— Мне кажется, я знаю ту самую пьесу.
— Ты любишь музыку, доктор? — Рикассо подошел к шкафчику с напитками и как раз готовил что-то для Кильона, позвякивая разноцветными бутылочками, как мальчик своим первым набором для химии.
— Не совсем. Или, скорее, я был воспитан на музыке Небесных уровней, и все остальное по сравнению с ней не может не звучать довольно плоско и не вдохновенно. — Он помолчал. — Так и было ... прекрасно. Но я думаю, что мне нужна была голова, набитая машинами, чтобы добиться полного эффекта. Когда они забрали их, они также отняли большую часть моей способности ценить музыку. Все, что у меня сейчас действительно осталось, — это воспоминание о том, что я ценил это по достоинству. Как будто просыпаешься от сна, наполненного чувством ликования, но совершенно не можешь вспомнить, что именно было в этом сне такого восхитительного.
Рикассо велел Кильону занять одно из кресел для отдыха. Он передал ему напиток, который только что приготовил, химически зеленого цвета. — Когда ангелы не слушают музыку невыразимой красоты, задумываются ли они когда-нибудь о том, зачем вообще существуют?
— Только ангелы могли выжить на Небесных уровнях.
— Несомненно, это так, но не то, о чем я спрашивал. — Рикассо сделал паузу, чтобы передвинуть один из черных маркеров на шахматной доске, которая все еще находилась на столе. — Подумай об этом, доктор. Могли ли ангелы появиться на свет в какой-либо другой зоне, а затем колонизировать Небесные уровни?
— Я так не думаю, — осторожно ответил Кильон. — Машины внутри нас не могли бы функционировать где-либо еще. Вот почему их пришлось убрать, прежде чем я смог спуститься к Неоновым Высям. Мое тело возвращается к физиологии ангела, но без машин я никогда не стану в точности таким, каким был раньше.
— Тогда эти машины. Как они делаются? Кто их проектирует?
— Никто. Машины создают себя сами. Они бесконечно копируются и самовосстанавливаются. Ангелы рождаются точно так же, как и пре... я имею в виду, обычные люди — просто в их крови содержатся механизмы, унаследованные от матери.
— Значит, ты понимаешь основную природу этих машин — достаточно, чтобы ими пользоваться, достаточно, чтобы удалить их, не убивая хозяина, — но вы не смогли бы создать их снова, если бы потребовалось?
У Кильона возникло ощущение, что его заманивают в ловушку. — Полагаю, что нет.
— Но тогда зачем тебе это понадобилось? Машины были внутри вас на протяжении тысячелетий. Они еще не подводили вас и, вероятно, не подведут в будущем. Но кто-то, должно быть, когда-то их готовил.
— И, я полагаю, об этом есть отрывок в Писании?
Улыбка Рикассо была выражением узнавания самого себя. — На самом деле, на этот раз его нет, а если и есть, то он настолько замаскирован метафорами, что даже я не разобрался в нем. Но суть по-прежнему остается в силе: ангелы — это всего лишь люди с некоторыми высокотехничными модификациями. Они кажутся уникально приспособленными к жизни на Небесных уровнях, но, возможно, именно так это выглядит для нас сейчас, по прошествии тысячелетий. Конечно, определенная степень адаптации была, но недостаточная, чтобы создать таких существ, как ты, из цельной ткани. Должно быть, с самого начала, еще до образования зон, существовало что-то вроде ангелов. Прежде, как сообщает нам Завет, врата рая были закрыты, и ангелы были фактически заперты на Небесных уровнях.
— Завет также говорит нам, что когда-то люди были подобны детям и жили вдвое дольше, чем мы сейчас.
