Дары ледяного неба

— Давай, попробуй, ухвати меч ручонками! И тогда твои друзья увидят, как Тот, Кто Грядет, превратился в Того, Кого Загрызла Акула!

— Ты не посмеешь, — сказал Сантьяга и сам удивился тому, как жалко прозвучали эти слова.

Зорька зловеще рассмеялась и сказала:

— А ты проверь. Давай, поугрожай мне оружием. Сожру моментально, без колебаний! Я за сегодняшний день уже насмотрелась на кровь и смерть, трупом больше, трупом меньше — мне уже все равно. Ты мне тут не устраивай рассуждения о высших и низших расах! Я-то думала, ты пытаешься бороться за то, чтобы все разумные были равны, а ты...

Сантьяга воспользовался паузой в ее речи, чтобы попытаться оправдаться.

— Но, Зорька, — начал он говорить, — сама подумай, обычные акулы...

— А что обычные акулы?! — рявкнула Зорька. — Да, обычные акулы глупы, а обычные травоеды? Ты считаешь, что акулы заслужили то, как с ними обращаются, а травоеды — нет. А знаешь, почему ты так считаешь? Потому что ты травоед! Не о всеобщей справедливости ты думаешь, а только о себе, чтобы стать не игрушечным начальником убогих травоедов, а королем, почти равным Роланду!

Она закончила свою речь и замолчала, ожидая реакции собеседника. Сантьяга обдумал ее слова и решил, что она кое в чем права.

— Ты кое в чем права, Зорька, — сказал он. — Прими мои извинения. Я действительно думал так, как ты говорила, но теперь я понимаю, что был неправ. Я не должен был унижать тебя, ты не виновата, что вылупилась акулой, а не человеком. Впредь я буду обращаться к тебе так, как если бы ты была человеком.

— Так-то лучше, — сказала Зорька. — А теперь объясни мне, зачем ты раздал травоедам камни-василиски. Ты действительно веришь, что сможешь заставить Роланда признать травоедов народом, равным рыцарям? И где ты добыл столько камней-василисков? Насколько я помню, твоя сумка была небольшой и нетяжелой, туда могли поместиться два-три камня, ну, может, четыре, но не больше.

Сантьяга улыбнулся и сказал:

— Где я их добыл и как я их сюда принес — это моя маленькая тайна, она к делу не относится. А насчет того, смогу ли я заставить Роланда — конечно, смогу! Что ему еще остается? Роланд умен, он всегда понимает, на чьей стороне сила. Я уже давно понял, что он не любит рисковать без нужды. Если он видит, что смерть почти гарантирована в любом случае, он бросается в бой без оглядки, но не потому, что ничего не боится, а потому что понимает, что хуже не будет. Ты, вроде, говорила, что местные рыцари напали на Роланда и загнали его в расщелину? Так я эту ошибку не повторю. Я поговорю с Роландом, и он поймет, что со мной проще договориться, чем сражаться. Тем более, Роланд сам сказал однажды, что среди нас нет больше ни рыцарей, ни травоедов, мы все люди.

— Я помню эти его слова, — сказала Зорька. — Но когда он их произносил, все было иначе. Тогда Роланд был беглецом, чудом спасшимся от извержения, а теперь он король большого процветающего племени. Раньше он думал, как беглец, а теперь он думает как король. Ты зря рассчитываешь, что он станет тебя слушать. Перерубит мечом напополам, и весь разговор.

— Меня не так просто перерубить, — улыбнулся Сантьяга. — Меня повсюду сопровождают телохранители с камнями-василисками наготове. Они считают меня пророком-спасителем, каждый из них с радостью отдаст свою жизнь за меня. Сейчас я поднялся к тебе, потому что доверяю тебе, но навстречу Роланду я не поднимусь никогда. Я буду говорить с ним, стоя на земле, и над моей головой будут торчать усики камней-василисков. Если Роланд решится меня атаковать... что ж, я положусь на волю всевышнего. У меня есть предчувствие, что Джа на моей стороне.

Зорька раздраженно дернула плавниками, волна поколебала тело Сантьяги, ему пришлось снова растопырить руки, чтобы удержаться на месте.

— Джа, Джа... — пробормотала Зорька. — Вы, люди, считаете себя умными, а в некоторых делах глупее свежевылупившихся акулят. С кем ни поговоришь, каждый полагается на волю Джа, и каждый верит, что Джа на его стороне. Я понимаю, верить в это легко и удобно, но не обманываешь ли ты себя? Сможешь обосновать, почему Джа на твоей стороне?

