Наконец почти через час герр Фишер закончил свои переговоры и консультации. Он устало потёр своё лицо, словно стирая с него налипшую плёнку и улыбнулся:
— Что, девушки, уже расстроиться успели? — Ну, а что тут ответишь, успели, не дурак же он. Профессиональный адвокат, всю жизнь с людьми работает, не с моими актёрскими данными его пытаться обмануть. А чувствующая меня на эмоциональном уровне Аля приуныла следом. — А вот зря вы так дёшево оценили старину Карла, потомка и начальника старинной конторы имени моих великих предков Хейдлица и Фишера! — Тут в качестве иллюстрации изречённого пафоса он поучительно поднял указательный палец вверх и словно проткнул им нечто над его головой. Мы, само собой промолчали, а он продолжил:
— Не верите вы старому адвокату, а зря! Но давайте я всё буду рассказывать по порядку, а то вы не оцените красоту ситуации...
И он стал рассказывать, что практически весь шоу-бизнес Германии давно подмяли и поделили агентства и коммерческие продюсерские центры из Франции и Италии. Вот это стало для меня откровением, никогда бы не подумал, что итальянцы так развернулись. Но с учётом их исторически более сильной вокальной школы и авторитета в этой области, вполне можно предположить, что нашлись ушлые и шустрые, кто эти эфемерные категории обратил в реальные компании и дела. Ну, а в отношении Франции, даже гадать нет смысла, она здесь под самым боком и в ней базируется самая крупная музыкальная компания "UMG", которая полностью принадлежит французскому медиахолдингу "Vivendy", неужели бы они позволили кому-то резвиться прямо у себя под боком, вот, и подмяли немецкий шоу-бизнес. Впрочем, почти всё из сказанного я понял и из переговоров господина Фишера.
Но тут оказался маленький нюанс. Французам не интересно продвигать немцев, поэтому всех хоть чуточку талантливых ребят из страны сманивают и потом они растворяются в итальянском и французском музыкальном сообществе без шансов когда-нибудь вспомнить о своих немецких корнях. И ещё, одна хитрость, у немцев почти нет выдающихся вокалистов, по крайней мере, таких, кто уже на заре своей карьеры может соперничать с фаворитами — итальянцами и французами. И сколько бы немецких барабанщиков или гитаристов не было на европейской эстраде, для Германии они потеряны и на сегодня приходится признать, что своей немецкой музыки в стране почти нет. И дальше, если сказать проще, то у немецких — собственная гордость и в Германии уже много лет накапливается внутреннее противодействие сложившемуся положению, можно сказать, эмоциональный заряд в народе, который неофициально поддерживает правительство. Ведь официально оно должно всеми лапками голосовать за единую и неделимую Европу, но национальное самосознание — это штука загадочная и едва ли за одно поколение её сумеют переломить. И вот в свете всего сказанного Карл пообещал в течение этой недели, которой осталось уже всего три дня, постараться найти мне того, кто мне нужен.
В принципе, организовать сбор средств за использование моей музыки с электронного контента — совершенно не составит трудностей, это может сделать даже контора, в которой проводится регистрация авторских прав. Правда, охватить они могут наверно только процентов шестьдесят официальных раздач, а ориентированные на музыку агентства могут из этой ситуации выжать раза в два больше, потому, что охватят большее количество электронных каналов. Но при этом за свою работу тоже потребуют деньги и не малые. Как я прикинул, получить часть, собираемую регистрационной конторой, и выплатить им довольно скромные комиссионные на круг принесёт на треть больше денег, чем в варианте агентства. Вот такой вот хитрый кунштюк, денег соберут больше, но и траты увеличатся в разы, а в итоге лично мне дойдёт меньше. Почти философия, вроде единства и борьбы противоположностей или жадность фраера губит. Но пока мне в эту сторону дёргаться не стоит. Почему-то мне очень хочется надеяться и верить Карлу. Может потому, что это последняя надежда реализовать придуманный мной такой стройный план, остальные будут не такие изящные и, мне кажется, гораздо более изматывающими для меня. А может потому, что я видел, как серьёзный солидный адвокат без обиняков хлопнулся на колени перед Хрюшей и потом возился с ней совсем как мальчишка. Такое не сыграешь, он правда обожает собак. И вообще, с появлением Хрюши этот всегда застёгнутый на все пуговицы дядька стал как-то ближе, не роднее, но что-то такое промелькнуло. И всё равно, разговор с Фишером здорово вымотал, а вечером ещё переговоры с Монсом. И к ним стоит немного продышаться...
