Попавшие 2

О том, что Глушаков не ошибся, красноречиво сообщил яркий свет, ударивший в окна западной части ангара. И почти одновременно с этим гулко застучала автоматическая пушка. Снаряды 30-го калибра с легкостью пробивали стены ангара и даже станины установленных в нем машин, и сжавшийся в комок Саня каждое мгновение ожидал, что один из них прошьет его и тело, как бумагу. Он видел, как они рикошетили, выбивая снопы искр, и пролетали мимо. Он вжимался в станок и спиной чувствовал, как по нему лупят снаряды. Его лицо перекосило от страха, а руки сжали голову, словно это могло его защитить.

Как будто этого было мало, вертолет ударил НАРами. Ангар задрожал под их ударами, Санька на время оглох, и решил, что уж на этот раз ему точно пришел конец. Особенно после того, как неведомой силой его оторвало от станка и бросило... куда-то. Сначала он летел, затем катился кубарем, потом рухнул лицом в пол и затих. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он мертв. Но прошло несколько секунд, и раздалось громкое апчхи! надышавшегося пылью Глушакова.

— Живой?— сквозь писк в ушах услышал он чей-то голос, повернул голову и увидел сидящего неподалеку Михалыча.

— Вроде...— ответил Санек и не узнал собственного голоса — такой хриплый он был и глухой.

Потом бармен заговорил тише, поэтому Саня не все понял, что он сказал:

— Сей... ...нется и сро..ет этот сарай ...млей. ...шай ... внима...— с этими словами Михалыч открыл кейс, с которым не расстался даже в самый критический момент. Саня не видел, что в нем, так как обзор закрывала откинутая крышка. Немного подумав, Сизый взял что-то, закрыл чемоданчик, а предмет протянул Сане.— ...ржи!

Это был туго скрученный моток медной проволоки, залитый чем-то похожим то ли на мед, то ли на янтарь, застывший до состояния камня.

— С его ...щью ... выру... ...тушку,— продолжал Михалыч.— ...лько отсюда ... не доста... Нужно подня... ...ыше,— и с этими словами он ткнул пальцем вверх. Поня...?

Саня задрал голову и присвистнул бы, если бы не пересохшие губы. Крыша ангара зияла дырами, а кое-где и вовсе провалами. Часть стены тоже снесло неуправляемыми ракетами. Сквозь прорехи можно было разглядеть отсветы, бросаемые прожектором вертолета, который, хоть и отлетел от обстрелянного ангара, но все еще крутился поблизости — Саня слышал приглушенное писком в ушах постукивание двигателя.

— Давай, ...цан, выру...!— бармен похлопал Глушакова по плечу.

Саня понятия не имел, что у него в руках, и не совсем понимал, что от него хочет бармен, но кивнул, кое-как встал на ноги и, пошатываясь, поплелся к лестнице, на которой совсем недавно побывал Макс. Сам Клинцов в это время, составив компанию Косте — надо же, и он уцелел! — расстреливал патроны, время от времени высовываясь в проем распахнутых ворот. Оклемался, значит.

Пару минут назад Глушаков удивленно посматривал на находящегося в прострации Макса, а теперь сам брел, словно сомнамбула, не до конца отдавая отчет своим действиям. Он напоминал заведенную куклу с минимумом интеллекта, получившую несложное задание, смысл которого ее не касался. Она просто выполняла свою работу. Так и Саня, тупо брел сначала до лестницы, потом по ней. Он почти совсем перестал слышать, и все, что происходило вокруг, доносилось до него словно сквозь плотный комок ваты — едва-едва. И его черепная коробка была забита ватой. Или опилками. Или что там было в голове у чучела из одной детской сказки? Саня не понимал, что он делает, но делал, потому что так было надо.

Он прошел по покосившейся галерее до того места, где гранатометный выстрел разнес часть стены. Именно там можно было легче всего забраться на крышу. Что Саня и сделал. Ноги заскользили по наклонной плоскости, но он схватился за торчащие куски арматуры свободной рукой, чтобы не упасть. Зафиксировал тело, выпрямился во весь рост.

И в этот момент его осветил прожектор. До сего момента приглушенный стук вертолетного движка начал нарастать. Саня поднял руку с мотком проволоки, чтобы прикрыть глаза от яркого света. Сквозь него трудно было судить о том, как близко находится вертолет — свет заполнил весь мир вокруг Глушакова. Лишь когда его закачало от разгоняемого лопастями воздуха, он понял, что вертушка подошла совсем близко. А он продолжал стоять, щуря глаза и пялясь в белый свет.

И тут моток проволоки заискрился, причем эти искры свободно пролетали сквозь сжатую ладонь Глушакова, не причиняя тому ни малейшей боли. Даже приятно было, что уж там. В теле появилась какая-то легкость, а в голове — пустота.

А потом яркий свет покачнулся, смолк давивший на уши вертолетный рокот, и машина, клюнув носом, рухнула вниз. Спустя пару секунд раздался взрыв.

Больше Саня ничего не помнил — его сознание отключилось...

