Средневековая история 5. Граф и его графиня

Он ведь вырос в Ханганате.

Там другие люди, другие обычаи, другие порядки. И любая женщина рядом с ним видела прежде всего принца.

А вот Мири всегда будет видеть в нем человека. И это очень важно.

Гарем?

Простите, графиня, у вас представления о гареме просто дикие. Там, между прочим, не только жены живут. Там еще куча племянниц, кузин, двоюродных тетушек и семиюродных бабушек. На наложниц там приходится от силы процентов десять.

И даже если придется их завести — Мири от этого никак не пострадает. Ну, будут. Как монумент в честь победы.

Для статуса положено — вот он и стоит. А в остальном — пусть хоть по стражникам бегают, хоть самоудовлетворяются — их трудности.

Лиля покивала.

И принялась вспоминать фармакологию еще более тщательно.

Надо бы начинать принимать яды в микродозе. Для развития привыкания. Ей пока нет, а вот Миранде — надо. Ведь отравят девчонку...

Пока...

А вот именно, что пока.

* * *

Уехало посольство Ивернеи, дружески распрощавшись как с Эдоардом, так и с графиней Иртон. С Эдоардом прощались принцы, с Лилей — Лидия. В качестве бонуса они получили приглашение в Уэльстер — и собирались съездить туда в гости.

Сам Гардвейг пока домой не собирался. Он дожидался дочь, чтобы подписать новый договор. Лиле же от этого было не жарко и не холодно. Ко двору-то все равно нельзя...

Траур.

Иногда она таки заезжала к королю, но вечерами и проскальзывала с заднего хода. В плаще и полумаске. Этикет...

Принцессы по-прежнему радовались ее визитам и вместе с Мири записывали сказки. Пару раз Лиля виделась с Ричардом. Разговаривали, старательно обходя ту ночь, Ричард много говорил о Джерисоне, Лиля слушала... секса между ними больше не случалось. Да и не надо было.

Они на всю жизнь останутся повязанными общей тайной. Да и не только тайной.

Лиля как в воду глядела, когда закидывала удочки о своей беременности. Когда спустя месяц красных дней календаря не последовало, Лиля не обеспокоилась. Но к концу второго месяца попросила вызвать на дом повитуху. Сама-то себя не обследуешь...

Но факт — увы.

Беременна.

От кого?

Разумеется, от мужа. И никак иначе. Благо, Джерисон был достаточно самолюбив, чтобы не распространяться о своих отношениях с обновленной супругой. И все считали, что у них — было.

Ну, слуги догадывались. Да и друзья Лилиан, ее группа — тоже. Но — молчали.

И о повитухе — тоже.

Только вот Ганц Тримейн не был бы Ганцем, если бы не узнал обо всем в числе первых. Долго размышлял, отменил все дела — и в тот же вечер явился в кабинет к графине.

Приглашения ему не требовалось. Чего уж там — свой. Вошел, уселся напротив...

— Лилиан?

— Да.

— Вы ждете ребенка.

Не вопрос. Утверждение. Лиля сморщила нос.

— Повитуха?

— Нет. Вы сами. Если бы вы ребенка не ждали, ваша реакция была бы другой.

— А... какая?

— После беседы с повитухой вы отправились к Тахиру. А потом к Ингрид.

М-да.

Не подумала. Ингрид должна была родить со дня на день — и Лиля собиралась ей помогать. Она и сейчас не сомневалась в своих силах, но это другое. Ей просто захотелось поболтать с кем-то... из ее стаи. Да и Тахир...

— М-да. Я так понятна и предсказуема?

— Почти. А еще Лория принялась заваривать вам укрепляющие отвары. Раньше она делала их только для Миранды.

И то верно.

Лиля боялась. Очень боялась. Вино все-таки... сколько они с Ричардом выпили в ту ночь? Три бутылки? Четыре?

Достаточно для потери контроля, но не для потери способности к размножению. Хотя второе полезнее было бы.

— И что теперь? Доложите королю?

— Обязательно. Но сначала я хочу спросить — чей это ребенок.

Два взгляда скрестились ледяными клинками. Но Лиля не дрогнула.

— Мой. И моего покойного супруга.

— У вас с ним ничего не было.

— Было. Один раз, но этого .

— и где же?

— Вы забываетесь!

— Вам все равно придется отвечать на этот вопрос.

Лиля скрипнула зубами. Но... прав ведь. Лучше уж сейчас.

— В его покоях. Во дворце. А на следующий день его не стало.

— Вот как... вас там не видели.

— Меня много где не видели. Я была в плаще и полумаске. Тихо пришла, тихо ушла. И что?

— и вас так просто впустили?

— Алисия...

— она подтвердит?

Лиля кивнула. Спокойно и уверенно. Черта с два вы получите возможность для удара, лэйр Ганц! Фигу вам, а не компромат! За своего ребенка...

Да, вот именно в этот момент Лиля и поняла, что внутри нее живет маленькое родное чудо.

Ребенок...

Неважно чей он. Это — ее дитя.

И ради него она способна на все. Солгать, предать, убить... это — ЕЁ ребенок!

