Сам Диннис, конечно, соответствовал этому требованию, хотя очень редко виделся со своей женой. Эйдорей Диннис не была ни удивлена, ни особенно недовольна этим. Ей было всего двенадцать, когда семьи Диннис и Лейнор устроили этот брак, и ее воспитали так, чтобы она так же хорошо, как и Диннис, понимала, как такие вопросы решаются среди церковных династий. Кроме того, она ненавидела мир общественной активности Зиона почти так же сильно, как ей не нравились сложные маневры внутренних фракций Храма. Она жила вполне счастливо в одном из поместий Динниса, выращивая лошадей, кур, тягловых драконов и двух сыновей, которых она покорно родила ему в первые годы их брака.
Это оставило Динниса, как и многих его сверстников, без регулярного женского общения. К счастью для него, мадам Анжилик и ее неизменно милые и прекрасно обученные юные леди были готовы заполнить образовавшуюся пустоту. Всегда, конечно, с максимальной осторожностью.
— Ах, ну что ж, Анжилик! — вздохнул он теперь, когда она проводила его последние несколько футов до двери, и величественный швейцар открыл ее при их приближении. — Боюсь, мне действительно нужно идти. Не, — добавил он с дрожью, которая не была полностью притворной, когда он смотрел в открытую дверь на холодный моросящий дождь осенней ночи, — без большего сожаления, чем вы можете себе представить.
— Льстец! — Мадам Анжилик со смехом похлопала его по плечу. — Конечно, если погода будет слишком плохой, вы всегда можете остаться на вечер, ваше преосвященство.
— ..."Отойди от меня, Шан-вей!" — процитировал Диннис с ответным смешком, затем покачал головой. — Серьезно, — продолжил он, наблюдая, как клубы пара от дыхания его кучера и лошадей поднимаются в дождливую ночь под фонарями его кареты, когда они ждали его у обочины, — у меня очень большое искушение принять ваше любезное предложение. К сожалению, есть очень много вопросов, которые требуют внимания, прежде чем я смогу отправиться в Чарис, и на раннее утро у меня запланировано несколько встреч. Но без этого, я уверен, вы могли бы легко убедить меня.
— В таком случае, ваше преосвященство, признаю свое поражение. — Мадам Анжилик еще раз сжала его руку, затем отпустила ее и смотрела, как он выходит через парадную дверь.
Никто, и меньше всех Диннис, позже не был полностью уверен в том, что именно произошло дальше. Привратник с поклоном пропустил архиепископа через дверь, приняв тяжелую золотую монету с бормотанием благодарности. Со своего высокого места на козлах кареты старший кучер Динниса наблюдал за приближением своего работодателя с нескрываемой благодарностью. Каким бы приятным ни был для него визит архиепископа, долгое ожидание было холодным, мокрым мучением для кучера, его помощника и укрытых одеялами лошадей. Помощник кучера, державший лошадей под уздцы, чувствовал почти то же самое, плюс укол зависти к тому, как просторный плащ его сидящего старшего партнера образовывал вокруг него хорошо задрапированный шатер. Лакей мадам Анжилик и мальчик-фонарщик поспешили впереди архиепископа, освещая ему путь и готовые открыть перед ним дверцу кареты. А сам Диннис поправил свой толстый, подбитый мехом плащ и начал спускаться по широким, гладким ступеням, прищурив глаза от проливного дождя.
Вот тогда-то у него и подкосились ноги.
Буквально.
Диннис никогда не испытывал ничего подобного внезапному тянущему, почти хватающему ощущению. Это было так, как если бы чья-то рука протянулась, схватила его за правую лодыжку и сильно потянула на себя. Это ошеломило его, а он, к сожалению, не был особенно спортивным человеком.
Архиепископ замахал руками с совершенно не архиепископским возгласом изумления, пытаясь сохранить равновесие. Но это тянущее ощущение не отпускало, и он снова закричал, громче, когда его ноги ушли из-под него, и он покатился на них вниз по ступенькам.
