— Винтик, значит... — задумчиво повторил Лайтман, с задумчивым выражением лица рассматривая пленника. Слова полковника, о том, что пришелец представляет собой лишь бездушный винтик в машине, вызвали у Джеймса вполне однозначное воспоминание. Льюис Мэмфорд, "Миф Машины". Он читал эту книгу о древнеегипетской культуре, казалось, целую вечность назад, но до сих пор помнил многие вещи из нее. Антропология была одной из любимейших тем Лайтмана, с детства испытывавшего к ней немалый интерес.
Еще в совсем нежном возрасте Лайтману попалось несколько детских книжек о Римской Империи и Средневековье, ставшими началом продолжавшегося до сих романа Джеймса и литературы. Кроме того, как раз в тот период, когда Лайтман вступил в сознательный возраст, Америка умудрилась победить в длительном противостоянии с Советским Союзом, что вызвало у него всплеск интереса к этой стране. Так уж сложилось, что, благодаря этим двум факторам, юноша сумел избежать довольно типичной для американцев надменной веры в исключительность и великолепие собственной страны, помимо которой не существует ничего иного. И по мере того, как он все больше и больше узнавал о других странах, летал вместе с родителями на экзотические курорты и общался с разноязыкой толпой сверстников в школе, вопрос о том, почему люди и страны так различаются, вызывал у него все больше интереса. В особенности его интересовали причины того, почему мир такой, как он есть сейчас, и как это все возникло.Книга Мэмфорда, разгадавшего загадку одной из самых первых человеческих культур, просто должна была попасть ему в руки.
Современная культура абсолютно немыслима без машин. Точнее даже, без понятия "искусственное". Эту дихотомию способен безошибочно выделить даже маленький ребенок, лишь недавно научившийся говорить. Мы очень легко можем отличить живое от искусственного, неживого. Живое не нуждается в управлении, оно имеет закон своего функционирования. Кошку не нужно учить, как ей жить, она знает это инстинктивно. Эта программа встроена внутрь и выражается в самовоспроизведении. Машина в этом смысле так существовать не может. Природа машины в том, что она нуждается во внешнем центре управления. Любая машина начинает действовать только когда, когда мы её включили. И когда она выполнила свою задачу, она перестает быть нам нужной, и мы её выключаем.
Ребенок может ошибаться с определением предмета в какую-либо категорию, но вот сама категория намертво закреплена в его сознании. Мы воспринимаем существование этой категории абсолютно естественно, для нас сама мысль о том, что что-то в мире может быть создано человеком, а не появиться само по себе, является одной из базовых констант сознания. Достаточно спросить разных людей о том, что такое "машина" и ответы будут удивительно схожи.
Вот только у первобытных племен, столетие назад во множестве живших в Африке, Океании и Южной Америке, такой категории мышления нет. Первобытные люди часто не разделяют себя и природу, и даже созданные ими зачастую предметы не относят к классу "искусственных". Однако сейчас эта категория есть. Более того, любой ребенок сейчас способен выделить и следующую категориальную дихотомию "живое" и "машина". Дети способны сделать это потому, что эти категории составляют неотъемлемую часть их бытия. Бытие вообще определяет сознание.
Однако, если дети способны мыслить о машинах потому, что они вокруг них, и если первобытные племена не способны мыслить о машинах, потому что их вокруг них нет — то, следовательно, когда-то давно люди должны были придумать идею "машины", прежде чем начать делать их. И впервые идея "Машины" была придумана в Древнем Египте. Само устройство общества древнего Египта принципиально отличалось от первобытного, жившего скорее как единый организм. Причина этого различия заключается в ирригационном земледелии. Нил — очень большая река. И на протяжении сотен километров там, где Нил разливается, остается узкая полоска плодородного ила. Взять оттуда большое количество урожая просто невозможно, поскольку ил быстро высыхает, а людей на то, чтобы постоянно поливать поля — не хватает. Однако, египтяне нашли выход, и на протяжении тысячелетий Египет был житницей Ближнего Востока. Египтяне не изобрели никаких новых орудий труда, они просто изобрели систему ирригационного земледелия. Ведь если удержать воду в каналах во время разлива Нила, и потом понемногу выпускать её на поля, то урожайность вырастет просто невероятно. Для этого нужно знать точные сроки разлива Нила, дождаться, когда вода достигнет наибольшего объема — и запереть каналы, предварительно запустив в неё воду. Но эта система очень сильно зависит от согласованности и одновременности действий — это должно произойти на протяжении нескольких сотен километров. И кто-то должен был быстро и вовремя отдать приказ о начале этих работ. Должна была быть создана организационная система передачи приказа. И она была создана.
