Под утро Шеат вышел к небольшому хуторку, за которым всего в нескольких верстах, невидимое, но четко ощущаемое, лежало поселение побольше. Вступить туда Шеат решил с рассветом — так внимания меньше ночному гостю. Облюбовав крайнюю избу, он вскарабкался на поверх, где на куче сена позволил себе поспать до первого крика петуха, угнездившегося этажом ниже на жердочке, в компании несушек.
— ...Мил человек, купи сапоги! Гляди, твой размер! Уступлю за пару целковых!
Шеат жалел, что выбросил валенки, какая-никакая обувка, а так местные сапожники проходу не давали, завидев босого.
'Я немой. Я калека', вещал Шеат в пространство и старательно горбился. Грязный, с налипшим на мокрый зипун сенным сором, в штанах, разъехавшихся в паху от долгого бега, он и так производил недвусмысленное впечатление бродяги.
Жизнь вокруг била ключом. На ярмарочную площадь высыпал весь городок от мала до велика, съехались жители окрестных деревень. Торговали чем можно, кто в рядах, кто с подвод, кто вразнос. Горланили зазывалы, заманивая покупателей в богатые лавки. Давал представление заезжий балаган, на показ водили медведя на цепочке. Рискуя сломать себе шею, ковыляли на высоченных ходулях ряженые скоморохи. Требовательно громыхали мелочью в медных кружках монахи в черных рясах, просили подать. Им вторил стотысячным эхом звонницы белокаменный храм при монастыре.
Шеат с легкостью ориентировался в этом разноцветном людском море. Потолкавшись в толпе, он знал, сколько вокруг околоточных надзирателей. Мог с уверенностью сказать, что вон тот простовато одетый мужчина явился сюда не за покупками, это шпик или соглядатай, несущий свою службу. Что двое улыбчивых парней поодаль перешептываются отнюдь не о румяных молодухах, а о том, как половчее стянуть кошель у пузатого горожанина. И в то время как субтильного вида типчик придирчиво щупает штуку ситца, отвлекая продавца, его товарка проворно наматывает на локоть расписной платок с прилавка.
Но все это Шеат фиксировал попутно, краем глаза, объектом его пристального изучения являлись товары промышленного изготовления: разнокалиберные чугунки, черпаки, кастрюли, чайники, ведра, обернутые промасленной бумагой лопаты, косы и пилы, плуги, обмазанные салом, и, как верх прогресса, керосиновые лампы со стеклянными колбами. Здесь знали выплавку стали, умели дуть стекло, пользовались огнестрельным оружием, печатали книги. Неплохо, но бесконечно мало для достижения его, Шеата, цели. Требуемый уровень технологии, при самых оптимистичных прогнозах, будет достигнут лет через сто — сто пятьдесят. Шеат гляделся в блестящие бокастые самовары и внутренне мирился с мыслью, что проведет на этой планете остаток жизни. Как он будет выглядеть через полтора века?
Вмешательство рассудка на сей раз было ободряющим, даже с некоторыми нотками эйфории. То, ради чего Шеат появился на свет, к чему так долго и так тяжело готовился, становилось не просто гипотетически достижимым, а вполне осязаемым. К тому же, со своими способностями, с необоримым превосходством над местными жителями, Шеат проживет здесь так, как только захочет, как только ему вздумается. Не этого ли жаждет каждый человек?
'Да! Пожалуй, я — счастливчик!', — заключил Шеат и переступил в грязи босыми ногами.
Первое, что предстояло сделать — это разжиться деньгами. Объектом охоты Шеат избрал одного из румяных карманников, к тому времени уже удачно завладевшего чужим кошелем. Тот вряд ли станет поднимать шум в случае чего.
Парень терся в самой гуще народа, у циркового балагана. Шеат решил действовать примитивно просто. Протолкался к своей жертве, и, развернувшись лицом к лицу, молниеносно, без размаха ткнул карманнику в низ груди. Тот разом выдохнул весь воздух, выпучил глаза и попытался завалиться на бок, но остался стоять, подпираемый со всех сторон людскими телами. Шеат деловито обшарил неудачливого воришку, изъял туго набитый кожаный мешочек, упрятанный за пазуху, и растворился в толпе прежде, чем кто-либо что-либо понял. На все про все у него ушло несколько секунд.