Если бы он подумал об этом, ему, возможно, показалось бы странным, что он упал ногами, а не головой, вперед. Что, в свою очередь, могло бы заставить его усерднее задуматься об этом своеобразном тянущем ощущении. Однако в данный момент он был слишком занят падением, чтобы размышлять о таких вещах, которых они, возможно, заслуживали, и вскрикнул, ударившись о мощеную дорожку у подножия высоких ступеней. Он мчался по ним до тех пор, пока приподнятый гранитный бордюр авеню внезапно не остановил его и не вызвал вспышку боли, пронзившую его правую ногу и плечо.
Перепуганные слуги мадам Анжилик бросились за ним, а помощник кучера покинул свое место у голов лошадей, чтобы броситься к нему. Архиепископ сонно покачал головой, исцарапанный, истекающий кровью и более чем наполовину оглушенный уродливым, скользким падением. Затем он попытался встать и снова закричал, на этот раз громче, поскольку от этой неразумной попытки его пронзили волны боли.
— Не двигайтесь, ваше преосвященство! — настойчиво сказал помощник кучера, опускаясь на колени рядом с прелатом. — Вы сломали по крайней мере одну ногу, сэр!
Молодой человек уже сорвал с себя плащ. Теперь он накрыл им своего поверженного покровителя и посмотрел на лакея мадам Анжилик.
— Приведите целителя! — потребовал он. — Его высокопреосвященству понадобится, по крайней мере, костоправ!
Слуга с побледневшим лицом коротко кивнул и умчался в ночь, как раз в тот момент, когда мадам Анжилик сбежала по ступенькам. Ее лицо было искажено неподдельной заботой и тревогой, когда она опустилась на колени рядом с кучером в своем цветастом шелковом платье и тонкой вечерней накидкой, накинутой на свои искусно уложенные волосы.
— Не двигайтесь, Эрейк! — сказала она, не понимая, что его слуга уже отдал ему ту же команду. Она легонько положила одну руку ему на грудь. — Не могу поверить, что это произошло! Я никогда не прощу себе этого! Никогда!
— Не... не твоя вина, — сказал ей Диннис сквозь стиснутые зубы, тронутый ее явно искренним беспокойством, несмотря на свою собственную боль. — Поскользнулся. Должно быть, из-за дождя.
— О, ваша бедная нога! — сказала она, глядя на явно сильно сломанную конечность.
— Я послал за костоправом, миледи, — сказал ей помощник кучера, и она отрывисто кивнула.
— Хорошо. Это хорошо. — Она оглянулась через плечо на своего привратника, который последовал за ней вниз по ступенькам и теперь стоял у ее плеча, заламывая руки. — Стивин, — резко сказала она, — не стой там, как дурачок! Возвращайся в дом. Я хочу, чтобы здесь немедленно были одеяла! И подушка для головы архиепископа. А теперь иди!
— Да, мэм! — сказал швейцар и повернулся, чтобы убежать обратно в свое заведение, повинуясь ее приказам.
* * *
Мерлин Этроуз стоял на крыше элегантного особняка через дорогу от дома мадам Анжилик. Он прождал там почти три часа и пришел к твердому мнению, что слишком много времени проводит, слоняясь по крышам под дождем. Однако, поскольку он, казалось, приобрел эту привычку, он был так же рад, что, по крайней мере, ПИКА не должен чувствовать холод и сырость, если он этого не хочет.
Он также был рад, что никто "и ничто", казалось, до сих пор его не замечало. Он надеялся, что это сработает именно так, но у него были серьезные сомнения по поводу всей этой операции. К сожалению, он также пришел к выводу, что она была необходима.
