне' возник Олаф — растерянный до последней степени, но не такой испуганный. А после Олафа — женское лицо, обрамлённое белокурыми волосами, с губами, сжатыми в тонкую линию, и сосредоточенной складкой между бровей.

Но это была не Ингрид!

Феликс присвистнул бы, если б мог: из зеркала на них смотрела Валькирия.

После неё в 'Окне Памяти' появилось ещё одно лицо — лицо мужчины крестьянской наружности, с волосами, подстриженными 'горшком' и густой кучерявой бородой, одетого, однако, в городскую одежду. Коренастый мужичок, похожий на гриб-боровик, припомнил Многоликий описание 'гадальщика', данное когда-то Валькирией. И на этом представление завершилось: поверхность зеркала, снова затуманившись, такой и осталась, как будто 'гриб-боровик' был первым человеком, державшим в руках 'антикорону'.

Мангана сноровистыми движениями отцепил своё приспособление от Короны и рассовал по карманам его части. На Олафа, не выпускавшего из рук зеркало, страшно было смотреть, такое отчаяние сквозило во всём его облике. Король всё ещё старался казаться невозмутимым, но половину его лица искажала нервная дрожь.

— Последний, с бородой, кто это был? Знаком тебе? — спросил он Мангану.

— Нет, — выплюнул Придворный Маг. — Это неважно, Скагер. Он может быть кем угодно. Мы даже не знаем, лицо это или личина. Хорошо хотя бы то, что нам не придётся разыскивать девицу — если, конечно, господин начальник Охранной службы её не выпустил. Эй, пёсик! — он бросил презрительный взгляд на Олафа. — Она ещё там, в допросной?

Олаф не ответил, лишь неопределённо повёл тяжёлым подбородком.

— Я думаю, всё-таки там. Не мог же ты окончательно потерять голову! Ну, а раз птичка уже попалась. — самое время побеседовать с ней по душам.

И все трое, вместе с Многоликим, успевшим устроиться на своём обычном месте, двинулись вниз по лестнице.

На полпути к допросной процессию догнал Марк. Он кинулся к отцу и схватил его за рукав.

— Что тебе нужно, сын?! — Король рассерженно тряхнул рукой, но мальчишка держался крепко.

— Где она, папа? Куда вы её дели?!

Скагер скривился, делая вид, что не понимает:

— Кого?

— Ты прекрасно знаешь, о ком я спрашиваю! Её с утра нигде нет! Неужели ты, действительно, её уволил?!

— Я никого не увольнял, я этим вообще не занимаюсь. Отпусти мою руку, я спешу.

— Тогда где она?! Валькирия. Ты сам вчера говорил, что уволишь её, если я...

— Постой, — прервал его Король и обернулся к ожидающим его на почтительном расстоянии Мангане и Олафу. — Ступайте без меня, потом мне всё расскажете.

Удаляясь, Феликс ещё долго слышал звуки ссоры. Похоже, потеряв пассию из поля зрения, принцессин брат заодно потерял и контроль над собой.

Лицезреть рыдающую владелицу Пелены Любви было испытанием не для слабонервных. А рыдать Валькирия начала прямо сразу, стоило только ей услышать из уст Олафа слово 'Корона' — одинокое сидение в допросной, очевидно, не лучшим образом сказалось на её самообладании. С объективной точки зрения, слёзы горничную совершенно не красили: лицо у неё стало тёмным, как свёкла, глаза заплыли и превратились в щёлочки, нос и губы опухли, и даже волосы, с утра завитые нарядными локонами, сейчас распрямились и свисали вдоль щёк унылыми жидкими прядями. Но, глядя на неё, Феликс вдруг испытал приступ бурного сострадания. Мало того, он почувствовал, что должен немедленно найти злодея, который посмел довести её до слёз, и разорвать его на мелкие кусочки. Ничего рассудочного в этом желании не было — голый инстинкт. Но инстинкт такой силы, что если бы не Эрика, Многоликий, наверное, поддался бы ему в ту же минуту. Он зажмурился, вообразил Принцессу, её глаза, и губы, и тёплый цветочный запах её волос; затем напомнил себе, что Валькирия нынче утром без малейших сомнений её предала — и ему полегчало.

А вот 'злодею', в роли которого сейчас оказался Олаф, приходилось несладко, ибо ему, по-видимому, кроме самой Валькирии, воображать было некого. Он краснел, бледнел, заикался, но всё-таки ухитрился начать допрос. Придворный Маг, сидевший на стуле у двери, наблюдал за происходящим со смесью брезгливости и насмешки, за которыми, впрочем, по-прежнему угадывался страх. Пелена Любви, судя по всему, на него не действовала — может, его спасали какие-то амулеты, а может, тот печальный факт, что он от природы был лишён способности любить.