* * *

В трубе было темно и тесно — приходилось идти полусогнувшись. А еще страшно. Все время казалось, что из темноты вот-вот выскочить какая-нибудь тварь и откусит голову. Или, что ничуть не лучше, вцепится в зад, поэтому Кузьма, двигавшийся следом за Серегой, то и дело оглядывался, но не видел ничего, кроме темноты. Каково было самому Уфимцеву, оставалось только гадать, так как он шел молча, хотя и пыхтел, как паровоз. Татарин старался не отставать, скользил ладонью по шершавой поверхности трубы, борясь с приступами клаустрофобии. Что, если потолок вдруг обвалится? Что, если внезапно в трубу хлынет вода? Что, если... Страхов было много — каждые пару минут Кузя придумывал все новые.

И как будто сглазил.

В какой-то момент труба завибрировала, а издалека донесся противный давящий гул. Кроме того, то и дело по трубе прокатывались какие-то кровавые всполохи, от которых перехватывало дыхание и дергалось правое веко — по крайней мере, у Кузьмы.

— Выброс,— коротко сообщил остановившийся Уфимцев. Судя по грохоту и иллюминации, они находились неподалеку от выхода, поэтому спешить он не стал.

Да и Сапожков, признавший правоту товарища, впервые за все время пребывания в трубе порадовался, что находится именно здесь, а не снаружи. Там сейчас творился настоящий ад.

Но облегчения осознание этого не принесло — было, как и прежде, дискомфортно и жутко. А что, если...

Но ничего не случилось. Выброс, как это всегда бывает, закончился внезапно, и Серега пошел дальше. Не прошло и пяти минут, как труба закончилась, и они выбрались под открытое небо. День уже полностью вступил в свои права. Погода была, как обычно пасмурная, небо хмурым и серым.

Кузя обернулся, глянул в зев трубы, поежился с мыслью о том, что теперь ни за какие коврижки не полезет в нее — что бы ни случилось. Над трубой возвышалась скала, сложенная из глинистой породы. Довольно высокая, до верхнего края не добраться.

А под скалой рос лес с подлеском настолько густым, что сквозь него пришлось продираться, используя нож, как мачете. Чем и занимался Серега, прокладывая путь к свободному пространству.

К счастью, дебри закончились быстро, а вместе с ними и сам лес — ребята выбрались на простор, ограниченный только линией горизонта. Ровная и изогнутая, как поверхность теннисного мяча, степь — и такая же желтая и пушистая от трав.

И ни малейшего признака дороги, о которой говорил Егор.

Да и сама местность ничем не походила на Темное Ущелье. По прикидкам Сереги именно туда должны были выбраться парни. Но нет, ничего подобного, уж он-то точно знал, так как побывал в том Ущелье не так уж и давно.

И Кузя был с ним полностью солидарен:

— Мы где, а?

— Не знаю,— пробормотал Уфимцев.

— Назад я не пойду,— категорично заявил татарин. От одной мысли о том, что снова придется корячиться в трубе и дрожать от страха, ему становилось не по себе.

— Я тоже.

— И куда теперь?

Вариантов было целых три: вперед, налево или направо.

Егор говорил, что нужно идти на юг, чтобы выбраться к Заставе. Только где он этот юг? Компаса нет, солнца нет, знакомых ориентиров нет. А в силу мха на деревьях Серега не верил. Заплутал он как-то в подмосковном лесу. Вспомнил, что мох на деревьях растет с северной стороны — где-то он об этом читал — и был неприятно удивлен, когда увидел, что растет он по всему стволу, на всех окружавших его деревьях. Вот так.

— Прямо пойдем,— решил Уфимцев.

— Почему именно туда?— Кузя пытался понять его логику.

На что Серега лишь пожал плечами.

Впрочем, Сапожкову было все равно куда идти, лишь бы поскорее куда-нибудь выбраться. В идеале — к Заставе. Да и открытая местность импонировала ему больше, нежели дремучий лес по соседству, где опасность могла скрываться за каждым кустом. А у них даже оружия при себе никакого не было, если не считать ножа. Только вот ножом сподручно консервы открывать или хлебушка порезать, а воевать им с местными тварями будет затруднительно.

Шагали они бодро, но с оглядкой на появившиеся тут и там после Выброса аномалии, выдававшие свое присутствие различными визуальными эффектами. Но ведь не зря говорят, что глупость родилась раньше человека. По крайней мере, раньше, чем появился на свет Сапожков.

— О, арт!— обрадовался он, заметив подпрыгивавший в траве камушек, похожий на гриб. И рванул к нему, не задумываясь о последствиях. Очень уж хотелось ему подержать в руках диковинку. А то ведь столько времени в Зоне, а настоящий артефакт в глаза не видел!

Хорошо еще, Серега был настороже, успел схватить его за рукав и отдернуть назад.

— С ума сошел?! Жить надоело?

И в самом деле — воздух вокруг артефакта так и клубился, преломляя пространство. Можно было гадать сколько угодно, что случилось бы, не останови он шустрого и глупого Сапожкова, но точно, что ничего хорошего.

Кузя не унимался, шарился по сторонам в поиске какой-нибудь палки, чтобы дотянуться до вожделенного арта. Пришлось Сереге применить грубую силу и утащить за собой неразумного татарина.