Его разведывательный скиммер незаметно завис далеко к северу от города Зион, скрываясь под всеми имеющимися у него системами маскировки, в то время как его пассивные сенсоры отслеживали сигнатуры излучения, которые Нимуэ Элбан и Сова обнаружили во время их первого осмотра Храма и его окрестностей. Существование этих сигнатур выбросов все еще вызывало у Мерлина крайнее беспокойство, но он пришел к выводу о верности первоначальной гипотезы Нимуэ — что большинство сигнатур, которые считывал его скиммер, были вызваны все еще функционирующими экологическими системами Храма. Конечно, Храм был "мистически" теплым и манящим, несмотря на все более неприятную погоду снаружи. Учитывая местный зимний климат, это конкретное "чудо" должно было быть одним из самых желанных даров архангелов, — размышлял он.
Однако было еще несколько других, более мощных признаков, которые Мерлин не мог объяснить, и часть его хотела подойти еще ближе, рассмотреть получше. Но благоразумие подсказывало обратное. Чем бы они ни были, они были погребены под самим Храмом, и хотя он искренне надеялся, что это просто еще одна часть систем отопления и охлаждения Храма, просто не было никакого способа определить это. И пока у него не было хотя бы какой-то подсказки о том, что именно представляли собой эти выбросы или пока у него не было абсолютно никакого другого выбора, он не был готов настаивать на дополнительной информации. Всегда нужно было думать об этих орбитальных платформах кинетической бомбардировки. Совать свой нос, даже по электронной доверенности, туда, где любой контролирующий платформы компьютер может решить, что ему там не место, могло иметь печальные последствия.
Это было, мягко говоря, неприятно. Если и была какая-то организация, за которой ему нужно было пристально следить, так это совет викариев. Но если он не был готов разместить снарки или, по крайней мере, их паразитов-жучков в опасной близости от этих неопознанных сигнатур выбросов, не было никакого способа шпионить за заседаниями совета.
Что делало это особенно тревожным, так это то, что даже из его менее рискованного подслушивания живущих в Зионе более младших архиепископов и епископов, было ясно, что совет становится все более беспокойным по поводу Чариса. Казалось, что до сих пор беспокойство еще не достигло критических размеров, но Мерлин приходил к выводу, что в первую очередь он довольно сильно недооценил его основной уровень. Постепенно он осознал, что обсуждение Чариса всплывало в репортажах его снарков слишком часто для его душевного спокойствия. В частных беседах между старшими прелатами Церкви, а также в более официальной обстановке, и во многих дискуссиях, которые он подслушал, мелькали жесткие нотки.
На самом деле, очевидный уровень озабоченности церковной иерархии был совершенно непропорционален размерам и населению королевства. Он начинал подозревать, что Церковь лучше, чем он первоначально полагал, осведомлена о потенциальных возможностях, которые он сам почувствовал в Чарисе, и многочисленные враги Чариса, возглавляемые князем Гектором и князем Нарманом, раздували огонь так энергично, как только осмеливались.
Тот факт, что подозрения Церкви в отношении Чариса, по-видимому, были по меньшей мере в такой же степени эмоциональными, как и обоснованными, сыграл на руку Гектору и Нарману. Им пришлось проявлять некоторую осторожность: их равная удаленность от Храма оставляла их собственную ортодоксальность открытой для определенной степени автоматического подозрения, особенно в глазах управления инквизиции, но ни Корисанда Гектора, ни Эмерэлд Нармана не произвели ничего подобного новаторству Чариса. Их агенты в Храме тщательно подчеркивали этот факт, распространяя преувеличенные рассказы о готовности короля Хааралда "обойти запреты Джво-дженг" в сочетании с замечаниями о готовности Хааралда "опрокинуть существующий общественный порядок", и все это подкреплялось значительными денежными пожертвованиями.
Возможно, потребовались бы несколько более изощренные (или, по крайней мере, сдержанные) методы, чтобы повлиять на самих викариев, но более младшие чины епископата и, возможно, что еще более важно, священники и младшие священники, которые обеспечивали штатные функции совета — и которые, таким образом, были в идеальном положении, чтобы формировать то, как эти истории были представлены своему начальству — довольно хорошо реагировали на простой подкуп. По-видимому, так же поступили и многие из членов совета, и усилия Гектора и Нармана медленно, но неуклонно набирали обороты.