Контора Фишера находится в историческом центре Берлина, поэтому сразу за дверьми мы окунулись в атмосферу туристического города. Почти напротив обсаженный ёлочками и ещё какими-то не облетевшими деревьями и кустами устремил свои гранёные шпили в небо какой-то готический собор, но словно в насмешку над готическим стилем, покрашенный в яркий лазоревый цвет. Выглядело это феерично. Готика — это словно вбитый здоровенный кованный гвоздь — олицетворение чего-то могучего, тяжеловесного, приземлённого, словно наспех вытесанный топором неподъёмный брус, а тут собор своей кажущейся лёгкостью устремляющийся прямо в низкое зимнее небо. Аля тут же вспомнила, что она художник и у неё с собой любимый фотоаппарат и минут на десять была потеряна для мира. Только мы с Хрюшей старательно следили, чтобы она не угодила под одну из редких в центре машин. Нет, правда красиво и необычно. И глядя на эту лазурь с сочной зеленью у стен я подумал, что далеко не всё знаю о немцах. Есть пока не хотелось, поэтому просто выпили, я чёрный чай с парой печенюшек, а Аля сладкий капучино с пирожным. Две оставшиеся печенюшки из моей порции заслуженно схрумкала Хрюша. Вообще, на двери кафе был знак, что с животными не обслуживают, но двух выставленных на тротуар столиков это правило не касалось, чем мы и воспользовались, хоть на улице сидеть не слишком уютно, зябко и под платье задувает, но замёрзнуть мы не успели.
А дальше нас несли наши ноги и вели глаза. Исторический центр города здесь закрыт для движения автотранспорта почти полностью. По улицам ездят многочисленные, какие-то совершенно игрушечные округлые вагончики трамваев, раза в два меньше наших и у них какая-то фишка с колёсами, они почти не грохочут железом по железным рельсам. Ещё в центр можно легко попасть на метро, станций U-bahn спрятанных в подземных переходах такое множество, что, мне казалось, в центре не найти места с которого бы не была видна хотя бы одна буква "U" на высоком столбе, означающая вход на станцию метро. Ещё в центр по кратчайшему маршруту могли въезжать таксомоторы по вызову, но как пояснила утром дама-портье, сами немцы предпочитают выехать на метро за пределы центра и уже там вызывать такси. Аля просто прилипла к своему фотоаппарату. Вообще, при взгляде на это чудовище, слово фотоаппарат было бы последним, которое бы пришло в мою голову. Представьте себе трубу длиной сантиметров в двадцать пять и диаметром сантиметров восемь. Один конец сиренево бликует выпуклым глазом здоровенной линзы, а второй чуть квадратиться выведенным на торец цветным дисплеем видоискателя и управления функциями этого чудовища. Для его работы в него заталкиваются, как патроны в обойму восемь мизинчиковых батареек, а матрица у него по длинной стороне больше тридцати килопикселей. В другие параметры я не вникал, Аля его себе для работы покупала и возится с ним тоже сама, вернее, выбрала самый навороченный, когда я сказал, что на инструменте экономить нельзя и пообещал купить ей любой, что она выберет. С меня хватает и того, что мне иногда поручается нажать "вот тут" и лучше сразу раз пять, чтобы было можно выбрать более удачный снимок, потому, что снимать я совершенно не умею. Вы думаете, я спорю? Ну, не умею и не умею, у меня есть Аля, которая умеет, а моё дело ею любоваться и гордиться. Мы с Хрюшей гуляем следом, зарядивший было с утра дождик уже перестал и хоть мостовые мокрые, но промозглости нет. Почти случайно нашли во дворике, куда нас потянула Хрюша памятник кошке. В центре небольшого круглого газончика в середине небольшого дворика стоит бронзовый венский стул, на котором с краю лежит недовязанная вещь с торчащими спицами и клубком пряжи, а рядом свернувшись спит пушистая кошка. О том, что это не кот, а кошка и не просто кошка, а Мильхен, мы узнали из пояснительной таблички на краю газона. А ещё, что памятник поставлен на средства любящей хозяйки после смерти любимицы в семьдесят шестом году. Судя по всему, летом газон весь засажен цветами, а сейчас на нём только трава. Как на заказ, а может и правда специально напротив у стены дома под козырьком стоит уютная скамейка, на которой мы конечно посидели и обсудили, как удачно памятник вписался в структуру двора. Я предположил, что, скорее всего, раньше в центре двора был фонтанчик. Где-то слышал, что в Европе такие дворовые фонтаны были даже не украшением, а аналогом пожарных водоёмов на случай пожара, потому и были так широко распространены.
