Консерватория:музыка моей души

Затихает мелодия постепенно, она становится тише, но не тускнее. С каждой ноткой она как будто говорит: 'Звук стихнет, но пламя останется'. Мой Дар... В твоем огне я хотела бы гореть вечно.

После того, как тишина заполнила все уголочки зала, поглотив ослабевающий звук, я стала машинально перебирать струны в простой и довольно известной мелодии. Говорить не хотелась, ведь музыка может сказать гораздо больше, чем слова. Спустя всего пару тактов к тонкому и даже хрупкому небесному голосу моей псалтири присоединился звучный, но сейчас сдерживаемый звук поющих клавиш рояля. Я подняла голову от струн, чтобы посмотреть на напарника. Он, не глядя на клавиши, наигрывал ту же мелодию, окружая ее импровизированным аккомпанементом. Наша музыка звучала, будто танцующая пара: тонкая мелодия струн и надежный фортепианный фон, поддерживающий, подстраивающийся, оберегающий и всегда готовый подхватить. Глаза в глаза, сердце в сердце, нота в ноту мы исполняли старинную балладу, мелодией рассказывая без стеснения свои чувства, чаяния и стремления. Музыка стекала с пальцев на инструменты, впитывалась в них, чтобы мгновением позже растечься цветными волнами от вибрирующих струн.

Невероятно, но баллада, исконно исполнявшаяся в Лунном Аметисте на серебряной нити, сейчас раскрашивала воздух не только в сиренево-фиолетовые тона. В ней виднелись вкрапления багряного и темно синего, которые постепенно из маленьких разноцветных пятнышек превратились в две ладьи, рассекающие аметистовые волны и оставляющие на них шлейф каждая своего цвета. Ладьи шли одним курсом, выписывая друг вокруг друга круги и цветные узоры. Они бороздили лавандовое море, создавая орнаментальную цветочную картину, каждая линия которой была пропитана любовью и нежностью, отражающимися в глазах цвета расплавленного серебра и пронизывающими моё сердце.

* * *

Абиагил Дербиш стояла за присобранной портьерой, мягко очерчивающей вход в зал. Двери были распахнуты, но благодаря новшеству, введенному ее матерью, вид на них был куда приятней и уютней: занавеси, заложенные крупными складками, закрывали большую часть прохода, оставляя только небольшой просвет. Однако практическая польза от этих, как их называл отец 'штор на дверных проемах' тоже была немалая: кроме уюта и красоты они оставляли незамеченным того, кто хотел оставаться вне зоны видимости, находясь у самого входа. Сейчас был именно такой момент. Абиагил не хотела прерывать игру нанятых отцом музыкантов. Во то время, когда посмещение было наполнено гостями, их мелодии практически не были слышны и были предназначены больше для придания благородства гулу, чем для эстетического наслаждения присутствующих. Зато сейчас... сейчас рядом не было никого, и ей хотелось хотя бы издали полюбоваться на безмолвный диалог, бесспорно, любящих сердец. Музыка не обманывает.

В какой-то особенно пронзительный, наполненный нежностью момент, она не сдержала прерывистого долгого вздоха. Простая мелодия была невероятно прекрасна в собственной искренности и открытости исполнителей. И так отчаянно хотелось такой же любви, как в этой старой балладе.

— Абиагил, все в порядке? — прозвучал приглушенный мужской голос прямо у нее над ухом.

Девушка резко обернулась и оказалась вплотную к одному из гостей: молодому мастеру-ювелиру Гобану Оакку.

— Гобан, — выдохнула она шепотом. — Что вы здесь делаете?

— А вы? — ответил вопросом на вопрос молодой человек.

— Я... — на секунду Абиагил растерялась, но потом ответила — Я музыку слушаю.

— Но почему здесь? — нахмурился в непонимании мужчина.

Девушка бросила взгляд в зал и снова повернула голову к нечаянному собеседнику:

— Не хотела отвлекать внимания музыкантов. Сейчас они играют как будто только друг для друга. Я, можно сказать, подслушиваю, но мне не стыдно. Такое прекрасное исполнение редко когда услышишь.

