Внутри гавани вода была немного спокойнее — но эта гавань была настолько обширна, что сама по себе походила на замкнутое море. Корабли всех размеров бороздили ее поверхность. Большинство из них были грузовыми судами, украшенными темно-зеленой символикой императорского флота: зерновозы, десятки которых прибывали сюда каждый день из Италии и Африки. Мастерство мореплавателя, необходимое для маневрирования этими огромными кораблями в таких стесненных условиях, произвело впечатление на Регину, и между экипажами было много насмешливого соперничества, когда они приветствовали друг друга через узкие полоски воды между своими судами.
Их корабль прошел сквозь эту толпу и приблизился к другому входу с бетонными стенами в дальнем конце гавани. Когда они прошли через него, Регина оказалась в еще одной гавани, гораздо меньшей по размеру, во внутреннем бассейне, не имеющем выхода к морю. Она была восьмиугольной формы и окружалась причалами, к которым направлялись корабли, чтобы выгрузить свой груз. Эта гавань в гавани была построена императорами, чтобы обеспечить близость к Риму порта, способного принимать большие морские суда в любых условиях. Отсюда был прорыт канал к Тибру, и зерно и другие товары доставлялись на небольших плоскодонных судах в сам Рим. Инженерия была великолепной. Одна только эта внутренняя гавань могла бы поглотить весь Веруламиум или Дурноварию, а портовый комплекс, вероятно, утопил бы Лондиниум. Но это было необходимо; нельзя было допустить, чтобы поток зерна в город прекратился, независимо от погоды.
Когда корабль пришвартовался к причалу, Регина попыталась не обращать внимания на трепет в животе. Уже задолго до прибытия в сам Рим она начала чувствовать себя ошеломленной масштабом всего этого. Здесь, в этом ярком, текучем итальянском воздухе, Британия казалась отдаленным, мрачным, малонаселенным, неразвитым местом, и все, что она знала, все, что она построила, почудилось действительно мелким.
Но у нее не было времени сокрушаться. У нее была табличка, на которой был нацарапан адрес: адрес Аматора, разбойного сына Караузия, последнее наследство этого упрямого старика. Этот адрес был тем местом, где она начнет свое римское приключение — и где, холодно подумала она, Аматор начнет возвращать ей долг.
Стоя на носу корабля, она выпрямилась во весь рост. Как сказал Арторий, когда-то этот великий город был захвачен кельтами, ее народом. И действительно, всего несколько десятилетий назад он подвергся первому за восемь столетий разграблению варварами. "Мне нечего бояться Рима", — подумала она. — "Пусть Рим боится меня".
* * *
Они благополучно высадились, и их небогатый багаж был быстро выгружен. Первые шаги Регины были неуверенными. После стольких дней в море было странно идти по поверхности, которая не колыхалась под ней. Земля за причалами была заставлена складами и мануфактурами. Огромные машины, приводимые в движение мускулами рабов, использовались для выгрузки зерна в гигантские зернохранилища. Испанское масло, кампанское вино и многие другие товары доставлялись в амфорах, которые переносили портовые рабочие, ходившие взад и вперед от корабля к берегу, как трудолюбивые муравьи. Суета, шум и ощущение трудолюбия были ошеломляющими.
На набережных было полно посредников. Регине не потребовалось много времени, чтобы раздобыть экипаж, который доставит их в сам Рим.
Дорога в Рим пролегала через заболоченные сельскохозяйственные угодья, усеянные оливковыми рощами и красными черепичными крышами вилл. Дорога была запружена пешеходами: огромные вереницы людей брели в порт и обратно, их головы, плечи и спины были нагружены ящиками и мешками. Экипажи, колесницы и всадники на лошадях прокладывали себе путь сквозь толпу. Они проезжали вереницы остановочных пунктов, и продавцы соревновались в продаже еды, воды, обуви и одежды проезжающим.
Регина проверила содержимое своей сумочки. — Это почти последние деньги Кавлина.