Архиепископ Эрейк знал об этом так же хорошо, как и все остальные. Из его бесед со своими коллегами и инструкций, которые он давал отцу Матейо, было очевидно, как он осознавал, что от него ожидают очень пристального изучения ситуации в Теллесберге во время его ежегодного пастырского визита. Совет викариев, очевидно, хотел услышать его личное заверение либо в том, что слухи, которые он слышал, были сильно раздуты, либо в том, что архиепископ Чариса предпринял необходимые шаги для устранения любых проблем.
Этого, к сожалению, нельзя было допустить, потому что только в этот раз враги Хааралда недооценили именно то, что некто Мерлин Этроуз имел в виду для королевства Чарис. У него не было намерения фактически нарушать Запреты — пока нет, — но это различие вполне может быть потеряно для архиепископа, стремящегося удовлетворить требования своего церковного начальства.
Вот почему леденящей до костей осенней ночью Мерлин оказался на этой жалкой, залитой дождем крыше.
К счастью, Зион был очень большим городом, и заведение мадам Анжилик находилось в дорогом и эксклюзивном его районе, почти в пяти милях от самого Храма. Это давало ему определенную зону комфорта, когда речь шла о неопознанных энергетических сигнатурах, пока он был осторожен, и он обнаружил, что может быть очень, очень осторожным, когда возникала необходимость.
Теперь он слушал через пульт, спрятанный в складках плаща Динниса, и удовлетворенно кивал. Лично он ничего не имел против Динниса — пока, по крайней мере, — и испытывал приятное удовлетворение, подслушивая разговор Анжилик и помощника кучера Динниса. Травмы архиепископа, несомненно, были болезненными, — размышлял он, убирая пульт ручного тягового луча, который он использовал на ногах Динниса, но не похоже, чтобы они были опасны для жизни. Это было хорошо. Мерлин не хотел, чтобы у него вошло в привычку небрежно убивать людей, которых он не должен был убивать, и в целом, он предпочитал Динниса потенциально более доктринерской и... строгой замене.
С другой стороны, было очевидно, что правая нога архиепископа, по крайней мере, была серьезно сломана. Вероятно, и его правое плечо, судя по тому, что могли видеть отсюда системы сбора света Мерлина и что он мог подслушать. Диннис будет долго восстанавливаться. К тому времени, как он это сделает, проход Син-ву наверняка замерзнет на зиму, и Мерлин весьма сомневался, что кто-либо в Храме ожидал, что архиепископ совершит трудное зимнее сухопутное путешествие в Кланир и пересечет Колдрэн, особенно так скоро после такого неприятного несчастного случая и травмы. Что должно отложить пасторский визит Динниса по крайней мере еще на пять или шесть месяцев.
Во всяком случае, надеюсь, достаточно надолго, чтобы я смог наладить работу и стереть свои собственные отпечатки пальцев, — размышлял он. — Во всяком случае, это лучшее, что я могу сделать прямо сейчас. И мне нужно возвращаться "домой".
Он внутренне усмехнулся при этой мысли. В тот момент в Чарисе был самый разгар дня. Он сказал Хааралду и Кэйлебу (достаточно правдиво), что ему нужно некоторое время побыть одному, чтобы разобраться с некоторыми аспектами своих видений. Король согласился позволить ему искать уединения в горах близ Теллесберга, пока он это делал, хотя было очевидно, что Хааралду не слишком нравилась мысль о том, чтобы разрешить Мерлину гулять одному и без защиты. Кэйлеб, с другой стороны, просто выглядел задумчивым — чрезвычайно задумчивым, — когда Мерлин высказал свою просьбу, и Мерлину стало интересно, что именно происходит в голове кронпринца.