— Не смогу, — сказал Сантьяга. — Такие вещи нельзя обосновывать, в них можно только верить. Я верю в Джа, и моя вера наполняет меня решимостью и дает силы совершить то, что должно быть совершено. Сама посуди, как я могу что-то планировать, если считаю, что Джа против меня?

— Вот именно, — сказала Зорька. — Ты считаешь, что Джа за тебя, потому что так удобно. По той же причине ты считаешь, что делаешь хорошее дело. Но Роланд тоже считает, что делает хорошее дело, и что Джа на его стороне! И Дейкстра тоже так считает. И Муса так считал, и Сакральбар, у них у всех тоже была вера в свою правоту, но она не помогла им, они мертвы. А Хасан сомневался и колебался, но его Роланд тоже убил. Случайно, правда, убил, Хасан сам под меч подставился, но тем не менее. Понимаешь, Сантьяга, тебе только кажется, что вера дает тебе силы, удачу, неуязвимость... Тебе этого хочется, и ты ведешь себя так, как будто это не желание, а реальность, но на самом деле твоя вера не имеет смысла вне твоего мозга. Понимаешь меня?

— Нет, — сказал Сантьяга. — Ну, то есть, я понял твои слова, но я считаю, что ты неправа. И Роланд тоже неправ, нельзя притеснять травоедов, мы такие же люди, как рыцари, ничем не хуже. Мы достойны уважения.

— Разве можно уважать того, кто угрожает оружием? — спросила Зорька.

— Только так и можно, — ответил Сантьяга. — Как можно уважать того, кто слаб? Или того, кто силен, но безобиден?

Зорька задумчиво оглядела Сантьягу и сказала:

— Раньше я тебя уважала. Мне казалось несущественным, что ты мал ростом, слаб и малоподвижен. Я уважала тебя за ум и за то, как ты идешь против установленного порядка. Среди людей принято считать, что травоедам плавать в океане не положено, но ты научился этому. Рыцари считают травоедов глупыми и ничтожными, да и сами травоеды в основном с этим согласны, но ты пошел наперекор привычным течениям и добился того, что сам Дейкстра не считал зазорным беседовать с тобой. Гм... Дейкстра...

— Что Дейкстра? — спросил Сантьяга.

Зорька немного помолчала, что-то обдумывая, а затем сказала:

— Да так, ничего, не бери в голову. Так вот, Сантьяга, я тебя уважала за то, что ты стремишься отклонить течение жизни, изменить порядок вещей. Тогда я считала, что ты делаешь это, чтобы мир стал более справедливым. Но теперь я вижу, что ты преследовал другую цель. Тебе начихать на мир, ты думаешь только о своем собственном благополучии. Ты жаждешь власти. Пусть это будет власть над ничтожными травоедами, но это все-таки власть. Ты твердо решил стать королем травоедов, и ты идешь к этой цели, используя все доступные средства и не думая ни о чем, кроме собственной выгоды. Скажешь, я неправа?

Сантьяга ответил не сразу.

— В чем-то ты права, — сказал он. — Но не во всем. Действительно, я хочу стать королем травоедов, действительно, я мечтаю о власти, но кроме того я мечтаю и о справедливости. Я считаю несправедливым, что рыцари относятся к нам, травоедам, как к безмозглым животным, не владеющим речью. По-моему, каждый человек имеет неотъемлемые права, предоставленные ему тем фактом, что он вылупился из человеческого яйца, а не из тунцовой икры.

— И не из акульего яйца, — добавила Зорька.

Сантьяга недовольно поморщился.

— Прости, — сказал он. — Да, я сказал глупость, я еще раз признаю это. Но ты тоже должна признать, что не так много акулов заслуживают того, чтобы относиться к вам, как к людям.

— Таких травоедов тоже немного, — заявила Зорька. — Однако ты решил поднять восстание. И что, я, по-твоему, должна поднять восстание акул?