Брика мрачно оглядела толпу. — Надеюсь, ты подумала, что это того стоило, — холодно сказала она.
— Да, стоило, — сказала Регина. — Это того стоило, потому что у нас не было выбора. Послушай меня, Брика. Я не уверена, что ждет нас в Риме. Это, несомненно, будет еще одно испытание — такое же серьезное, с каким я столкнулась на ферме на холме, когда родилась ты, или когда нас отвезли в дюнон Артория. Мы преодолеем это. Но мы должны поддерживать друг друга. И мы должны вскрыть эту гноящуюся рану между нами. Помни, как я спасла тебя от сакса. Я рисковала своей жизнью...
— Да, ты спасла меня от сакса. Но это было давно, далеко отсюда. Я не знаю, что с тобой случилось с тех пор, мама. Я не знаю, кем ты стала.
— Брика...
— Я твоя дочь, твой единственный ребенок, — бесцветным голосом произнесла Брика. — Я — будущее для тебя. Я — все. Так и должно быть. Возможно, когда-то это было правдой. Но ты, ты разрушила мою жизнь, кусочек за кусочком. Ты забрала меня у Брана, а затем у Гальбы, который сделал меня счастливой и с которым я хотела иметь собственных детей. А потом ты продала меня этой свинье-посреднику.
Регина поморщилась. Она никогда не рассказывала дочери, как ее тоже использовал Кавлин. — У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда. Я думаю, твой разум умер, или твое сердце...
Регина схватила ее за подбородок и заставила повернуть голову. — Хватит. Посмотри на меня.
Брика сопротивлялась, но у нее никогда не было физической силы матери. Она повернула голову, и ее глаза, дымчато-серые, как у Регины, встретились с глазами матери.
Регина сказала: — Ты думаешь, ты единственная, кто пошел на жертвы? Ты дорога мне — так дорога. Если бы я могла спасти тебя от беды, я бы это сделала. Но есть кое-что еще более ценное, и это семья. Если бы мы остались в Британии, в то время как Арторий был убит, позируя на полях сражений в Европе, мы бы недолго пережили его. И если бы ты вышла замуж за Гальбу, твои дети были бы фермерами, их разум растворился бы в грязи, и в течение двух поколений, трех, они бы ничего не помнили о том, кем они когда-то были...
— Но они бы существовали, — отрезала Брика. — Мои дети. Мама, это был мой выбор, а не твой. — Она отвела лицо. — И теперь ты ищешь свою собственную мать, которая бросила тебя много лет назад. Выжила она или нет, но ты эгоистична и нездорова. Твои отношения с матерью больше не имеют значения. Ты не имеешь значения. Все, что имеет значение, — это я, потому что мое чрево еще не иссохло, как твое. Будущее за мной...
— Нет. Будущее — это семья. — И даже ты, мое прекрасное дитя, печально подумала Регина, — всего лишь проводник к этому будущему.
Решимость Регины была сильной, ясной, невозмутимой. Она призналась себе, что была встревожена железной холодностью, которую видела в Брике. Казалось, что недавние события выбили из нее жизнь и теплоту — и основательно разрушили ее отношения с матерью. Что ж, борьба с Брикой на протяжении всей жизни была тяжелой, но Регина привыкла к трудностям и умела их преодолевать.
И Брика даже не могла сбежать. По иронии судьбы, ограниченность ее воспитания на ферме и дюноне, против которой всегда выступала Регина, теперь поставила ее в затруднительное положение вдали от родного края; Брика не могла оставить Регину, как бы сильно ей этого ни хотелось.
Теперь они обе отвлеклись, потому что приближались к самому городу.