Звуки музыки доносились до них ясными и насыщенными особенной акустикой пустого зала.

— Действительно, — помолчав с полминуты, согласился мастер Оакк. — Чудесное прочувствованное исполнение.

Вдруг неподалеку послышались шаги. Дальнейшее случилось настолько стремительно, что Абиагил не успела ничего понять: в мгновение ока мужчина оказался к ней неприлично близко, а в следующее их скрыла от посторонних глаз плотная ткань портьеры.

— Гобан, что вы делаете? — на пределе слышимости вопросила ошарашенная девушка.

Мастер прижал указательный палец к губам и стал прислушиваться, при этом, не отрывая от нее взгляда. Убедившись, что шаги стихли, а музыка по-прежнему играет, он ответил приглушенным голосом:

— Я не хотел, чтобы вас заметили в компрометирующей ситуации.

— Конечно, сейчас она куда менее компрометирующая, — весело фыркнула девушка.

— Сейчас нас никто и не видит, — усмехнувшись, парировал мужчина и вдруг перевел взгляд с ее глаз на губы.

Заметив это, Абиагил замерла, тесное пространство как будто начало искрить. Нервным движением девушка облизала пересохшие губы и немедленно пожалела об этом: в глазах мужчины напротив зажегся огонь, а от всей его фигуры стали расходиться волны властности и, как ни странно, безумного магнетизма.

Внезапно вспомнились все подколки младших сестер по поводу внимания молодого человека к ней, не очень активного, но вполне отчетливо различимого, и собственная настороженная радость, что такой мужчина обращает внимание именно на нее. Несмотря на свой возраст — всего двадцать семь лет — он был весьма преуспевающим ювелиром, уже держащим штат подмастерьев и уверенно двигающим в гору свое дело. Бывалые мастера пророчили ему добрую славу через каких-то лет пять-десять. Но нравился он Абиагил Дербиш не по этому. Помимо весьма приятной внешности молодой мужчина обладал твердым характером, верностью данному слову и внимательностью к другим людям, пусть даже чужим. Да и отец его уважал, что для девушки было очень немаловажным фактором.

— Абиагил, — произнес мастер Оакк, не отрывая взгляда от ее губ. — А как вы относитесь к тому, чтобы сменить фамилию?

— Что? — второй раз за вечер опешила девушка.

— Вы не подумайте, это совсем не спонтанное решение. Я давно хотел спросить вас об этом. А сейчас... к чему тянуть, Абиагил? Фамилия Оакк подойдет к вашему чудесному имени ничуть не хуже отцовской, — мужчина подался к ней чуть ближе.

— Гобан... — растерянно произнесла девушка.

Больше ничего она произнести не успела, потому что от звука собственного имени, произнесенного желанными устами, находившимися так близко, мужчина окончательно лишился терпения и после двух лет исключительно сдержанных и приличных ухаживаний решился поцеловать девушку, прочно поселившуюся в его сердце.

* * *

Грейнн Бойл медленно шел по улицам столицы. Он не обращал внимания ни на проезжающие мимо экипажи, ни на проходящих людей. У него не было конкретной цели. Он просто шел, чтобы идти. Но от самого себя не уйдешь, как и от собственных мыслей.

Разбитые губы зажили, и даже с челюсти уже сошел синяк, а червячок глубоко в душе продолжал подтачивать душу оллама. Что на него нашло? Почему он так поступил? Как он мог позволить себе так обойтись с Орнией... Она ведь не хотела его поцелуев, он видел это. Нет, он не стал бы принуждать ее к большему даже в том состоянии, в котором находился в тот вечер. Похоже, пора признаться самому себе, что солнечная девушка больше не любит его, и в ее свете теперь будет купаться кто-то другой. Не он. В который раз вспоминая капельки влаги на щеках девушки, которую хотел сделать своей женой, Грейнн дернул головой. Воспоминания были не из приятных, а мерзкое ощущение недостойности поступка скребло когтями по нервам.