Некоторое время Шеат изучал разнокалиберные кругляши с оттиском странной двуглавой птицы. Потолкавшись меж рядов, примечая, кто какими монетами расплачивается, он составил представление о номинале каждой денежки. А заодно и о примерной стоимости вещей. Со всем тщанием Шеат рассматривал сезонную одежку, чтобы по незнанию не напялить женскую либо слишком дорогую вещь, не нарушить общепринятых традиций. Покупки Шеат решил совершать не раскрывая рта: понимал он уже почти все, но разговаривать еще не решался.
Сначала Шеат решил справить обувку. Что-нибудь попроще, ибо нищенствующий побирушка, приобретающий хромовые сапоги, сразу же обратит на себя излишнее внимание. С поклоном, на сложенной лодочкой ладони протянул Шеат монетку, явно для покупки недостаточную. Лапотник скривился, но махнул рукой, бери, мол, дядя. Что с тебя взять, с калеки горемычного? Безошибочно подобрал пару по ноге, выдал подвязки да портянки из грубой холстины. Штаны и рубаху Шеат присмотрел попросторнее, чтобы не сковывали движений. Шапку взял заячью с ушами — скрыть свой колючий ежик. Тесный зипун с рукавами, доходящими до локтя, Шеат украдкой пристроил под чью-то телегу. Сам обзавелся вполне приличным армячишкой из овечьей шерсти. Шеат расправил плечи, приосанился, теперь он походил на доброго горожанина, не богатого, но и не бедствующего. Что-то неуловимо переменилось в его взгляде и поступи, вряд ли кто-нибудь признает в нем давешнего бродяжку. Теперь пришел и черед блестящих салом сапог: ни дать ни взять, посадский человек явился на ярмарку за обновкой. Ну и что с того, что общается он с продавцами жестами, морщась и указывая на горло? Осип дядя, хватил холодного кваса. С кем не бывает?..
...Карета лежала на боку. Точнее то, что от кареты осталось: размолотые в щепу доски, остов, чудовищной силой вывернутый винтом. На придорожной березе, принявшей на себя удар, словно зубы свирепого зверя, отпечатались глубокие рваные борозды. Навзничь, с оборванной вожжой, мертвым узлом въевшейся в руку, лежал кучер. Внешне он выглядел как человек, прилегший отдохнуть, но Шеат знал, что очнуться ему уже не суждено. Подле, не двигаясь с места, стояла лошадь, понуро склонив голову к земле, будто чувствовала свою вину. Второй пристяжной видно нигде не было, та, видно, обезумев, умчала дальше. Под искореженными обломками Шеат отыскал и пассажира, в нем еще теплилась искорка жизни. Молодой офицер в залитом кровью мундире, с пробитой головой, и острым обломком, торчащим из груди, подарил скауту последний взгляд пронзительно синих глаз и отдал богу душу.
Сложно сказать, что послужило причиной трагедии. Возможно, чего-то напугались лошади, возможно, не справился с упряжкой возница, решивший лихо промчаться под горку.
Шеат размышлял недолго. Если говорить отвлеченно, долгие размышления — вообще не удел скаутов. А тут такой удобный случай, судьба, можно сказать. Шеат прикрыл рукой остекленевшие синие глаза и закинул труп офицера себе на плечо.
Нужно было где-то спрятать тело, пока на дороге не появились люди. Шеат не придумал ничего лучше, чем просто отнести труп далеко в лес. Там переоделся в вещи погибшего, повесил на шею чужой нательный крест. Чуткое обоняние подсказывало, что поблизости проходила звериная тропа. Не пройдет и недели, как тело растащат хищники, не оставив и следа.