Воздух впереди был испещрен толстым слоем оранжево-желтого: скопившийся дым от тысяч костров и фонарей, еще не рассеявшийся в утреннем свете. На горизонте Регина заметила акведуки, огромные сооружения, пересекающие ландшафт, создавая прямолинейные геометрические фигуры поразительной длины. Она знала, что их было десять, десять искусственных рек, способных орошать город с населением более миллиона человек. По мере приближения к городу вдоль проезжей части вырастали безвкусные мавзолеи. Гражданам разрешалось хоронить тела только за пределами городских стен, поэтому пути выезда из города были уставлены саркофагами. А вокруг кладбищ богачей теснились останки бедняков, пепел от кремаций хранился в амфорах, воткнутых в землю, только их горлышки торчали в воздух.
— Масштабы этого, даже их мертвых, поражают, — пробормотала Регина.
Их возница повернулся, чтобы улыбнуться ей. Ему, должно быть, было больше шестидесяти лет, и единственный зуб торчал у него во рту, как обрубок. Он говорил на грубой деревенской латыни, которую ей было трудно разобрать.
Брика спросила: — Что это было?
— Он приветствовал нас в капут мунди. Главе мира...
Они замолчали, каждая погруженная в свои мысли, пока экипаж катил по переполненной дороге.
* * *
В Риме преобладали глинобитный кирпич и красная черепица. Но сердцем города были Капитолийский и Палатинский холмы с их величественными дворцами и храмами, похожими на плавучий остров из сверкающего мрамора. Регине показалось, что она мельком увидела изогнутую стену амфитеатра Флавиев, поразительно огромного, похожего на дом для великанов.
Но по мере того, как экипаж приближался к центру города, они въезжали в лабиринт улиц, и более широкий обзор исчезал. Чем ближе они подъезжали к центру, тем теснее становились здания, и тем выше они, казалось, становились; это были шаткие нагромождения плетней, мазанок и малиново-красной черепицы высотой в два, три, четыре этажа, похожие на нездоровые растения, борющиеся за свет. В некоторых местах эти инсулы, острова, были так тесно прижаты друг к другу, что их балконы соприкасались, полностью закрывая небо. Вонь от гниющих сточных вод, готовящейся пищи была невыносимой. И городской шум, постоянный оглушительный грохот, казалось, поглотил Регину. Это был шум миллиона людей, подумала она, миллион голосов сливался в один огромный нескончаемый рев, и по мере того, как они проникали все глубже в этот переполненный, незапланированный лабиринт, Регине казалось, что она теряется в огромном бесформенном море людей.
Брика стала еще тише, уходя в себя. Вероятно, подумала Регина, за последний час ее дочь увидела больше незнакомых лиц, чем за всю свою предыдущую жизнь.
По рекомендации возницы их отвезли к ресторану. Владелец, который оказался шурином возницы, также владел несколькими квартирами в квартале над рестораном, и возница пообещал, что тот сдаст женщинам комнату.
Расположенный на переполненной магазинами улице, ресторан занимал первый этаж квартала. Это было хорошо освещенное заведение с низкой крышей: люди сидели на скамейках у входа, ели закуски и пили вино, наблюдая за уличной суетой. Регина мельком увидела мраморные стойки, на которых были выставлены образцы блюд, а за ними — освещенный зеленым светом центральный атриум, уставленный еще несколькими столиками.
Снаружи квартал действительно имел привлекательный вид, с крышей из терракотовой черепицы, оштукатуренным фасадом, украшенным изразцами и небольшими мозаичными изображениями. Балконы из дерева и кирпича выступали из каждого этажа, и на каждом были установлены растения в горшках. Но квартиры были маленькими и тесными, и по мере того, как вы поднимались по лестнице, становилось все хуже. А апартаменты Регины и Брики на самом верхнем этаже, должно быть, были хуже всех.
Окна были затянуты кожей. Из мебели были две прикрепленные к стене кровати, несколько полок и шкафчиков, а также немного табуреток и низких столиков. Там был мангал для обогрева и открытая плита для приготовления пищи, приборы, которыми Регина сразу же поклялась пользоваться экономно, поскольку была убеждена, что они подожгут квартал и всю округу и доведут до гибели их обоих. Даже в этой тесной обстановке их немногочисленные пожитки, сделанные своими руками в дюноне, выглядели жалкими и провинциальными. Но Регина распаковала трех матрон и устроила импровизированный ларариум в углу комнаты.