Вся система культуры Древнего Египта говорит нам, что человек — это часть огромной машины, беспрекословный винтик в работе государственной машины. Надсмотрщик, который насмерть забил человека на работах — получает небольшой штраф. Ценность человеческой жизни минимальна. Люди — как винтики. Одни сломались, другие встают на их место. Самое большое наказание в этом обществе— ослушание любого представителя власти. Если человек ослушался и не выполнил приказ — ему грозит смерть. А сама власть — обожествляется.Вся гениальность египтян была в том, что они изобрели новую форму общественного устройства. Они создали идею "Машины". Впоследствии, эта идея была скопирована для большинства армий мира. Она же использовалась и в тоталитарных государствах, имеющих экономику "мобилизационного" типа. Да и демократические общества нередко использовали различные приемы из "машинного" устройства общества в тот период, когда перед целой страной возникала какая-то цель и её требовалось достичь любой ценой.
Лайтман смотрел на сектоида и чувствовал, что понимает это существо. Он отлично помнил Мэмфорда, и мог предположить, о чем и как думает это сознание. Общество мобилизационного типа — ничего необычного для человеческой истории. Это пришелец — обычный новобранец, вроде того парнишки-федаина, которого американские scouts обезоружили и притащили на блокпост. Тот парень был жутко напуган, хотел есть и пить, слабо понимал, зачем ему воевать и что вообще происходит — ему надо воевать с американцами, и все тут. Даже в плену он жутко боялся наказания, для себя и своей семьи.
Конечно, в случае с пришельцев есть отличия, но командир оперативной группы сомневался, что их много. Куда больше его занимал вопрос о том, что же является целью, ради которой и клонировали это существо. И кто эту цель поставил. А задавать вопросы рядовому винтику нет смысла, для пришельца немыслимо пойти против воли лидеров. Тут нужно сработать немного иначе.
Лайтман потянулся к пистолету. Вытащил его. Немного потертый, поцарапанный в паре мест Glock 19. Магазин вставлен, на предохранителе. Показал его сектоиду. Очень четко представил себе тот бой, когда впервые применил этот пистолет по назначению. Убрал пистолет, продолжая смотреть на пришельца и начал вспоминать те бои, в которых принимал участие. Пыль, дым, огонь, стрельба и грохот, кровь. Бронированные монстры, по недоразумению называемые танками. Авиационные и артиллерийские обстрелы, уничтожающие все живое. Профессионализм солдат. Лайтман имел огромный боевой опыт в элитных частях американской армии, и он всеми силами старался передать свои ощущения от боев этому пришельцу. Он пытался вспомнить то чувство, которое возникало у него во время боев. Чувство того, что они все сражаются как единый организм, что их нельзя остановить, что они чертовы US Marine. Он вспомнил даже несколько пропагандистских роликов, которые призывали вступить в ряды US Army. Базовый лагерь, где он проходил тренинг, вместе с парнями, и попробовал передать пришельцу то чувство братства, которое возникало между бойцами. Он вспомнил и свое детство, скаутские походи и Хеллуин, школьные драки и любимых девчонок, книги и кино — что-то хорошее, что осталось позади, у каждого из солдат, с которыми он стоял в обнимку в тренировочном лагере на групповом фото и за что они готовы драться. Он вспомнил и арабов, которых убивал. Представил, как они взрывают WTC, как гибнут люди, по вине этих бородатых людей, как они ломают все то хорошее, что делает солдат такими счастливыми. Джеймс смотрел в глаза сектоида и представлял, как бородачи в куфиях превращаются в серокожих пришельцев — и как разъяренные солдаты дерутся уже с сектоидами. Как во время того, последнего, боя, отсчеты о котором он читал.
Наконец, он подошел близко-близко к серокожему пришельцу, представил того с оружием. Представил, как направляет на него пистолет, вызвал в памяти чувство той ярости, с которой он иногда ходил в атаку, вспомнил, как много боли и крови оставалось после. Следующая картинка — сектоид бросает оружие, он отводит пистолет. Сразу после этого Лайтман вспомнил мальчишку-федаина, которого накормили и напоили, а со временем и отпустили к семье. И последняя картинка — нечто огромное, неопределенное, спрятанное в темноте, находящееся где-то наверху, видит что сектоид бросил оружие, рычит, тянет к серокожему свои щупальца и нарывается на внезапно возникших между ними людей с оружием.
После этого, Джеймс попробовал успокоится, выкинуть все картинки боев из головы. Он подумал о тишине, спокойствии, безопасности. Попробовал соотнести картинку камеры и своей уютной детской, которую едва помнил, но в которой ему было уютно. Поместив внутрь получившегося гибрида -сектоида. Представил солдата снаружи. Представил, что еще дальше, в темноте, кружится что-то ужасное, что явно избегает встречи с солдатом, но хочет дотянуться до сектоида — и в голове у Лайтмана возникла четкая картинка, как солдат исчезает, и пришельца рвут на части. Затем, Лайтман представил, что открывает дверь в камеру и подталкивает сектоида к выходу — где его уже ждет ОНО.
И — действительно подтолкнул пришельца к выходу из камеры.
— Эй-эй! — Предостерегающе вскинула руку доктор Солнцева, но полковник жестом успокоил её, не отводя глаз от пленника. О чём думал во время мысленного диалога американец, другие присутствующие в камере земляне знать не могли, однако комендант решил дать ему попробовать... что бы он там ни задумал. Хенриксен за спиной Краснова, понявшая командира, всё же положила ладонь на кобуру.
