Кира нахмурилась и принялась крутить на указательном пальце свой любимый перстень чешского стекла в виде сияющего красного цветка.
— Я скажу, если ты не скажешь Стасу.
— Почему это я должна что-то ему говорить? — обиженно спросила Вика, раздирая стебель одуванчика на закручивающиеся кольцами полоски. — Я твоя подруга или где?!
Кира вздохнула и сбивчиво рассказала ей все — и о своей подозрительности, и о снах, и об ощущении чьего-то постоянного наблюдения, и о видениях, и даже о пропавшем украшении и неизвестно зачем вылепленной собачьей экспозиции. Выслушав, Вика надолго замолчала, потом повернула голову и уставилась Кире в глаза — и делала это до тех пор, пока та не воскликнула:
— Что?!
— Скажи мне, милое дитя... — Вика чуть склонила голову набок, продолжая смотреть подруге в глаза, — а ты... ничего не принимаешь?
— Принимаю? — растерянно переспросила Кира и тут же возмутилась. — Ты про наркотики?! Да упаси боже! Вот уж к чему никогда тяги не испытывала! Как сказал один мой знакомый, алкоголь гораздо лучше наркотиков!.. Почему ты спросила?
— Да так... не бери в голову, — Вика положила одуванчик себе на колено. — Меня настораживает другое... Ты говоришь, что сейчас рано ложишься спать, что у тебя сонливость по вечерам, а ведь ты всегда была полуночницей.
— Это из-за работы...
— Глупости, ты и раньше работала! Сонливость может быть связана с пониженным давлением. Между прочим, ты какая-то бледная в последнее время — тебе никто не говорил? Тонометр дома есть?
Кира покачала головой.
— Я тебе дам на время — составишь мне недельный график своего давления — утреннего и вечернего... И что же это за знакомый говорит такие мудрые вещи? Он симпатичный?
— В молодости может, и был, но сейчас ему лет сто! — Кира стряхнула забравшегося на ногу муравья. — Ну, не сто... но не меньше шестидесяти. Я с ним на утренней пробежке встречаюсь. Очень интересный тип... — она заметила поблескивание в глазах Вики и поспешила еще раз добавить: — Но он очень старый, так что нечего так на меня смотреть!
— А ты проверяла? — Вика выпустила изо рта облачко сигаретного дыма. — Вот один мой знакомый говорил, что старых мужчин не бывает — бывают безнадежно утомленные мужчины. Так что может твой знакомый еще о-го-го!
— Тебя, как обычно, сносит на пошлости! — сердито сказала Кира. — Твоя глупая бесформенная голова забита одними лишь плотскими желаниями, а...
— Ими забита как раз не голова, — Вика запустила окурок в урну. — Кстати, о плотских желаниях... Ты не могла бы поговорить со Стасом? Меня он не слушает. Видишь ли, в мои отношения с мужчинами входит, чтобы они хотя бы иногда проводили со мной ночь, но он каждый вечер подхватывается и несется домой, словно его там не сестра ждет, а грозная жена! Он утверждает, что никак не может оставлять тебя на ночь одну... но тебе ведь не пять лет, Кир! Конечно, если тебе там страшно по ночам, это другое дело, но если...
— Я уже говорила с ним на эту тему — и не один раз! — Кира виновато покосилась на нее. — Но он и меня не слушает! Стас почему-то вбил себе в голову, что стоит мне остаться ночью одной, как квартиру тут же вынесут, а меня изнасилуют и убьют или сначала убьют, а потом изнасилуют... неважно! Уж не знаю, как его переубедить... Может, твои чары недостаточно эффективны? — она шутливо толкнула подругу в бедро, но Вика, вопреки обычному, не отреагировала на юмор, только неопределенно покачала головой и тут же закурила новую сигарету. Ветер растрепал ее темно-рыжие волосы, и она внезапно стала выглядеть очень уставшей и очень несчастной.
— Слушай, — произнесла Кира с легкой тревогой, — надеюсь, ты не имела глупость в него влюбиться?!
— Вот чего нет! — возмутилась та.