А потом меня вдруг что-то засвербело, что-то мелькнуло на краю сознания, и я это не заметил, а нужно было это сделать. Я стал оглядываться по сторонам. Мы как раз вышли на местную Einkaufsstraße (улица магазинов) явно ориентированную на туристов, ну, а мы то кто? И вот среди множества вывесок не только на немецком я пытался высмотреть, что же меня зацепило. Заметил три вывески на русском, одна на магазинчике сувениров, две над точками питания, но меня привлекли явно не они. Расфокусировал взгляд и стал скользить им, пока не поймал нужный импульс. Ага, среди кучи латиницы призывала иероглифами классическая корейская кухня. Ну, виноват, не смог удержаться и потащил Алю в это убежище Кимчхи Пибимпабов, Чо-коги, Погымов, Чемпени, Камди-чи и Рамёнов. Вдруг что-то накатило и захотелось вспомнить вкус того, что так раздражало в Корейской жизни. Но тут повторилось почти то же, что в ресторанах европейской кухни в Сеуле, где в качестве гарнира подавали кимчхи, а салаты заправляли соевым соусом. Под видом кимчхи нам явно подали классический Sauerkraug (баварскую кислую капусту), а под видом камди-ча (корейский салат из полусырой картошки) нормальный швабский картофельный гарнир. Хотя, нам подали палочки, а на стойке были выставлены больше десятка соевых соусов, правда корейских среди китайских, японских и даже одного вьетнамского было только два. Я даже был уже согласен на осклизлый тофу, но увы, за корейскими названиями корейских блюд не было. Заказывать миёккук (суп из водорослей и морепродуктов) имеющийся в меню я не рискнул. Вообще, ещё входя в ресторанчик я про себя хихикнул, что со стороны нас ведь могут не так понять, подумают, что мы повели свою попастую упитанную девчонку корейцам как ингредиент "волшебного супчика", ещё и в полицию стукнут, с европейцев станется. А прислушавшись к разговору парней-азиатов, изображавших официантов, понял, что они ещё и китайцы до кучи. Блин, может их попросить сделать нам хотя-бы утку по-пекински или шанхайские пельмени на парУ. Вот же облом, обидно даже. Аля сразу среагировала на моё настроение и я объяснил ей, в чём проблема. И хоть мы разговаривали не громко, но нас услышали и их кухни вышел ещё один парень-азиат, совершенно не похожий на корейца, оказавшийся каким-то чудом занесённым сюда калмыком. В результате мы всё-таки поели, только что это была за кухня я вам точно не скажу. А я объяснял Баиру, который здесь и командует на кухне, как нужно готовить настоящие корейские блюда, которые написаны у них в меню, а он строчил вслед за моими объяснениями себе напоминалки на будущее, чтобы не забыть. А в конце я посоветовал ему в центре выделить один столик, на который вывести газовую горелку и организовать на ней приготовление пулькоги, для немцев он может сам при них готовить, а если зайдут настоящие корейцы, то они и без него управятся. Аля была совершенно счастлива. С одной стороны, такое необычное приключение получилось, а с другой она впервые за весь день сама понимала, о чём речь и ей не требовалось моего перевода. Это мне, понимающему, о чём говорят вокруг, совершенно комфортно, а вот ей в чужой непонятной языковой среде очень неуютно, тем более, что она впервые в такой оказалась. Объяснил, как готовить сладкое мясо для пулькоги, и что подавать на стол. С особенным ехидством сообщил, что отмывать потом решётки надо очень хорошо и тщательно. Подарил Баиру диск с космическими мелодиями, подписал его по-немецки, по-корейски и по-русски с пожеланиями коллективу ресторана. Калмыцко-корейский шеф-повар пообещал, что повесит коробочку в рамочку над стойкой на самом видном месте. Аля объяснила, где в сети найти мои фотографии, и к коробочке с диском вскоре должна добавиться моя большая фотография. Да и ради Бога, мне не жалко. Китайцы оказались студентами с Тайваня, я с удовольствием поболтал с ними на их родном языке. Ехидный Баир увидев, как легко я перехожу с языка на язык, решил меня подколоть или посадить в лужу, спросил у меня на калмыцком, мол, правда ли я так хорошо знаю так много языков? Я на совершенном автопилоте ответил ему на монгольском, что не слишком хорошо, но его понять могу. Вы видели когда-нибудь калмыка с глазами как у лемура? Мы видели. Пришлось сжалиться над бедным парнем и объяснить, что я наполовину бурятка, а языки очень похожи. Накормить нас сумели и в гостиницу мы чапали страдая от переедания, а ведь нам ещё к Гюнтеру идти...