А пришелец выглядел растерянным. Получив толчок в спину, он невольно шагнул к дверям... замер. Развернувшись, встретился взглядами с Джейсом, и тот ощутил... непонимание. Нет, не так. Вопрос: "Что?". И вопрос этот относился к той самой невнятной жути, которую нафантазировал для него командир "Альфы". Кажется сектоид воспринял всё слишком буквально — его интересовало, что это такое.
Такой реакции Лайтман не ожидал. Впрочем, он понятия не имел, как мыслят пришельцы, и свою первоначальную серию образов строил на очень простом предположении — телепаты мыслят более образно и эмоционально, чем обычные люди, и соответственно, эмоциональное послание будет воспринято более четко, чем полное конкретики. Но, судя по недоуменному ощущению пришельца, здесь требовался иной подход. Более конкретный
Немного подумав, Лайтман очень четко представил как пришелец выходит из камеры и внезапно оказывается на поверхности. Вспомнил, как холодно было во время марш-броска и представил, что пришелец покрывается инеем и замерзает. Сцену замерзшего пришельца Джеймс превратил в фотографию в круглой рамке, и повесел её в пустоте — моментально закрасив содержание черным цветом. Затем представил, что пришелец встречается с волками, с очень неприятным результатом. И точно так же поместил рамку на стену, закрасив её черным. Следующую минуту Лайтман развлекался тем, что воображал различные смертельные опасности, поджидающие пришельца снаружи — начиная от сержанта О'Двайер с ножом и заканчивая ксеноморфом из фильма Чужой. Сцена с кидающимся на лицо сектоида лицехватом Лайтману особенно понравилась, потому что лицехват очень сильно напоминал изначально показанный пришельцу образ.
Каждую из смертей сектоида командир Альфы обязательно представлял в виде круглой рамки, залитой черным цветом — а затем представил, как пришелец делает шаг за пределы камеры — и рамки одновременно ломаются и темнота стремиться к пришельцу. Затем Лайтман снова вообразил то абстрактное существо, ждущим пришельца за пределами камеры, и начал думать о нем как о чем-то смертельном, но не определенном. Как о абстрактном понятии, подумать образно о котором у него не получалось.
Пришелец попятился, упёрся спиной в стену камеры и сел прямо на пол. Потом указал пальцем на дверь и отрицательно замотал головой.
— По-моему, вы его напугали. — Заметила Мишель, убирая ладонь с рукояти пистолета.
— Ну всё, хватит на сегодня. — Елизавета Васильевна повернулась к канадке. — Задавайте свой вопрос и дадим ему передохнуть.
— Не буду мучить бедолагу. — Усмехнулась капитан, поправляя очки двумя пальцами. — Просто хочу понять, как это работает, спрошу что-нибудь попроще...
Девушка подошла к скорчившемуся на полу сектоиду, опустилась перед ним на одно колено. Поймала взгляд огромных чёрных глаз-плошек и улыбнулась как можно мягче — уж это она умела. С минуту и снайпер, и пришелец оставались совершенно неподвижны, затем Мишель обернулась:
— Я что-то не так делаю?
— Простите? — Приподняла брови доктор Солнцева.
— Ничего не происходит. Может, это из-за того, что я думаю на одном языке, а разговариваю на другом? Какой-то диссонанс получается?
— Нет, он же не слова воспринимает, а образы.
— М-м-м... Хм... — Нахмурившись, Хериксен вновь повернулась к пленнику и принялась буравить его взглядом — уже без улыбки. Тот, явно ничего не понимая, стал озираться. Затем всё же уставился на канадку. Краснов, имея теперь некоторый опыт, предположил, что инопланетянин пробует начать "разговор" сам.
— Ну? — Тихо протянула женщина, наклоняясь ближе.
На малоподвижном лице серокожего пленника отразилось нечто вроде растерянности. Он, словно во сне, медленно поднял руку и потянулся к Хенриксен. Та, снова улыбнувшись, протянула руку в ответ.
— Капитан... — Предостерегающе окликнул Краснов.
— Я рискну. — Бросила женщина, не оборачиваясь. Обтянутая перчаткой ладонь женщины и тонкие пальцы сектоида соприкоснулись, после чего пленник содрогнулся всем телом и попытался отпрянуть — помешала стена. Упав набок, горе-интервент начал судорожно отползать в сторону, таращась на Мишель всё с тем же растерянным выражением.
— По-моему, вы его напугали. — Сарказма в тоне Лайтмана не было ни капли...
— Так, господа — товарищи, — Солнцева подошла к пленному и , повернувшись лицом к честной компании, нахмурилась. — Допрос окончен. Попрошу вас покинуть тюремный блок.
Она повернулась к пришельцу, тот мгновенно обмяк и закрыл глаза.
Лиза вздохнула и повторила через плечо:
— Благодарю за сотрудничество, но пленному нужно отдохнуть.
