Мохноног, истопник.
Боярин Маррбери, жемчужина домашнего собрания.
Дождь закончился ночью. Если открыть ставни и выглянуть в окно, станет видно, что наступающее утро обещает быть солнечным — ни облачка на небе. День, другой — и пробьются на деревьях первые листья. Вновь и вновь встречает Ларбар Новогодие в нежной зеленой дымке. Так было десять лет назад, и сорок, и двести.
Боярин Маррбери помнит, как любил эту пору. Когда девушки и дамы убирали, наконец, в сундуки меховые шубы и накидки, открывая взору прелестные округлости стана, обтянутые только мягкою шерстью платьев. Как не любить весну за одно лишь это?
А ночи? Короткие и уже теплые весенние ночи. Звезды после скучной зимы преображаются, мерцают загадочно и призывно, не хуже глаз ларбарских красавиц. Лукаво подмигивают: взгляни же на нас! Господин Маррбери и глядел, до самого утра припадая к телескопу. До рассвета, называя каждую по имени, вел с ними страстные, но учтивые речи. Стареющий прелестник, блестящий кавалер, жадный до познаний ученый.
На столике у стены зажженная курильница. У стола, откинувшись в глубокое кресло — мохноног, тоже с тлеющей трубкой. Колечки табачного дыма смешиваются с дымком из курильницы, вместе поднимаясь к потолку.
— Ты ведь любил ее, верно? Не так, как я, но любил. Просто боярину Маррбери оказалось не по силам хранить верность единственной даме.
— Химия, Астрономия, Геометрия, Словесность, Наука Устроения Стихий...
Так перечисляют имена былых подруг, с мечтательной улыбкой вспоминая проведенные вместе сладостные часы.
— Каждая из них по-своему притягательна и своенравна. Где уж тут выбрать?
— Какая жалость, однако. И какая досада. Знаешь, почему тебе так и не удалось ее покорить?
— Химию?
— Просто в твое время способы ухаживания были слишком уж... первобытны. Да и чего ожидать от века, в котором научные изыскания долженствовали непременно согласовываться с умозрительными законами богословия?
— А как же иначе?
— Да. Не то твой друг Раббай не понял бы тебя, счел бы невеждой. А впрочем... Он ведь и так тебя не понял.
— Спорное утверждение.
— Ничуть. Если бы понял — изобразил бы мыслителем, с книгою или телескопом. А не как прожигателя жизни. Ведь мы-то оба знаем, что ты — не таков.
Господин Маррбери на портрете продолжает улыбаться. Кто лучше его самого знает, каким он был?
— Людское тщеславие. Кого, спрашивается, желал увековечить твой так называемый друг? Тебе не кажется обидным, что твоя прапрапраправнучка, или кто она там тебе, называет картину "Раббаем", а не "Маррбери"? "Мой Раббай", когда могла бы и должна была бы сказать — "мой предок".
В дыму благовоний кажется, что боярин едва заметно и немного грустно кивает.
— Давай убежим! Ты знаешь, в Ларбаре скучно этой весной. Люди не способны меняться к лучшему.
— Убежим... Ветер далекой дороги. Новые города.
— Марди. Средоточие столь забавных и дорогих тебе человеческих заблуждений.
— И вечная Дибула — родина предков.
— И только мы с тобою над этим. Ты и я. Разве тебе нужны теперь иные друзья? Я — твой последний друг.
— Что есть, то есть, Бенни. Для многих своих знакомцев ты действительно стал последним другом.
— Воистину. Ибо зачем же им скатываться к худшему, достигши лучшего? А так — уйти на взлете...
И задумчиво прибавляет:
— В случае с Тачи, боюсь, высшая точка нами уже пройдена.
* * *
63.
Двадцать четвертое число месяца Целительницы, полдень
Западный берег, Училищная часть. Зала в нижнем этаже Первой Ларбарской городской лечебницы.
Мэнгри Барданг, начальник Сыскного отдела Старо-гаванского участка королевской стражи.