Ее слезы были таким шоком для него, что он совершенно потерял контроль над собой, даже тот призрачный, что еще оставался. Потому и произошло то, что произошло. От воспоминания ощущений своих рук на горле Таллии Хейс и ее испуганных глаз, в районе солнечного сплетения у парня будто зажглась ярко-черная искорка мрачного удовлетворения. Грейнн остановился и с силой сжал кулаки, пытаясь прогнать это чувство, затушить искорку, перестать прислушиваться к ней, ловя каждый ее оттенок, и убедить себя в том, что ему вовсе не доставила удовольствия та сцена.

Ему понадобилась добрая минута, чтобы снова взять себя в руки. Сглотнув непонятно почему набежавшую слюну, он продолжил путь. Он шел уже час, медленно, надеясь, что холод остудит разгоряченные, будто воспаленные мысли и чувства. Проходя мимо одного из домов квартала мастеров, он услышал приглушенные звуки музыки и резко остановился.

Грейнн Бойл не зря был лучшим студентом исполнительского факультета консерватории Вилмара Аберга Мироносца. Он мгновенно понял, кто именно исполняет лирический дуэт псалтири и рояля. Мелодия была наполнена сильными чувствами, которые музыканты обращали друг к другу. Губы Грейнна искривила злая усмешка. Значит, любовь... Конечно, стал бы этот выскочка защищать безразличную ему девушку. Ха!

Какое нежное и трепетное чувство. Кардинально противоположное тому, которое испытывал сам Грейнн к юной оллеме-первокурснице. Нет, ему не хотелось беречь Таллию, разве что от посягательств других мужчин. Ему хотелось видеть на ее теле синяки, оставленные им, хотелось слышать стоны наслаждения и боли, хотелось научить эту девицу покорности, чтобы она ела с его рук, как милая домашняя кошечка. А слезы... ее слезы он с радостью попробовал бы на вкус.

От таких мыслей Грейнн почувствовал, что не только не ощущает морозного холода зимнего воздуха, но напротив, ему стало жарко. И этот жар требовал одного: обнаженную Таллию на коленях перед ним, смотрящую на него со страхом и восторгом. Страх он уже видел. Восторг... пожалуй, он мог бы ей обеспечить незабываемые острые ощущения. А если не ей, то себе точно. Усмешка темной лентой зазмеилась по губам оллама.

Чем дольше он слушал мелодию, тем громче ему хотелось смеяться. Нежность и забота?! Это и все что тебе нужно, девочка?! Его, Грейнна, стремления были куда более изощренными, более труднодостижимыми, но оттого и еще более желанными.

Он стоял под окнами чужого дома и не мог сдвинуться с места, зная, что там, всего в нескольких метрах от него находится та, чьему телу он с невероятным наслаждением бы дарил боль и удовольствие, удары и поцелуи.

Грейнн не шевелился, но дышал прерывисто, будто после побежки. Облачка пара рывками поднимались от его подрагивающих ноздрей и приоткрытых губ. Как только звуки музыки стихли, он осмотрелся, запомнил улицу и номер дома, чтобы знать, куда вернуться, и медленно удалился, то и дело оглядываясь.

Таллия Хейс. Грейнн не знал, почему его так тянет к этой девушке, откуда берутся эти странные волнительные желания. По большому счету ему было все равно. Сейчас, направляясь обратно во дворец его мысли были заняты вопросами более животрепещущими: что она и Даррак Кейн делали в этом доме, вернутся ли они туда снова... и как устроить, чтобы картинки из фантазий, от которых внутренний жар опалял его до капелек пота на лбу, превратились в реальность.

* * *

Последний званный вечер тематически являл собой осень. Как и в эту золотистую пору года, воздух в зале, украшенном засушенными поблекшими и яркими тканными листьями и гроздями настоящих и бутафорных ягод, был пропитан довольством, насыщенностью и мягким сожалением, переплетенным с принятием неизбежного. В нарядах гостей, оформлении помещения и украшении стола преобладали насыщенные осенние краски. Настроение витало отчаянно-веселое, будто перед зимней порой, вступающей в свои права уже завтра, приглашенные стремились ухватить капельки последнего тепла.