— Я не утверждаю, что постиг все тайны. Но у меня действительно есть теория насчет ангелов. Когда-то они были очень распространены. Возможно, они даже были доминирующей формой. Существовало два типа людей: те, кто жил на земле, которые были очень похожи на меня, и которые биологически были такими же, как мы, роящиеся сейчас. И были те, кто усовершенствовал себя, чтобы летать и использовать машины; машины, которые позволяли им подключаться к сфере чувств, которую простым людям никогда не постичь. Возможно, это был вопрос личного выбора, стали ли вы ангелом или остались со старой анатомией. Или, возможно, выбор не имел к этому никакого отношения. Возможно, это было даже наказанием или епитимьей — быть переделанными в обычных людей и низвергнутыми на землю. Но мне ясно одно. Даже если бы ангелы владели небесами, даже если бы они осмелились пересечь безвоздушные пространства над атмосферой, большинство из них не смогли бы выжить, когда образовались зоны. Точно так же, как ангел не мог бы существовать здесь, в зоне, в которой мы сейчас обитаем, так и большинство ангелов погибло бы, когда появились зоны. Лишь немногим посчастливилось бы оказаться в зоне, которая все еще могла поддерживать тот тип бытия, которым они стали. И поэтому они процветали — или, по крайней мере, не умирали, — в то время как все остальные падали с неба, как камни. И именно поэтому сейчас на Небесных уровнях есть ангелы. Не из-за какого-то уникального совпадения функций и форм, а потому, что им повезло.
— Это теория, — согласился Кильон.
— Дело не только в этом. Во время наших путешествий мы иногда сталкиваемся с торговцами на поверхности, которые специализируются на артефактах антикварного характера. Так уж получилось, что я питаю особую слабость к старым костям. На самом деле, я превратил коллекционирование скелетов падших ангелов в свое небольшое хобби. Нет такой части Земли, где их нельзя было бы найти. Как будто они были повсюду, пока зоны не убили большинство из них. — Он сделал паузу и сделал глоток из своего бокала. — Я приношу извинения, если тебе это неприятно. Я не хочу никого обидеть. Все, что меня действительно интересует, — это природа нашего мира. Ангелы — часть этой тайны, поэтому я, естественно, с немалой энергией занялся вопросом об их происхождении. Но меня так же интересует происхождение Копья, или Упокоения души, или плотоядных воргов...
— Я знаю о твоем интересе к воргам, — сказал Кильон.
— Знаешь, доктор?
— Я видел, как одного из них поймали и посадили в ящик для тебя. Я видел, как его выгружали из "Раскрашенной леди".
— Тогда ты знаешь все мои самые сокровенные секреты. — Рикассо заколебался и посмотрел на свои часы. Несмотря на всю их враждебность, размышлял Кильон, ношение часов было, по крайней мере, одной общей чертой жителей Копья и Роя. — Еще не слишком поздно. Хотел бы ты посмотреть на моих монстров?
— До тех пор, пока они не попытаются высосать мои мозги.
— Уверяю тебя, на это очень мало шансов. Сейчас они не представляют никакой опасности. Я даже надеюсь, что из них может получиться хоть что-то хорошее.
Они допили свои напитки и вышли из каюты. Рикассо что-то прошептал охранникам, и их увели из той части "Пурпурного императора", с которой Кильон начал, по крайней мере, в меру знакомиться. Рикассо поспешил вперед, пылая энтузиазмом от возможности покрасоваться. Они спустились на другой уровень — теперь они наверняка были где-то в нижней части гондолы — и прошли через ряд темных, гулких складских помещений, уставленных башнями из прикрепленных друг к другу ящиков, в которых хранились — так Кильон понял по пожелтевшим этикеткам — различные расходные материалы и запасные части. Некоторые ящики у дальних стен выглядели пыльными и заброшенными, как будто их не открывали годами. Учитывая огромные размеры "Пурпурного императора", весь этот мертвый тоннаж можно было терпеть и даже забыть о нем.