Горничная ещё не открыла рот, а Феликс уже понимал: она не скажет ровным счётом ничего такого, что помогло бы вычислить заказчика. Тот, кто поручил ей нейтрализовать Корону и расплатился за это Пеленой Любви, слишком умён, чтобы не понимать, что Валькирия не станет покрывать его в ущерб самой себе и выдаст при первой же попытке на неё надавить. А значит, позаботился о том, чтобы она не увидела его настоящего лица и не узнала его настоящих намерений.

Так оно и вышло.

Непрестанно всхлипывая и вытирая глаза и нос платком, предложенным Олафом, Валькирия поведала историю, очень похожую на ту, которую частично услышал от неё, частично домыслил Феликс.

Однажды, на гадательной неделе, она отправилась за покупками в город и набрела на заведение с вывеской 'Гадания и предсказания'. Заходить туда она не хотела: 'Нет-нет, что вы, я же знаю, что гадальщики — это не маги, а шарлатаны!' — но её как будто что-то заманивало внутрь. Какой-то голос нашёптывал: загляни, не пожалеешь! В заведении её встретил человек, совершенно не похожий ни на мага, ни даже на шарлатана. Усадил её за стол, поставил между собой и ею толстую восковую свечу и, внимательно глядя на пламя, сообщил, что время пришло — скоро она, Валькирия, личная горничная её высочества, найдёт своего суженого, и будет он таким, как ей хочется — состоятельным дворянином. Но, поскольку Небеса дали ей не самое привлекательное тело, этот суженый пройдёт мимо, не распознав в ней женщину своей жизни. 'Я останусь одна?' — огорчённо спросила она. 'Не останетесь, если он вас вовремя заметит', — ответил 'гадальщик'. И объяснил, что такие, как она, нередко пользуются любовной магией. Да, эта магия стоит дорого, но ведь расплатиться можно не деньгами, а услугой!

В первый день они расстались ни с чем: Валькирия, с одной стороны, полагала, что справится безо всякой любовной магии, с другой, не очень-то верила в её существование. Да и к упоминанию о суженом она отнеслась скептически, поэтому даже не полюбопытствовала, какой услуги ждут от неё взамен. Но прошло несколько дней, в течение которых она засматривалась на всех подряд знатных господ, гадая, нет ли среди них кандидата в её мужья, а в ответ ей не доставалось даже случайных улыбок. И после очередного фиаско она решила-таки ещё раз наведаться в 'Гадания и предсказания'. 'Гриб-боровик' был на месте, обрадовался ей, словно целыми днями только и ждал её возвращения, и сказал, что за Пелену Любви попросит сущий пустяк: установить на место камень, некоторое время назад украденный из ингрийской Короны.

— И вы поверили, сударыня?! — изумился Олаф. — Вы поверили, что этот камень, на самом деле, был украден?..

— А разве нет? Разве это не часть Короны, а что-то другое? — громко всхлипнула горничная.

— Она поверила бы во что угодно, — просипел из своего угла Мангана. — Или убедила бы себя, что верит. Ей слишком сильно хотелось получить богатство и титул вместе с обручальным кольцом.

Словом, Валькирия согласилась. Сначала для неё сплели Пелену Любви. Как именно это происходило, она не помнит — помнит, что уснула, сидя в кресле, и проснулась, когда всё уже закончилось. Потом она получила возможность убедиться, что любовная магия работает. И лишь потом тот же человек в том же месте передал ей камень и объяснил, как с ним следует поступить.

'Передал камень? — удивился Феликс. — Злыдни болотные, как же так? Ведь 'антикорона' должна была лежать в Замке!'

Получив турмалин вечером накануне поездки, она ещё не знала тогда, что отъезд будет ускорен, и обещала выполнить поручение на следующий день. Однако следующий день, с его предотъездным безумием, нарушил все её планы, и попасть в Коронный зал ей удалось лишь сегодня утром.

— Но как вы сумели пройти мимо стражи? — спросил начальник Охранной службы. — Стражники твердят, что никого не видели. У вас был среди них сообщник?

Валькирия затрясла головой:

— Сообщника не было. У меня было... вот... — и вытащила из-за корсажа кусок белого кружева.

Олаф расправил кружево на столе:

— Что это?

Она молчала и шмыгала носом. Потрошитель поднялся, шаркая, подошёл к столу и двумя пальцами приподнял лоскут — накладной воротник с крупной жемчужиной вместо пуговицы.

— 'Воротник-Невидимка', — констатировал он. Надел его на себя, застегнул и тут же исчез. — Действует недолго, две-три минуты, но надёжно — на то, чтобы войти в Коронный зал и установить камень, ей хватило, — прохрипела пустота Манганиным голосом.

Зрелище было жуткое.

Затем он появился снова, положил воротник на стол, и, уставившись в глаза Валькирии, с омерзительной вкрадчивостью поинтересовался:

— А скажи-ка мне, голубушка, как это тебе пришло в голову тащить с собой в Замок целых два магических предмета? Разве тебе не известно, что на них у нас строжайший запрет? Пелена Любви...