Шеат продолжит эту трагически оборвавшуюся жизнь. Продолжит ее достойно, так, чтобы не стыдно было перед погибшим офицером. Шеат замер на секунду и приложил ребро правой ладони к сердцу:
— Честь и память!
Это не пустая фраза для скаута.
И произнес он ее по-русски.
* * *
— Невероятно!.. — выдохнул Ливнев. Как и Вортош, он глядел на Ревина с восторженным недоверием. — Вы хотите сказать, что вы... с другой планеты? Пришелец?..
— Именно, — кивнул Ревин.
За окном уже во всю светило солнце, но тяжелые шторы никто открывать не спешил. Так и сидели при свете керосинового фитиля.
— Но вы... человек... Насколько я могу судить... Гм, простите...
— Я человек, — подтвердил Ревин. — Хотя строение моих внутренних органов несколько отличается от вашего. И что с того?
— Но...
— Вы полагаете, что в других мирах живут фиолетовые осьминоги?.. Живут, конечно, — Ревин улыбнулся. — Но люди встречаются тоже...
— А как далеко вы... ваша планета? — Ливнев взял чистый лист, утвердил точку. — Здесь, положим, мы... Земля, Венера... Солнце...
— Боюсь, при вашем масштабе, — Ревин поднял брови, — где-нибудь в Японии...
— Так далеко!..
— Да, — кивнул Ревин, — неблизко... Наша цивилизация насчитывает тысячи звездных систем, сотни тысяч планет. И естественных, подобных Земле, и рукотворных, имеющих возможность менять орбиты. Размеры человеческого пространства настолько велики, что свету нужны долгие-долгие годы, чтобы добраться от одних границ к другим.
— Редкая птица долетит до середины Днепра... — пробормотал Вортош. — Виноват... И как же вам удалось, так сказать, к нам?..
Ревин пожал плечами.
— Это сложный, чрезвычайно энергоемкий и весьма рискованный процесс. Деталей я объяснить не смогу, поскольку сам представляю переброску в общих чертах.
— Ну, а почему же вы, милейший друг, не признались сразу, кто вы и откуда? — Ливнев принялся расхаживать по комнате, стараясь унять эмоции. — Вы ведь и служить изволили, по самому что ни на есть по адресу!.. Мы тут по крохам, по крупицам собираем... Вы же... Вы же — кладезь! Чудо! Подарок судьбы!.. Боже! Случись со мной, не знаю, апоплексический удар, страшно же подумать, я ведь мог и не узнать ничего!.. Я бы вам не простил, голубчик, с того света бы являться стал!..
— Буду откровенен, виной тому исключительно прагматические цели, преследуемые мной. Да, вам, пожалуй, чудно лицезреть посланца иного мира, но наивно было бы полагать, что цена моим усилиям — лишь праздный визит вежливости.
— Что же тогда?..
— Сейчас попробую объяснить... Согласно науке о развитии мира, в настоящее время мы переживаем момент экспансии. Каждая цивилизация старается захватить как можно большие пространства. Пока ничейные...
— Как первые поселенцы в Америке? — усмехнулся Вортош.
— Если хотите. Мы пытаемся застолбить участок...
— Простите, вы сказали 'каждая цивилизация'. Вас много? — настал черед Ливнева перебивать.
— Ровно так же, как вы граничите с турками, поляками и китайцами, мы граничим с... расами иных разумных существ, не принадлежащих к человеческому роду. Среди них есть откровенно отсталые, а есть и весьма могущественные. Это, как бы выразиться... Некое национальное противостояние следующего порядка. Соперничество, которое по законам все той же науки о развитии мира, рано или поздно должно перерасти в открытую войну. Чем большие пространства займет человеческая раса, тем выше шансы выжить в будущем.
Наши корабли двигаются с немыслимыми скоростями, близкими к предельным скоростям перемещения материи в пространстве. Владения людей расширяются во все стороны с подобной быстротой, не останавливаясь ни на мгновение. Даже в настоящую минуту. Но этого все равно бесконечно мало. Расстояния, о которых идет речь, чудовищно велики. Мы бы давно утратили и единую власть, и контроль над удаленными границами, мы погибли бы как Римская империя без дорог, если бы не научились перемещаться мгновенно на любые расстояния...