Наконец они подошли к комнате, которая, по расчетам Кильона, должна была находиться где-то в задней части гондолы. Рикассо открыл внушительно бронированную дверь увесистым ключом, а затем повторил процедуру с другой дверью, расположенной сразу за первой. — Осторожность не помешает, — сказал он. — Они не смогли бы причинить большого вреда, даже если бы выбрались наружу, но это плохо отразилось бы на мне.
— Я думал, ты здесь главный.
— Да, но нет недостатка в несогласных, которые ухватились бы за любую возможность свергнуть меня с трона. — Он изобразил высокий, плаксивый тон голоса. — Пренебрегает своими обязанностями. Тратит свое время на домашние развлечения. Возится, когда ему следовало бы управлять Роем — ты понял идею. — Он хмыкнул и вернулся к своему обычному тону. — Тот факт, что я делаю все это из-за Роя, полностью ускользает от них.
Он повел Кильона в помещение, которое на первый взгляд казалось чем-то вроде воздушной темницы или камеры пыток. Вдоль одной стороны тянулись клетки, вдоль другой — скамейки, заваленные всевозможными инструментами, от изящных и точных до жестоких и пугающих. Из-за отсутствия окон комната освещалась несколькими подвешенными на цепочках фонарями розового цвета, которые уже были зажжены, когда они вошли. Откуда-то доносились глухие удары двигателя внутреннего сгорания. Над скамейками бесконечно вращались колеса, тросы и стержни. Резиновые ремни передавали эту мощность на ожидающие инструменты и приспособления.
— Это моя лаборатория, — гордо сказал Рикассо, слегка поворачиваясь на каблуках. — Это то место, где я пытаюсь сделать свое дело... то, что мне нравится называть "наукой". — Он многозначительно помолчал, изучая реакцию Кильона. — Тебе знакомо это слово?
— Я так не думаю.
— Честно говоря, я был бы удивлен, если бы это было так. В наши дни этого не так уж много.
Кильон натянуто улыбнулся. Он бросил косой взгляд на содержимое клеток и был обескуражен тем, что увидел.
— Тебе придется просветить меня.
— Мы занимаемся прикладной наукой, доктор, все мы. Мы живем в мире, окруженном технологиями, и мы знаем, как эти технологии работают, и, что не менее важно, мы знаем, когда они не будут работать. Мы обучаем людей использовать их наилучшим образом. Мы объединяем их в гильдии и военные организации. Некоторых из них мы помещаем в больницы и морги. Мы абсолютно, непоколебимо верим в их способности. Мы — вообще говоря — можем отремонтировать, перестроить или продублировать практически все, что угодно, от кремневого пистолета до поршневого двигателя, электропоезда или телевизора, устройства нейровизуализации или оружия с энергетическим разрядом. Это придает нам блеск компетентности. Но это все, что есть на самом деле. Загляните под наше поверхностное понимание, и все, что вы обнаружите, — это зияющую пустоту невежества. Мы на самом деле ничего из этого не понимаем. Все это просто игрушки, которые нам передали по наследству, чтобы мы играли с ними.
— Похоже, это не причиняет нам никакого вреда.
— Да, иначе нас бы здесь не было. Но это только потому, что мир был стабилен на протяжении тысячелетий, поэтому мы не подвергались испытаниям. Нас сняли с крючка. Но сейчас мир меняется, и у нас нет ни малейшего представления о том, как это работает или что мы можем с этим поделать, и что меня больше всего беспокоит, так это то, что у нас будет не так много времени, чтобы снова войти в курс дела. Отсюда, — сказал он, обводя легким жестом свое окружение, — наука или, по крайней мере, та трогательно маленькая ее область, в которую я могу внести какой-то крошечный, пустяковый вклад.
— Я все еще не совсем уверен, что понимаю.
— Я хочу разобраться в этом мире, доктор. Я хочу открутить винты, снять его элегантный корпус, взглянуть на сверкающий механизм, покопаться в шестеренках, а затем решить, сломан он или нет. Тогда я хочу знать, можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы снова собрать все воедино. Может, и нет, но, по крайней мере, мы получили бы удовлетворение, узнав об этом.