— Не придирайся к словам, — сказал Сантьяга. — Каждый может случайно ляпнуть глупость, я признал, что был неправ, так давай отложим этот вопрос в сторону и вернемся к основной теме нашей беседы. Почему ты считаешь, что травоеды недостойными быть равными рыцарям? Потому что со времен Блейза и Луиса было иначе? Ну так раньше многое было иначе. Раньше чудесные предметы не падали с неба, вулканы не взрывались и рыцари не убивали рыцарей каждый день целыми восьмерками. Мы привыкли считать мир неизменным, но Джа показал нам, что мы ошибаемся, что мир меняется. События, что происходят вокруг нас в последние восьмерки дней, неужели ты считаешь, что они происходят сами по себе, без вмешательства творца океана? Нет! Джа долго не вмешивался в бытие сотворенной им вселенной, но это время прошло. Джа дает знаки, и эти знаки говорят, что Джа на моей стороне.

— Нет, я больше не могу это терпеть, — произнес кто-то за затылком Сантьяги, совсем рядом.

Сантьяга вздрогнул, его сердце пропустило удар, а разум наполнился ужасом. Он так увлекся беседой с Зорькой, что совсем не смотрел по сторонам. Кто угодно мог подкрасться к нему незамеченным! Сантьяга потянулся к мечу в чехле, но отдернул руку, потому что понял, кому принадлежит услышанный им голос. Против небесного меча Роланда костяной меч бессилен, а вот камень-василиск...

Сантьяга запустил руку в веревочную сумку, сразу двумя присосками нащупал небесный камень, его необычную, удивительно гладкую поверхность, и ощущение ее текстуры стало последним ощущением в жизни Сантьяги. Меч Роланда рассек его тело пополам сверху донизу, за первым ударом последовал второй, а затем третий. Четвертого удара не последовало, потому что к этому времени останки Сантьяги уже успели разлететься в стороны, и рубить стало нечего. Камень-василиск устремился к земле, Роланд проводил его рассеянным взглядом.

— Жалко Сантьягу, — сказал Роланд. — Хороший был парень, жаль, что его так переклинило на правах человека.

Зорька шевельнула жабрами, издав горестный вздох.

— Я пыталась переубедить его, — сказала она. — Жаль, что у меня ничего не вышло.

— Мы сделали что могли, — сказал Дейкстра, приплывший вместе с Роландом. — Но такого безобразия, — он указал на травоедов, столпившихся внизу, — допускать нельзя.

К этому времени кровавое облако широко расползлось в воде, раздражая жабры и затуманивая зрение. Роланд взмахнул мечом, сбрасывая с лезвия кровяные капли и кусочки человеческого мяса, и убрал меч в чехол. Перевернулся вниз головой, опустился вниз на восемь рыцарских размахов рук, и вышел из облака кровавой мути. Дейкстра последовал его примеру, Зорька тоже опустилась ниже, но не напрямую, а описав широкую наклонную дугу, как обычно делают акулы.

Телохранители покойного Сантьяги по-прежнему стояли, образуя правильный круг, внутрь этого круга постепенно оседали останки Того, Кто Грянул. Руки, фрагменты туловища и отрубленная голова уже лежали на дно, а лепестки мантии еще опускались, колеблемые течением. Пройдет несколько минут, плоть травоеда наполнится пузырями смерти, и Сантьяга отправится в свое последнее путешествие. Интересно, какая посмертная судьба уготована тому, чье тело попадает в страну мертвых не единым куском плоти, а в виде множества мелких фрагментов?

Дейкстра вспомнил, как Роланд обещал леди Джейн позаботиться о Сантьяге. Строго говоря, Роланд действительно позаботился, Сантьяга действительно занял подобающее место в травоедском обществе, вот только оно оказалось совсем не тем, которое подразумевала Джейн. Интересно, можно ли считать, что Роланд нарушил обещание, данное творцу вселенной, вещавшему антенной пророчествующей матери? И творец ли вещал этой антенной? Если не знать заранее, что пророчества матерей носят божественную природу, можно подумать, что разум не вполне вернулся к леди Джейн, что она сама не понимала, что говорит. Но если знать все предания...

В этот момент в голове мудреца сформировалась мысль, которая его испугала. Он привык полагать древние предания истинными, но что, если они лгут? Если человеческий род вовсе не сотворен всемогущим всеблагим Джа, а возник сам по себе, если Джон и Дейзи были порождением не Джа, а каких-то диких полуразумных существ, наподобие длинноруких великанов? Если в преданиях нет сверхестественных откровений, а есть только знания, которые мудрецы прошлого передавали будущим поколениям в такой необычной обертке? Если во всех чудесах, описываемых в преданиях, нет ничего чудесного, а есть только умолчания, преувеличения и кое-где прямая ложь, добавленная для красоты повествования? Что, если жизнеописания древних героев возникали примерно так же, как из антенны Дейкстры вышло повествование о подвигах Роланда? Дейкстра обдумывал эту идею и так, и эдак, и не находил в ней внутренних противоречий. Только одно соображение мешает принять ее сразу и целиком. Непонятно как жить, если нет воли и заветов Джа, если ничто не придает смысл однообразному существованию, тянущемуся изо дня в день, из поколения в поколение.