Ревин вздохнул, прочтя на лицах собеседников плохо скрываемое недоумение.
— Смотрите, у нас так объясняют идею прыжков детям...
— Детям?.. — пробормотал Ливнев.
— Укажите кратчайшее расстояние между двумя точками, — Ревин придвинул листок бумаги.
— Известно, что это будет прямая, — Вортош пожал плечами и соединил отметки линией.
— Смею вас уверить, нет, — Ревин сложил лист, прижав точки друг к другу. — Кратчайшее расстояние между точками — ноль. Раз! — Ревин проткнул бумагу карандашом и поглядел в дырку на Вортоша. — И мы из Манчестера попадаем в Ливерпуль!..
— Шарлатанство, — недовольно проворчал тот.
— Полностью с вами согласен!.. Но работает... Так вот. Схема с дыркой хороша всем, но она станет функционировать не ранее, чем в Манчестере построят передающую станцию, а в Ливерпуле — принимающую.
— Иными словами...
— Иными словами, первый раз телегу приходится везти самим.
— С ума можно сойти, — помотал головой Ливнев.
— Не так давно мы открыли способ мгновенного перемещения, используя одну лишь станцию переброски. Однако, в силу определенной специфики, действует такой способ только на живые организмы. Представьте себе пушку, стреляющую в неизвестность снарядами из плоти и крови, в надежде на то, что в безумной дали те попадут на какую-нибудь планету и смогут выжить... Один из таких снарядов сидит перед вами. Моя задача отворить здесь принимающие врата. Любыми средствами.
— И тем самым, — Ливнев потер виски, — сделать наш мир частью вашего?..
— Да, — Ревин кивнул.
— А нас вы спросили?..
— Видите ли в чем дело, — вздохнул Ревин. — Цена вопроса столь велика, что ваше согласие или несогласие ничего не значит. Уж не стану лукавить... Возможен вариант, при котором планета останется в изоляции. Ваши традиции и мироустройство не претерпят ровным счетом никаких изменений. В этом случае мы уберем перебросочные станции в дальний космос и оставим вас в покое. До тех пор, пока вы не отыщите нас сами... Но такое развитие событий маловероятно. Мы дарим знания, технологии, новые возможности, о которых никто ранее не помышлял даже в самых своих смелых грезах. Это чересчур большой соблазн, уверяю... Или вы предпочли бы по-прежнему гонять чертей по бабкиным чердакам?
— Не знаю... — Ливнев выглядел растерянным. — Мотивы, движущие вами, понятны... Но... Я давал присягу... Первейшая моя цель — блюсти интересы страны, а не тешить собственное любопытство...
— Матвей Нилыч, бросьте! Кажущаяся непреодолимой разница национальных интересов одномоментно испарится, едва где-нибудь высадится десант тех самых фиолетовых осьминогов! Цвет кожи, разрез глаз, нюансы вероисповедания и прочих ценностей разом утратят былую роль, уступив куда более значимым различиям людей и не людей. Что такое эти нынешние государства, как не условное деление планеты на некие площади? Неужели вы готовы умереть, лишь бы кусок поверхности не изменил своей территориальной принадлежности?..
— Мы присягали не территории!.. — поджал губы Вортош. — Но отчизне! И царю!.. Вы — анархист!..
— Я — скаут, Вортош... И я тоже давал присягу... Не человеку. Но человечеству...
Ревин поднялся и раздвинул шторы, пустив в комнату солнечный свет. Поглядел задумчиво в окно.
— Поспешу вас утешить, господа, — продолжил он. — При текущем развитии земной науки, построить принимающее устройство получится не ранее, чем через век-полтора. Так что данную клятву, по всей видимости, вам нарушать не придется...
Ливнев молчал. Первая оторопь прошла. Перед ним снова стоял прежний Ревин, ничуть не похожий в своем генеральском мундире на пришельца из далеких миров.