— Тогда в чем дело?
— Не знаю. Он нравится мне, но... — Вика пожала плечами. — Нет, конечно, он очень хорошо ко мне относится, он мил и предупредителен, но я знаю его не лучше, чем в первый день знакомства. Иногда он смотрит... как-то насквозь, словно меня нет... и иногда мне кажется, что он живет в какой-то параллельной плоскости, которая никак не может пересечься с моей. Он кажется каким-то... не странным, нет... он кажется каким-то слишком отдельным. И, честно говоря, еще ни один мужчина, которому я предлагала остаться на ночь, не отказывался от этого... так долго.
— И тебя это задевает.
— Дело не в этом. Дело в том, что мне кажется, что на самом деле Стас хочет остаться, но что-то заставляет его уйти. И я не знаю, что.
— Клянусь всеми богами всех пантеонов, что это не я! — Кира взглянула на часы. — Если говорить откровенно, то нарисованный тобою портрет Стаса мне совершенно не знаком... Но, Вика, если все так сложно — просто брось его! Стас, конечно, мне брат, но он появился двадцать лет спустя, и все эти двадцать лет я дружила с тобой. Я вовсе не хочу, чтобы он заморочил тебе голову!
— Я не хочу его бросать, — Вика хмуро смотрела на сизую дымную спираль, выматывавшуюся из кончика тлеющей сигареты. — Пока не хочу... Ладно, это все лирика... Ты давай, быстрее окучивай того юношу с танцев, он сейчас тебе очень пригодится! Ни к чему влачить одинокое существование, особенно весной! Миндаль уже цветет... а скоро пойдет сирень, теплые вечера, романтика, все дела... Нужно успеть вволю нагуляться, пока город не наводнили приезжие. А гулять вчетвером будет очень неплохо — мы, красивые и стройные, и наши мужики — тоже так ничего себе... Так что поторопись!
— Постараюсь. Как только, так сразу пришлю тебе телеграмму. Что ж, до нескорой встречи, унылая груда дряблой протоплазмы, восседающая среди роз!
— До свидания, дряхлый слизистый монстр, ужасающий Вселенную ноздреватым ликом своим!
Кира смущенно-кокетливо отмахнулась ладошкой. Вика крутанулась на каблуке, отчего ее незастегнутый френч распахнулся, явив короткую кофту, низко вырезанные джинсы и голый сливочный живот. Кира сделала реверанс. Вика отдала пионерский салют. После чего они помахали друг другу и разошлись в разные стороны, очень довольные собой. Вика запрыгнула в подъехавший топик. Кира перебежала дорогу, вскочила в автобус, где, сев на свободное местечко возле окна, принялась размышлять над выражением лица брутальной медицинской Ларисы, над словами Вики и над своей возможной болезнью. Почему-то в голову упорно лез туберкулез, и в сопровождении этого уродливого и пугающего призрака она доехала до конечной, дошла до КПП, и только за ним призрак отцепился и канул куда-то в пропитанный дымом и морем воздух.
Первым, кого она встретила, был дядя. Иван Анатольевич стоял возле перил и курил, рассеянно глядя на рабочих, тащивших куда-то длинную доску. Увидев Киру, он выбросил окурок и быстро спросил:
— Ну, как прошло?
— Мимо, — Кира остановилась на нижней ступеньке. — Ничего определенного сказать не могут, нужно пройти обследование, но сердечный ритм нормальный, и на первый взгляд все нормально... В общем, там видно будет, — она вздохнула. — Неужели наследственность сказывается?
— Какая наследственность? — дядя Ваня открыл перед ней дверь. — У нас в роду сердечников вроде не было.
— Как же, а бабка?! — с негодованием воскликнула Кира. — Она же постоянно с сердцем маялась...
— С чего ты взяла? — насмешливо отозвался он. — Вот уж с чем у тети Веры проблем не было, так это с сердцем! Несмотря на возраст, она была здоровей меня с Аней вместе взятых!
— Как?.. — Кира остановилась, ошеломленно глядя на него. — Погоди, но ведь она умерла от разрыва...