В номере я вместе с Хрюшей развалился на диване, а Аля оккупировала ноут и судя по треску клавиш активно делилась со своими приятелями своими впечатлениями. На Урале сейчас как раз вечер, самое время по сети полазить. До похода к Гюнтеру ещё куча времени и я даже подремал часик. Потом мы оставили Хрюшу хрючить в номере и поехали к герру Монсу. Аля уже немного устала за день от впечатлений, но мы же договорились, что она со мной везде ходит. Кирстен так обрадовалась увидеть меня, что даже кинулась ко мне чмокаться, ну, мне и не жалко, тоже почмокал воздух возле её щёчек. А Гюнтер оказывается только нас и ждал. Скинул Монсу свои переводы, ту часть, что уже перевёл. Особенно он поинтересовался японским переводом. Я очень удивился, ведь он вроде не силён в языке Ниппон. Но оказалось, всё хитрее или проще, у издательского дома оказался большой филиал в Японии и сейчас его глава уже был на работе и на связи. Скинули и ему японский перевод, а дальше началось шоу. Монс сидел уткнувшись в немецкий вариант, Аля в уголке кажется задремала тихонечко, а мы с Обоямо-сан азартно обсуждали на японском нюансы перевода романа на язык Ниппон. С одной стороны — Будда Шакьямуни официально признанное божество Японии, не воспримут ли читатели использование этого образа негативно? Договорились, что это упоминается в романе всего раз или два раза, заменить вариант Шакьямуни на Маньджушри, который гораздо менее известен и значим. Дальше заговорили об образе Ямы — Бога смерти в романе и стоит ли его заменить синтоистским Синигами? Особенно с учётом того, что "Яма" по-японски — горный и в мифологии упоминается и используется многократно, к примеру: Ямауба — горная ведьма или другое название Тэнгу и снежного человека. Договорились, что использовать синтоистское божество не нужно, хотя, роман многое позволяет, и можно где-нибудь мимоходом упомянуть Синигами — как ещё одно из имён Ямы, а самого "Яму" переназвать в "Ияму", что принципиально не изменит роман, а будет лишь вариантом транскрипции и снимет вопросы и невольные аналогии. Похоже решили поступить и с Кали — Богиней разрушения, упомянуть имя её отражения в синтоизме, как и для Бога смерти. Сложнее оказалось с Харуманом, который в романе выведен сыном Сэма и фактически списан с царя обезьян, то есть паренёк вполне воинственный, а имя очень созвучно с именем синтоистского Бога войны. Решили ничего не менять, что в этом нет ничего особенно страшного. Следующим встал вопрос, стоит ли с Кагуцути — Богом огня и покровителя кузнечного дела очень почитаемого в Японии как и Яму соотносить с персонажем Агни в романе? Тем более, что Агни в романе ближе к Хихаяхи-но ками — Богу быстрого огня, чем к Кагуцути. Господин Обояма на том конце линии серьёзно задумался. И есть от чего. Я из-за этого перевода три дня перелопачивал сеть на нескольких языках, чтобы разобраться с безумием в головах японцев, которое называют мифологией. Там ещё и в каждой префектуре есть свои сказки и страшилки, а мне же нельзя ничего упустить. Ужас ужасный, как Ленуська говорит. Но зато я на японца произвёл должное впечатление, одно то, что он из обиходной формы разговора в самом начале почти сразу перешёл на почтительную форму уже о многом говорит. Сидит теперь, шариками своими шурупит. Судя по всему, не попадают в кадр, но рядом с ним не один помощник, которые ему подсказывают, но сейчас и это не очень помогает. А вот не очень хорошо дяденька подготовился к этому разговору. Вообще, смешно наверно со стороны смотрится, как я сидя за обычным европейским столом на стуле исполняю положенные азиатские поклоны, которые рассчитаны на посадку на полу, а ещё нелепее здесь в центре Берлина звучит японская речь от меня и в ответ из динамиков монитора...