Играть с каждым разом становилось все легче, а насыщать мелодии эмоциями — все проще. Все-таки в 'полевых' условиях овладение умениями приходило гораздо быстрей, чем в академических. Мне, как и гостям мастера Дербиша, тоже не хотелось, чтобы неделя заканчивалась, ведь когда отыграет последняя нота, я уже не смогу бывать рядом с Дарраком так часто, как хотела бы. За этот короткий срок я настолько привыкла, что он все время рядом, что его руки готовы подхватить, его глаза неотрывно следят за мной, а ноты окружают и поддерживают мои, что при мысли, что уже сегодня все это закончится, сердце наполняла тоска. Я прогоняла ее, глупую, как могла: ведь мы не расстаемся, просто времени проводить вместе будем немного меньше, но она нет-нет, да и проскальзывала грустной ноткой в сознание.

Как и положено добропорядочной осени, костюмированная пора вечера мастера Дербиша тоже принесла свои плоды: сегодня было объявлено о помолвке его старшей дочери Абиагил и мастера-ювелира Гобана Оакка. Счастливую пару громко и радостно поздравляли не только родные, но и все приглашенные. Веселье бурлило оранжево-желтыми пузырями, заряжая всех вокруг смехом и улыбками.

С непонятно откуда взявшимися подарками к свежепомолвленной паре потянулись друзья и знакомые, чтобы поздравить от всей души. Ожидаемо, каждый мастер дарил предмет своего искусства: так сам мастер Дробуш объявил, что дарит молодым большую деревянную кровать с резными стенками и шестами для полога, но отдаст ее только после свадьбы.

Молодая счастливая пара, не могущая оторвать взгляд друг от друга, стояла прямо около сцены, так что мы с Дарраком оказались сразу у них за спиной. Во время процедуры дарения, мы исполняли самые красивые композиции из нашего репертуара. Я старалась вложить в них все пожелание счастья, крепкой любви и благословений небес, что сейчас сама испытывала по отношению к молодым людям. Пусть, мы не были знакомы, но атмосфера всеобщей радости за пару говорила о многом.

Осветительных дел мастер, принесший на вечер одну из своих последних разработок, не колеблясь ни секунды, вручил ее помолвленным, давая инструкции по пользованию и попутно заверяя, что еще не одно себе такое сделает. Подарком оказался, конечно, светильник, дающий практически дневной свет и не требующий подставки. Его можно было подвесить в любой точке и даже без крючка. Достаточно просто на особой подставке, идущей в комплекте, выставить дальность и положить ее на пол, либо прикрепить к стене или даже потолку. В результате получалось маленькое парящее в воздухе без дополнительных приспособлений солнышко. Единственным предупреждением мастера оказалась просьба не ронять осветительный элемент, иначе тот мог не только сломаться, но и создать небольшой взрыв. Он над этим еще работал, и обещал подарить молодым на свадьбу целую люстру таких вот шариков, только усовершенствованных.

В этот раз из-за объявления гости отправились в столовую позже обычного. Когда мы снова остались наедине с Дарраком я положила ладони поверх утихших струн и вздохнула, не переставая улыбаться.

— О чем задумалась? — мягко спросил Дар.

Я покачала головой и ответила:

— Ни о чем, просто вечер сегодня хороший, — не могла же я ему сказать, что думала о том, как это здорово: соединить судьбу с тем, кого любишь и видеть в ответ на это искреннюю радость друзей и знакомых.

После того, как нам, по обыкновению, принесли ужин, а потом забрали приборы, Даррак ненадолго отлучился. Я сидела в пустом зале одна и легонько гладила уставшие струны, не заставляя их звучать, но благодаря за самоотверженную службу. В какой-то момент, почувствовав постороннее присутствие, я отрвала взгляд от своих рук и стала оглядываться в поиске источника повышенного внимания. Он оказался у входной двери. Грейнн Бойл стоял и пристально смотрел на меня, словно пытаясь удостовериться, что перед ним действительно я. Сглотнув, попыталась отвести глаза, изо всех сил надеясь на маскировку мастера Лира, однако в глубине души понимая, что она не настолько надежна с теми, кто меня хорошо знает.