— Да, и, честно говоря, меня это удивило... Естественным путем, думаю, это вряд ли бы случилось. Может, сильно напугал кто... — Иван Анатольевич неопределенно развел руками.
— Погоди, но ведь она лежала в больнице!
Дядя внезапно смутился.
— Да... конечно. Но это было лишь обычное обследование... Так или иначе, тут тебе волноваться нечего. Если б у тети Веры были проблемы с сердцем, я бы знал. А их не было.
Часть 2.
ТЕМНОЕ ЭХО
I.
В конце апреля погода менялась с такой же умопомрачительной скоростью, как меняются желания капризной женщины. В один день природа нежилась под теплым ярким солнцем, играла яркими цветами, всюду пахло зеленью и распаренной землей, стремительно тянулись вверх травы, выбрасывая зеленые щетинистые колоски, качали головками весенние цветы ярких желтых и лиловых красок, и уже пушились одуванчики, и порхали бабочки, и зажигались белые свечи каштанов, и фруктовые деревья набрасывали на себя душистые белые и розовые покрывала, и всюду вырастали рыхлые конусики муравейников, а в степи у своих норок блаженствовали на солнце сонные тарантулы, и жители города ходили в легких куртках нараспашку, а то и просто в свитерах и рубашках, и все девушки были яркими и нарядными и уже казались загорелыми, и золотистый солнечный свет и ярко-голубое южное небо отражались в их глазах и многие люди уже гуляли у моря, и море казалось добродушным и игриво шлепало легкими волночками по цветной гальке, словно говоря, что на самом деле оно не такое уж мрачное и коварное, каким казалось совсем недавно... А над морем, на скалах, древний город, пронизанный солнцем, чудился волшебным видением, сказочным призраком, который вот-вот воспарит и уплывет куда-то к горизонту, куда вскоре медленно и как-то томно уйдет солнце, обещая еще более чудесный день, и за ясным вечером следовала такая же ясная ночь.
Но на следующее утро солнце словно забывало о своем обещании и не показывалось, и начинал дуть сильный пронизывающий ветер, и серое небо опускалось, придавливая верхушки деревьев, и прятались бабочки, и тарантулы забивались в норки, все вокруг становилось блеклым и унылым, и с деревьев сыпались цветы, и люди плотнее застегивали куртки, а некоторые — и пальто, и море ревело и билось о скалы, и от него тянуло холодом, и древние развалины казались мрачными и неприглядными, и вчерашняя весна словно была сном. И так тянулось несколько дней, а потом весна возвращалась и все начиналось заново, пока инициативу у нее вновь не перехватывала неизвестно откуда взявшаяся осень.
Но эта последняя суббота апреля была весенним днем, и почти с самого утра Кира сидела во дворе, на одной из скамеечек возле стола. Стас был на работе, Вика тоже, у Сергея обнаружились какие-то дела, а просиживать такой чудесный день в квартире, куда никогда не заглядывает солнце, Кире не хотелось. Она долго бродила возле моря, а теперь, отвоевав у шахматистов и нардистов часть стола, разложила на нем материал и инструменты и дала волю своим пальцам, истосковавшимся по творчеству. Разумеется, опять никакие лампы или сюрреалистические цветочные горшки не получались, в голове не возникало никаких образов, и мысли следовали исключительно путями реальности. Она работала с удовольствием, но в то же время раздраженно думала, что глупо заниматься простым копированием того, что видишь вокруг. Оно и так есть.
Почти все скамейки были заняты неизменным контингентом. Софья Семеновна, как обычно, читала какого-то классика, покуривая сигаретку, Нина вязала, Таня и Мила курсировали с колясками в окрестностях двора, прочие женщины упоенно болтали. Князев, несмотря на теплую и даже жаркую погоду так и не снявший свой мешковатый теплый плащ, изредка выглядывал из-за газеты в облаках сигарного дыма и передвигал фигуры на шахматной доске, каждый раз погружая этим Сан Саныча в состояние мучительной задумчивости. Нардисты лениво бросали кости, тянули "Жигулевское", жалуясь, что вкус у него совсем не тот, что был в восьмидесятые, и глазели на ноги проходящих вдалеке девушек. На качелях по очереди катались четырехлетние девочки-близняшки из соседнего дома. Дворничиха, вооружившись устрашающего вида косой, выкашивала траву вокруг ореховой рощицы, а вокруг нее вилась молодая бомжиха, путаясь в собственных ногах, и с пьяной хрипловатостью выговаривала свое ежеутреннее заклинание.