— Про неё мне сразу сказали, ваша милость, что никакими рамками её распознать нельзя! — глядя на Мангану, как кролик на удава, тихо проговорила Валькирия.

— Верно, — кивнул Придворный Маг, — любовные чары сродни Одарённости, такие устройства их не чувствуют. Но камень и воротник — совсем другое дело! И, тем не менее, ты взяла их и спокойно пошла с ними домой.

— Мне сказали, что они защищены... что их тоже не смогут распознать, — быстро ответила она.

— Врёшь, — ощерился он. — 'Защитить' их можно было только одним способом — убрать на время их магию, а потом вернуть её обратно. Не думаю, что ты сумела бы с этим справиться. Нет, голубушка! Ты несла их в Замок, будучи уверенной, что рамка у стражи не работает. Верно?

И тут Феликс понял!

Понял, что означали слова 'потому что так суждено', сказанные ему Валькирией на прощание. Понял, из-за чего она с такой лёгкостью согласилась участвовать в его авантюре. Да просто эта авантюра была ей нужна не меньше, чем ему! Вероятно, её предупредили, что способ пронести артефакты на территорию замка Эск появится в нужное время сам собой — главное, не упустить возможность им воспользоваться.

'Кто же он такой, — трепеща, подумал Многоликий, — человек, который всё это затеял? Неужели он просчитал заранее и мои, и её поступки?'

До сих пор в подобной прозорливости был замечен только Потрошитель. Но Потрошитель — вот он! Шипит, наклоняясь над Валькирией, требует от неё признания, сыплет угрозами, нагоняя на неё страху — девица, того и гляди, грохнется в обморок! — но и сам напуган так, как, наверное, никогда прежде не пугался.

Нет, конечно, он тут ни при чём. Но тогда кто же? Кто?..

Ни единой версии у Феликса не было.

— Откуда ты узнала, что рамка не работает? Признавайся, откуда? — оттеснив начальника стражи, тем временем повторял Мангана.

Горничная комкала платок, губы у неё тряслись. Слёзы, подсохшие было к финалу её рассказа, снова лились в три ручья.

— Я не знала, ваша милость! — рыдала она, но и Придворный Маг, и Олаф понимали, что это неправда.

В конце концов, Олаф не выдержал:

— Ваша милость! Давайте, я с ней поговорю с глазу на глаз. Вы же видите, она вас боится!

— Бои-и-ится? — издевательски протянул Мангана. — Я пальцем ещё её не тронул, чего это она меня боится? Вот если бы я начал настаивать...

Валькирия, представив себе, как выглядит настойчивость Потрошителя, подавилась рыданием и затихла.

— Ну-ну, успокойтесь, сударыня, — Олаф похлопал её по руке. — Он ничего вам не сделает, я ему не позволю. Но ответить на его вопрос вам всё-таки придётся.

— Ваше превосходительство, я отвечу, — пробормотала она; язык у неё заплетался. — Только пусть он уйдёт. Пожалуйста!

— А знаете что? Я уйду, — неожиданно согласился Придворный Маг и повернулся к Олафу. — Женские истерики — это ужасно утомительно. Но здесь я вас вдвоём не оставлю, не то ты, неровен час, устроишь ей побег. Дай-ка мне ключ от клетки, — потребовал он, подставив руку. — И найди что-нибудь вроде 'Треугольника Овитры', я должен проверить, нет ли при ней других магических штучек. А потом болтайте сколько хотите, хоть до утра, — последнее его слово потерялось в кашле.

Начальник Охранной службы порылся в карманах, выудил нужный ключ и опустил его в Манганину раскрытую ладонь. Затем вышел и через полминуты вернулся с рамкой, очень похожей на ту, которую подменил Феликс, но несколько меньше по размерам. Горничной велели встать. Потрошитель долго и сосредоточенно водил металлическим контуром вдоль её тела, но ничего подозрительного не обнаружил.

— А теперь веди её в клетку! — распорядился он.

'Клеткой', куда втолкнули Валькирию, оказалась зарешёченная ниша через две комнаты от допросной, с узкой железной койкой и ведром для естественных надобностей. Мангана запер замок и положил ключ к себе в карман.

— Вот так. Дубликат у этого ключа отсутствует, так что никуда она отсюда не денется. Воркуйте, голубки! — хихикнул он и удалился.

Далеко не уйдёт, подумал Феликс, наверняка будет подслушивать!

Он сидел на полу в коридоре и решал, что делать дальше — вернуться ли к Эрике, или присутствовать при продолжении допроса. Первый вариант нравился Многоликому гораздо больше, тем более, что результат допроса был ясен заранее: историю своего знакомства с 'государственным преступником' Валькирия Олафу непременно выложит. Но страсть к добыванию информации удерживала оборотня на месте: мало ли, вдруг девушка скажет что-то такое, чего он пока не знает?