Джангабул, его Единый бог
Позже — мастер Чилл, дневной ординатор Четвертого Хирургического отделения Первой Ларбарской городской лечебницы
Итак, художника Лиратту сгубил мохноног. Поставщик дурмана оказался отравителем. Лиратта всего-то пробовал понять, отличит ли кто-нибудь настоящие сокровища современного искусства от подделок. Желал разобраться, что именно ценит общественность в рисунках Вайлиранды Гундинга — богохульство или же четкость черты. Исключительно познавательная задача, никакой корысти.
Ценитель сообразил, что к чему. По-прежнему не известно, был ли это сам мохноног или его заказчик. Вместо того чтобы просто отказаться от товара, решил наказать сбытчика за обман. Проще простого: ни резать, ни взрывать никого не надо, всего лишь подсунуть не тот порошок. Да, но проще — в случае, если это другое зелье доступно. Насчет познаний мохнонога в химии художник не уверен, но "допускает".
Когда Лиратта шел к Тому Мауданге вечером тринадцатого числа, он будто бы и в мыслях не имел, что несет ей яд.
О горестной цепи злосчастных совпадений, доведших его самого до жизни торговца дурманом, он сейчас рассказывает сотнику из Охранного Отделения. Нам достаточно мохнонога: мастера Венко, как его называет художник. Венко — прозвание, имени мы не знаем.
Сотника с Восточного берега в больнице уже встречают, как родного. Здороваются. Спросили: "без мальчика сегодня?".
Обещанное письмо о содействии Короне у Барданга с собой. Вопрос: оттого ли больной Лиратта стал нынче годен к даче показаний, что начальство в Первой Ларбарской предвидит содержание оного письма, еще его не читавши? "Исследование лучевым методом, занявшее два с половиной часа..."
Или просто совпало так? Или с площади Ликомбо дали отмашку — дескать, Стражу можете допустить. И сами прислали сотника по дурманным делам. Уважительно, только после стражничьего сыщика.
Так или иначе, показания художника сняты. И все-таки Барданг не спешит уходить. Устроился на лавочке для посетителей. Ждет одного из здешних лекарей. Тот обещал подойти, как только освободится.
К нашему делу не относится, но — еще один домысел. Райлер не знает, какая "дурная каша" варилась в СРБ, но точно называет, сколько было денег. Однако не берется рассчитать, сколько рабочих из Мастерских отдали часть своей предновогодней получки на нужды Братства. И соответственно, по сколько семибожники собирали с каждого. Дальше: Мауданга при якобы постоянном приеме дурмана на удивление хорошо "держалась". Марбунганские прихожане Райлера и Мауданги, весьма состоятельные граждане, по исходным условиям той общины не проверяли, все ли внесенные ими деньги тратятся на курения. Из всего этого, Господи, у меня почти складная получается картина. Даже поведение девицы Магго выглядит не так глупо, как казалось вначале.
Видишь ли, Райлер с напарницей могли отвечать в СРБ за денежное обеспечение. За добычу наличности — понятно, что незаконными путями. Через дурман, вернее, через мошенничество на дурмане. Отчаянные ребята. В Марбунгу они его просто покупали в наименьшем объеме, а остальное Райлер восполнял своими проповедями. Выгаданные деньги складывали — условно говоря, в сумку из-под слесарной снасти. В Ларбаре перешли на торговлю картинами Гундинга. Возможно, Лиратта был с ними в сговоре, и теперь лжет, будто рассчитывался с Маудангой зельями. Тогда дурман — прикрытие на случай, если бы нашу парочку кто-то засек: стража или ОО. Само по себе далеко не безопасно, но — дурманные склонности Мауданги и раньше вполне устраивали господина Нариканду. Вероятно, надежда была на то, что сотник и в этот раз выручит. Или опять-таки, в оборот шли и зелья, и наличные. Или подвижники рабочего Семибожия брали у Лиратты зелья и сбывали их сами. А ларбарские торговцы дурманом не сразу догадались, кто нахальничает у них под носом. Как можно — Пестрый жрец!