— О чем задумался, Дейкстра? — спросил Роланд.

— Кажется, я понял, о чем думал Ахо Мудрый, когда говорил, что во многих знаниях много печали, — ответил Дейкстра.

Роланд непонимающе хмыкнул. Дейкстра не стал ничего объяснять. Незачем делить свою печаль с другом, она от этого не уменьшится.

— Однако надо довести дело до конца, — сказал Роланд и завопил, обращаясь к травоедам внизу: — Эй вы, придурки! Кладите камни-василиски на землю и убирайтесь прочь, пока живы! И не попусти Джа кому-нибудь прибрать камень с собой, зарублю на месте!

Травоедов не пришлось долго упрашивать, приказ короля они выполнили мгновенно и точно. Тринадцать камней-василисков лежали на песке, образуя правильный круг, а воины-травоеды, только что угрожающе направлявшие их в небо, разбегались со всех рук в разные стороны. Гм... воины-травоеды... подумается же такое...

— А может, порубить их всех? — задумчиво произнес Роланд, обращаясь непонятно к кому. — Чтобы неповадно было рассуждать о всяких правах общечеловеческих. Чтобы знали свое травоедское место и даже не думали противиться королевской власти.

— Не надо, Роланд, — сказала Зорька. — От тебя и так слишком много крови и смерти. В преданиях тебя будут звать Роланд Убийца. Или даже Роланд Барракуда.

Дейкстра вздрогнул от этих слов, на миг ему представилось, как Роланд выхватывает меч, бросается на Зорьку... Протосфирену-то он зарезал обычным каменным ножом...

Роланд бросил на Дейкстру быстрый взгляд и нервно хихикнул.

— Ты поосторожнее, Зорька, — сказал он. — Не пугай нашего мудреца, а то помрет раньше времени, а ему еще предания про меня сочинять. А ты, Дейкстра, зря пугаешься, я не настолько глуп, чтобы обижаться на правду. Хотя это не совсем правда. Какая из меня барракуда? Я скорее протосфирена, чем барракуда. Меня можно бояться, можно ненавидеть, но нельзя презирать. Я слишком серьезный противник, чтобы меня презирать. Со мной надо считаться.

Произнося эту речь, Роланд говорил совершенно спокойно. Но когда он закончил говорить, он внезапно осознал, что в произнесенных словах куда больше правды, чем ему бы хотелось. Он действительно убийца, жестокий хищник, и неважно, с кем будут сравнивать его люди — с великолепной протосфиреной или отвратительной барракудой. Он никогда не узнает этого, потому что лицом к лицу его будут называть королем, ему будут оказывать подобающие почести, но Роланд всегда будет знать, что за внешним уважением прячется затаенный ужас. Никто не помыслит о Роланде как о друге, ни один юноша никогда не подумает "хочу быть как Роланд", его будут бояться и ненавидеть, и эту ненависть не преодолеть. Потому что убийца стольких людей заслуживает только ненависти. И неважно, что он никому не желал зла, неважно, что он просто спасал будущее своих детей и своих друзей. Джа давал ему знаки, а он исполнял предначертанное, проходил испытания, и каждый раз надеялся, что очередное испытание станет самым последним и самым страшным, что ничего более ужасного не может быть просто потому, что так не бывает. И когда он закончил убивать всех этих рыцарей, когда он почувствовал, как человеческая кровь пропитала его жабры и впиталась в его кожу и его присоски, тогда он решил, что прошел череду испытаний до конца. Наивный! Он не знал, что есть вещи, куда более страшные, чем осознание совершенных тобой преступлений. Например, когда ты предаешь и убиваешь единственного травоеда, которого уважал. Или когда в облике и жестах тех, кого ты раньше считал друзьями, начинает проявляться плохо скрываемое отвращение. И тогда ты понимаешь, что у тебя никогда больше не будет друзей, ты надеешься, что это испытание уж точно последнее, но куда там...