— Зин, дай косу! Зин, ну дай покосить! Ну, Зин!
Но та только безжалостно отмахивалась, и Кира, которой до сих пор не приелась эта сцена, фыркала, после чего снова возвращалась к работе. Сидевшая рядом с ней на скамейке пятилетняя внучка Нины, живая и смышленая девчушка, совершенно не похожая на свою бабушку, наблюдала за действиями ее пальцев с искренним восхищением. Кира уже несколько раз пыталась изгнать ее со скамейки, над которой плавали клубы дыма, но Настя только упорно мотала головой и цеплялась руками за скамейку. Нина же, увлеченная вязанием, не обращала на это внимания.
— Вот, — наконец сказала Кира, ставя фигурку на стол, и Настя приоткрыла рот, с восторгом глядя на маленькую копию самой себя, сделанную из яркого пластилина. Кира изобразила ее в длинном сказочном платье, хотя на Насте были джинсы и свитер, в остальном же она ни в чем не отступила от оригинала, и у фигурки были те же косички, улыбающийся рот и вздернутый нос.
— Здорово!
— Из глины бы вышло лучше, — заметила Кира. — Кроме того, глину можно было бы потом раскрасить, чтобы было видно твои веснушки. Но глина, извини, мне нужна для работы.
— Можно я бабушке покажу?!
— Ну конечно.
Настя подхватила фигурку и умчалась. Кира вытерла прихваченной из дома тряпкой испачканные руки и, пользуясь уходом Насти, закурила, тут же заслужив неодобрительный взгляд нескольких пожилых женщин. Потянулась и вздрогнула, когда ее нога толкнула в бок устроившегося рядом, под столом, Лорда. Но тот лишь моргнул в ответ и снова положил морду на лапы. Возле него лежала Буся, выставив толстый лысый живот, и задумчиво смотрела на Киру. Кира уже заметила, что и тетя Тоня, и Софья Семеновна несколько раз недовольно и в то же время удивленно поглядывали в их сторону и несколько раз окликали, но собаки так и не сдвинулись с места.
— Да у тебя настоящий талант! — сказали сзади, и Кира, лениво повернув голову, взглянула на подошедшую Софью Семеновну. — Удивительное мастерство.
— Не нужно таланта, чтобы что-то скопировать, — отозвалась Кира. — Это просто поделки. К тому же, грубые поделки. Я не скульптор и никогда им не буду. Я занимаюсь керамикой. А это — баловство.
— Я бы не сказала, — Софья Семеновна окинула взглядом пластилиновые фигурки Буси и Лорда, парочки динозавров и нескольких обитателей двора, сидевших сейчас на скамейках. Улыбнулась, глядя на саму себя, сидящую на пеньке с длинной трубкой вместо сигареты и ноутбуком на коленях вместо книжки. Потом взяла другую фигурку — человека в плаще и очках, замахивающегося на невидимого противника огромным шахматным конем. — Гляди-ка, Вадим, это же ты! Удивительно похоже!
— Да, что-то есть... — темные очки выглянули из-за газетного листа. — Правда, в жизни я не такой зеленый.
— Это художественная вольность. К тому же, у меня не такой уж богатый выбор, — Кира кивнула на пластилин. — Черный уже кончился, правда, есть еще желтый... но он не слишком выразителен. А зеленый приятен для глаз.
— Это наполняет меня радостью! — буркнул Вадим Иванович и снова спрятался за газетой. Софья Семеновна поставила фигурку.
— Жаль пластилиновые недолго простоят. А почему из глины не делаешь?