Даже сюда, наверх, доносились запахи из ресторана, и вскоре они обе были очень голодны. Регина отважилась спуститься по лестнице. В меню было преимущественно вареное мясо, сильно приправленное перцем, рыбным соусом и чесноком, но у нее не было лишних денег. Она пошла к уличным лоткам и купила немного хлеба, соленого мяса и маленький кувшин вина.
Пока ее не было, Брика ждала ее, свернувшись калачиком на кровати, подтянув колени к груди. Когда Регина вернулась, Брика, казалось, вообще не двигалась.
В своей тесной комнате они ели хлеб, стараясь не обращать внимания на соблазнительные запахи, доносившиеся снизу. Регина оставила немного их скудного хлеба и вина богиням семьи, которые стояли в своем углу этой странной, неприятной комнатушки.
В последующие дни они пытались освоиться.
Ресторан был подключен к водоснабжению из водоносных горизонтов и к главной канализации. В квартирах выше этого не было. Каждый день вам приходилось набирать воду из фонтана в паре улиц отсюда, где всегда стояла очередь. И каждое утро приходилось таскать свои ведра в выгребную яму в подвале квартала — если вас это не затрудняло. Некоторые из менее общительных жителей квартала накапливали свои отходы в течение нескольких дней, не убирая их, пока протесты соседей по поводу запаха не заставляли их сделать это. А другие, еще более ленивые, просто выбрасывали отходы в окно, криком предупредив всех незадачливых прохожих внизу.
В качестве альтернативы ночным горшкам в их комнате в квартале отсюда был общественный туалет. Туалет оказался длинным темным зданием с двумя стенами, вдоль которых десятки людей сидели на корточках над отверстиями, которые вели прямо в канализационную систему. Вонь была поразительной. Хотя она едва ли привыкла к уединению — в общежитии дюнона не было отдельных туалетов, — Регине было трудно позволить своему кишечнику опорожняться перед таким количеством незнакомцев, которые все разговаривали и смеялись, ходили и кричали, а дети, которые бегали полуголыми у ног взрослых, были еще более отталкивающими. Но это было странно веселое место, подумала она, полное сплетен и смеха: очевидно, центр общества, дворец дерьма и мочи.
Рим, как быстро поняла Регина, был полон разногласий. Существовали жесткие барьеры между социальными классами, от древних сенаторских семей до рабов. И пропасть между богатыми и бедными была огромной.
Конечно, повсюду были богатые и бедные; даже в дюноне Артория это было правдой. Но здесь, в Риме, были семьи, которые потратили тысячу лет на накопление богатства. Говорили, что когда-то всего две тысячи человек владели почти всеми возделываемыми землями в Западной империи, от Италии до Британии. Хотя Рим раскинулся на обширной территории внутри своих крепостных стен, тут было так много общественных базилик, цирков, храмов, садов, бань и театров, а также так много частных поместий, начиная с императорских дворцов и садов и далее, что на самом деле неудивительно, когда большинство людей были вынуждены жить в этих шатающихся многоквартирных домах, втиснутых в любое свободное пространство.
В Риме никогда не было тихо, даже в самые темные часы. Здесь всегда раздавались крики погонщиков и извозчиков, оглушительный шум таверн, часть которых никогда не закрывалась, и похожие на крики чаек вопли ночных сторожей. И слишком скоро наступало утро, когда ее соседи начинали свой день с грохота и постукиваний, смеха и криков и даже шумных занятий любовью, звуки которых легко проникали сквозь тонкие стены. У одного мужчины из комнаты этажом ниже была особенно громогласная манера кричать на улицу, вызывая первым делом с утра водоносов.