Полоска леса позади превратилась в тонкую нить на горизонте, а степь впереди совсем не изменилась, как будто путники топтались на месте. И это хорошо, что в ней не было ни холмов, ни какой-то густой растительности, закрывавшей обзор. Именно поэтому приближающуюся опасность они увидели издалека. Вернее, сначала услышали — топот тысяч ног, от которого явственно содрогалась земля...

Был какой-то старый фильм про американские прерии — названия Серега не помнил. Так там точно так же появлению большого лошадиного табуна предшествовали подобные явления. Но в реале на горизонте появились вовсе не лошади, а...

...бесчисленная лавина местных монстров.

И она неслась прямо на застывших в чистом поле парней.

Кого там только не было! Разглядеть их издалека в мелочах было мудрено, да и не стали ребята этого делать — уж больно быстро приближалась волна мутантов. Переглянувшись, они молча развернулись и припустили, что было сил, в обратном направлении.

Как ни быстро они бежали, но орда настигла бы их прежде, чем они успели бы добраться до спасительной в данной ситуации полоски леса. Теперь и труба казалась Сапожкову милее родного дома — лишь бы успеть до нее добраться. Ни за что не успели бы, если бы стая мутантов время от времени не меняла направление движения. То она неслась следом за беглецами, то резко — а главное, дружно! — поворачивала налево, то, передумав, ломилась направо, а потом снова мчалась по следам Сапожкова и Уфимцева. Некоторые особи попадали в аномалии, и их истошный визг красноречиво демонстрировал то, что ожидало татарина, сунься он за артефактом.

И все же орда их постепенно настигала. Слышалось многоголосое рычание, писк, рев, рык. Кажется, там даже шла борьба за то, кому первому достанется добыча. И уже лес не казался таким уж надежным укрытием. Да и труба — тоже. Но парни бежали, задыхаясь от натуги. Их подгонял страх и желание выжить.

До леса они добрались раньше, чем их настигли мутанты. Лес почему-то показался не таким уж и густым, как прежде. Ребята проскочили его на одном дыхании, снова выбрались на открытое пространство и...

...замерли в ступоре.

Не было за лесом никаких скал. И трубы, соответственно, тоже не было. А была все та же бескрайняя степь, похожая на ту, по которой они шли битый час.

А может, это она и была?

Парни обернулись к лесу, каждое мгновение ожидая появления стаи мутантов. Но так никто и не появился. Чтобы не томиться в ожидании невесть чего, Серега снова пересек полоску леса и вышел в степь... ну, да, точно такую же или очень похожую. И не было даже намека на присутствие какой-либо живности — даже птиц в небе.

— Что за чертовщина здесь творится?— тяжело дыша, пробормотал Серега.

Ответа не последовало. Уфимцев обернулся и понял, что татарина рядом нет.

— Кузя?

И снова тишина.

— Сапожков!— закричал он.

Кузьма исчез.

— Да что ж это такое...

Только этого не хватало.

Серега заметался туда-сюда в надежде на то, что они с татарином попросту разминулись. Заблудились в трех соснах, вернее, осинах. И вдруг услышал тихое пение. Это была песня без слов — кто-то напевал мелодию, похожую на колыбельную. Серега завертел головой пытаясь сориентироваться, а потом не спеша направился на голос, раздвигая ветви кустарника.

Он вышел на поляну, и одновременно с этим из-за туч выглянуло солнце. Оно было жарким, ласковым. Серега задрал голову и увидел голубое небо и плывущие по нему перьевые облака.

Да и поляна, на которую он набрел, была совершенно нетипичной для Зоны — идиллический лужок, заросший изумрудного цвета травой и ромашками, над которыми порхали бабочки. На противоположной стороне луга между двух усыпанных белым цветом деревьев стояла кровать-односпалка с пышной подушкой в изголовье и покрывалом с изображением резвящихся плюшевых медвежат. Именно такое было у Сергея в детстве.

А рядом с кроватью стояла мама и нежно улыбалась, глядя на вышедшего из леса сына. Она была такая... молодая. Да и он сам... Разглядеть себя с ног до головы, за отсутствием зеркала, Сережа не мог, но его руки, вернее ладошки — они были детскими. А еще он заметил, что на нем вместо грязного старого камка, предоставленного ему Гоги, надета синяя пижама в полоску — опять же, точно такая, какая была у него в далеком детстве.

Мама поманила его рукой и ласково сказала:

— Сережа, пора ложиться спать!

Уфимцев вспомнил, что в те далекие годы он больше всего на свете не любил спать днем. Но это было давно. А сейчас ему очень хотелось улечься на манящую уютом кровать, опустить голову на подушку, пахнущую красочными снами, закрыть глаза и почувствовать тепло материнской руки, гладящей его по лицу.

Все вышло так, как он желал. Сквозь листву над кроватью пробивались лучи жаркого солнца, пахло цветущей вишней и приятными мамиными духами. Она гладила его по голове и тихо пела колыбельную, необратимо уносившую Сергея в мир сновидений...

Глава 14