— Нас удовлетворило бы наше собственное бессилие?
— Мы не узнаем, пока не попробуем. — Рикассо провел руками по набору стеклянной посуды, состоящей из спиральных трубок, конусообразных реторт и медленно капающих фильтров. Что-то густое, прозрачное и смолистое накапливалось в собирающей колбе, капля за каплей. — Послушайте, я же не виню нас за то, что мы не проявляем особого интереса к науке. Интеллектуальное любопытство только продвинет вас далеко вперед. Зоны, по своей природе, накладывают чудовищные ограничения на то, что мы можем надеяться сделать. Каждое работоспособное устройство уже вошло в наш арсенал полезных гаджетов. Мы прорабатывали перестановки снова и снова. Нет смысла рассуждать о том, что бы вы делали, если бы вам не приходилось работать в условиях ограничений зон, потому что мы работаем, и это дано Богом. По крайней мере, так кажется.
Одно из существ в клетке хищно зашевелилось. — Ты думаешь иначе.
— Зоны нестабильны. Мы это знаем. Но что, если зоны радикально, катастрофически нестабильны? Шторм уже погрузил Копье в нищету и тьму. Это уже потрясло мальчиков-черепов и сделало наше существование более шатким, чем было раньше. Однако все, что мы видели на сегодняшний день, может оказаться ничем по сравнению с тем, что могло бы произойти в будущем. На данный момент люди способны выживать почти везде на планете, но нет никаких причин, по которым так должно быть всегда. Что, если Проклятие разрослось и охватило территории, которые сейчас пригодны для жизни?
— Мы бы переехали, — сказал Кильон.
— Пока мы больше не смогли бы двигаться. И что потом? Просто сдаться и умереть, как это сделали ангелы?
— Нет никаких причин ожидать, что что-то подобное произойдет в ближайшее время.
— Каждым атомом своего существования я надеюсь, что ты прав, доктор. Чем бы ни были атомы. Но это не единственная опасность, с которой мы сталкиваемся. Зоны могли бы остаться такими, какие они есть сейчас, и у нас все равно были бы проблемы. Мир остывает, атмосфера разрежается, леса умирают. Это не имеет никакого отношения к зонам или штормам. Но это столь же эффективно сужает наши возможности.
— И каково ваше решение?
— У меня его нет. Пока. — Рикассо направился к крайней левой клетке. — Но я направляю свои усилия в этом направлении. Мне кажется, что, как бы ты на это ни смотрел, это проблема зональной толерантности. Если зоны меняются, мы должны быть в состоянии противостоять всему, что бросает нам судьба. И если мир становится все менее пригодным для жизни, мы должны найти способ выжить без этого. — Он прочитал что-то на лице Кильона. — Ты думаешь, я шучу.
— Куда мы пойдем, если у нас не будет всего мира?
— Куда-нибудь в другое место. Мы делали это раньше; мы можем сделать это снова. Завет говорит нам, что однажды нам было позволено пройти через врата рая. Там также говорится, что за воротами раскинулись бесчисленные сады, в каждом из которых есть свои солнце и луна. Другие миры, доктор! Другие планеты, похожие на нашу, но в других местах космоса.
— Это одно из толкований.
— Некоторые из более древних наземных культур утверждают, что Копье когда-то было мостом или лестницей к звездам, прежде чем было объявлено, что звезды не для нас. Легко смеяться над такими убеждениями. Но что такое Копье, если не очень высокое сооружение, пронзающее атмосферу? Оно расположено почти на экваторе — ты ведь знаешь об этом, не так ли?
— Полагаю, да, — сказал Кильон. — Какое это имеет отношение?
— Возможно, это говорит нам о чем-то, действительно о чем-то очень полезном. Чтобы построить космический фуникулер, вы должны сначала...