Картины продаются. Слесарный короб пополняется. Но вот, всё сие кому-то надоело. Или держателям местного дурманного рынка, или Охранному. А может быть, Райлер не к месту начал любопытствовать в СРБ, на что идут добытые средства. Мауданге приносят отраву. Не в роковом неведении, а нарочно художник велит ей: прими. Прими порошок сейчас, при мне. Потому что от Лиратты потребовали, чтобы он проследил: пусть она проглотит зелье. Или он сам согласился устроить ей такую проверку. Делать нечего, Мауданга травится. И понимает, что погибнет, в лучшем случае — надолго выйдет из строя. Но на кухне у нее сидит девица Минору, в деле не замешанная. И Лиратта не знал, не видел, не предполагал, что будет такой свидетель. Мауданга просит девицу: расскажи мастеру Талури, что вышло так-то и так-то, но поклянись, что не проболтаешься никому другому. Минору клянется. Девушка она верующая, клятвы чтит — но в то же время и сознательная гражданка. Находит способ сдаться страже, прямых показаний не дает, десять дней кряду изощряется в намеках. "Авось, Корона догадается, о чем я так старательно умалчиваю"...
А шарфик — не затем, чтобы Старо-гаванская стража сломала себе голову. Это для того, чтобы враги Райлера и Мауданги, буде прознают про него, подольше проблуждали в догадках.
Остается понять, зачем отравился сам Лиратта. Если к Мауданге какие-то личности его подослали, то он мог справедливо опасаться, что его и самого "уберут". Решил оставить часть яда себе. Может, заодно и несчастная женщина выживет... Целое мардийское действо. Все жертвуют собою и никто, по сути, не виновней других.
Мохноног. Амитин высшей очистки. Мастер Венко получил зелье из кладовых ОО? Или сам изготовил?
Ладно. Даже если всё это было бы и так, вернуться к делу о предумышленном убийстве Тому Мауданги мы смогли бы не раньше, чем Минору Магго сочтет себя свободной от клятвы. Обет у смертного одра, вещь нешуточная.
Сколько в городе Ларбаре мохноногов-химиков? Таких, что были бы склонны к беззаконному промыслу? Не думаю, что много. И совсем не верю, что действуют они, не ведая друг о друге.
Еще одна девица юных лет, повариха из Мастерских. Это уж точно наше дело. Со слов Райгирри Ламби, девушек-механичек в трактире было две. Одна, Лунго, сейчас в больнице. Вторую зовут Валлави. Ведь ее, Господи, наши ребята опрашивали уже. Двадцатого числа, вечером. И отвечала она — честнее честного. "Синяк под глазом у Вас откуда?" — "Да от взрыва этого на Кисейной, чтоб его! Батюшка ночью как проснулся, как осерчал..." И старик-отец похмельной наружности подтвердил: "Сволочь я, сволочь... Родное дитя... таким, как я, Ингудской каторги мало..."
Сегодня доставили ее в участок. Барышня призналась: была она в "Петрушке". Она и на Башенную площадь ходит всегда, на случай помощи раненым. У нее и свидетельство есть об окончании медсестринских курсов. Работа для нее в трактире нашлась: переменить гипсовую повязку матросу с "Дулии". Объяснили, что руку можно особенно не беречь: не сломана, просто так надо. Мало ли, что может быть надо древленю...
Валлави помнит и мохнонога. Он занялся снятой повязкой, вытряхнул оттуда какой-то "кусочек" в резиновой обертке. Серое с блеском зернистое вещество, плотное, но крошится. "На маковую начинку из пирога — вот на что похоже. Только очень засохшую". Мастер сказал: лекарство. И прибавил еще: сейчас посмотрим, чем они там за рубежом честного мэйанина потчевали. Достал из ранца всяческие склянки, переносную лабораторию. Хвастался еще, что когда-то преподавал в Университете, а потом его выжили завистники. А еще он болтал не по-нашему, но матрос ему отвечал. Но в такую небывальщину девушка не верит — чтобы мохноног успел и на морях послужить.
Куда делось "лекарство"? Химик тот "кусочек" раскрошил и рассыпал в свои пробирки. Загрузил в ранец все свои снадобья и посуду, гипсовую руку тоже забрал, убежал. Наверное, убежал — Валлави за ним не следила. Она услышала, что драка в зале идет, поспешила помогать. И почти сразу ее "вырубили". То есть она упала, и это спасло ее от тяжких ранений при взрыве.
Следующий домысел, бредовее прежнего. Пятнадцатое число сего месяца, трактир "На Канатной". Ныне покойный Мардарри Даггад учиняет безобразие, подавальщица с кружками при падении зашибает мохнонога по прозванию Венко. Мастер Венко Луппи, Тепловая гильдия. Допустим, в СРБ состоит — или сотрудничает с ними — некий мохноног, химик с сомнительной славой. Принужденный иметь дело со Стражей, пусть и в качестве пострадавшего, он испугается и из "дела" выйдет. Или само дело на время отложат. На это Мардарри и рассчитывал? Если да, то получается: он знал, что СРБ затеяло какой-то химический опыт. Ждало посылки, которую везут на "Капитане Дулии". Корабль прибудет, матросы явятся на место, можно будет посетовать: товарищей наших, механиков, не вовремя замели, ну да вот вам — мы вместо них. Допустим, мохноног расчислил эти выкладки Даггада и сделал вид, будто вправду залег на дно. СРБ якобы отменяет сделку, потому что без химика брать "товар" нет смысла — невозможно проверить подлинность. Слабо доверие наших подрывников к контрабандистам.
Даггад с приятелями готовится встречать матросов в "Петрушке". Как сказал Ламби, Трудящиеся не были уверены, в какой день явятся моряки. И вдруг оказывается, что Семибожники ничего не отменили: они уже тут, уже посылку приняли, только ждут, когда Мардарри из нижней залы уберется и можно будет уйти.
Тот же Ламби говорит, что Мардарри собирался нести "товар" к какому-то химику. Правда, уже после приобретения. Тоже в какой-то мере разумно: не подойдет — можно попробовать пристроить Семибожникам.
Нет у меня при себе записей по той драке на Канатной. Насколько помню, проживает мастер Венко Луппи где-то на востоке, на Желтых Мельницах. Уточню — и надо будет к нему съездить.
Что за "товар", всё еще непонятно. Широчайший выбор: дурман, лекарства, какие-то вещества чародейского назначения — или обычного боевого. Взрывчатка, например. Яды для отравления ларбарского водопровода. "Начинка", но не для пирогов, а для газовых масок сверхвысокой стойкости. Навскидку Динни не определила, что это за "мак". Подождем, что скажут эксперты.
А еще у нас до сих пор нет механика Тачи. И у Охранного Отделения, судя по всему, тоже его нет. Он в свой черед отработал смену в ночь на двадцатое, дома ответил на вопросы стражи, выспался, поел на общей кухне на виду у соседей, посетил в больнице друзей — двадцатого вечером. Переночевал дома, рано утром двадцать первого к нему кто-то приходил, со слов соседей — "скорее, девушка". После этого мастер Тачи исчез. Все ищут.
В этот раз явление доктора Чилла не столь впечатляюще, как ночью возле лучевой бочки.
— Я слишком долго заставил ждать господина сотника.
— Простите, что отрываю Вас от дела, мастер.
— Нет-нет, я всегда рад. Корона не востребует по пустякам.
В самом деле: как не радоваться, раз у Короны случились серьезные неприятности? Вольный дух ларбарского грамотейства.
— Есть у меня предположение. Хочу, чтобы Вы его подтвердили или опровергли.
— Да-да, я догадываюсь, о чем будет спрашивать господин стражник. Господа из Охранного уже любопытствовали... Я отвечу: представимо ли, чтобы при взрыве некто не поранил себе ничего, кроме стопы, и к тому же — с подошвенной стороны? Так я бы сказал, что нет.