И вдруг глаза мужчины потеплели,, сверкнули золотистыми искорками. Ганц кивнул.

— графиня, вы понимаете, что допрашивать под пыткой вас никто не будет, но его величество обязательно поинтересуется...

— Да.

— И вы обязаны будете ответить так же уверено?

— Я могу быть спокойна. Это ребенок моего покойного мужа.

Лиля тоже чуть улыбнулась.

— Я рад за вас, Лилиан. И все же... Фалион непричастен?

Лиля покачала головой. Ганц чуть выдохнул. Вот этого он боялся больше всего. Александр Фалион заезжал и достаточно часто, но его отношения с графиней не выходили за рамки теплых и дружеских.

Ганц знал, маркизу хотелось большего. Но перейти определенную границу он не мог. И в чем-то была виновата сама Лилиан. Чего уж там, после ночи, проведенной с Риком, она смогла думать не только желаниями, но и головой. И Фалион — да, ее тянуло к этому мужчине. Но вместе они быть не смогут. У него больная жена, а сама Лиля... Простите — но больные жены умирают по заказу либо в дешевых романах, либо это заказ их мужей. Сможет ли она жить с мужем, который приговорил уже одну жену? Ой ли... а если во вкус войдет? Мало ли что с ней может случиться....

Нет. Не надо такой радости.

Да, ее тянуло. Но это тяга телесная. К красивому молодому мужчине, который проявил внимание и понимание. Участие, сочувствие... женщины ловятся на секс?

Глупости! На ласку они ловятся испокон веков. На ласку и заботу.

Но сексуальное напряжение и 'недокорм' у Лили спали. И сейчас она смотрела здраво.

Любовница?

Увольте. Женщины все разные. Кто-то для этой роли создан, кто-то нет. Кто-то может так жить годами, а кто-то с ума сойдет на второй неделе. И не надо говорить: 'вот, если любишь...'.

Любовь — это еще и самоотречение. И сейчас Лиля отрекалась от маркиза. Не стоит. Потом будет намного больнее.

Ганц это понял.

— вы чудесная женщина, Лилиан.

— Спасибо... — Лиля одарила друга теплой улыбкой.

— мне жаль, что я сейчас скажу вам неприятные вещи...

— Но вы ведь их скажете.

— Именно. Ваше производство, ваши дела важны для короны. Выпустить вас из-под покровительства Эдоард не имеет права. Он сейчас ломает хребет гильдиям. И даже в Иртоне вам жить спокойно не дадут.

— Это я понимаю.

— Пока был Джерисон — вы могли многое.

— у меня будет ребенок.

— Это хорошо. Рассмотрим оба варианта?

Лиля кивнула и приготовилась слушать. Чего уж там, в интригах Ганц плавал рыбой. А она — она тоже плавала, но сверху — вниз. Так что послушаем умного человека.

— Если у вас девочка.

— То...?

— Мири отправляется в Ханганат, а девочка рано или поздно выходит замуж и ее второй сын получает титул графа Иртон. Или первый — если она выйдет замуж за лэйра вроде меня. До совершеннолетия ребенку назначается опекун.

— Так. А если мальчик?

— Он получает титул графа Иртон. И ему также назначается опекун.

— И его кандидатура...

— рассматривается королем. И им же утверждается.

— Ричард?

— Нет. Никоим образом.

— Тогда — кто?

— и тут мы подходим к самому неприятному.

— Меня выдадут замуж?

Ганц выдохнул. Посмотрел на Лилиан — глаза в глаза.

— я всегда знал, что вы умны.

— Это напрашивается. Но вот за кого...

— Не знаю.

— Это должен быть как минимум человек относительно безопасный, преданный короне, послушный воле короля, плюс подходящий возраст — он должен дожить до совершеннолетия ребенка, плюс определенное благосостояние... таких много?

— Вовсе нет.

— А списки есть?

Ганц выдохнул.

Это был главный и самый страшный момент во всей беседе. Если его поймут правильно, если поверят, если...

— Король пока не знает о вашей беременности. Но ваше замужество все равно вопрос решенный.

— Только неясно — за кого, так?

— Так.

— Вы хотите что-то предложить? Ганц?

Глаза встречаются. И словно невидимые нити протягиваются между двумя людьми.

Понимание.

Осознание.

Потрясение.

— Ганц... вы хотите...

Лиле отказал голос. Оно, может, и к лучшему. Иначе она бы точно что-то ляпнула не к месту. Ганц положил руки на стол — и женщина заметила, что его пальцы чуть подрагивают.

— Лилиан, я знаю, что это дерзость. И вы можете счесть это подлостью с моей стороны. Но я умоляю хотя бы выслушать.

Короткий кивок. Лиля убрала руки под стол. Ее-то пальцы дрожали куда ощутимее.

— все то, что вы перечислили, касательно кандидатуры будущего супруга — я ведь подхожу. Так?

Еще один кивок.

— Почему я на это решился... Не знаю. Я бы молчал и долго. Лилиан, я не могу сказать, что безумно люблю вас.

Да Лилиан и о себе такого сказать не могла, чего уж там. Безумная любовь — к Шекспиру. А у нее сплошной прагматизм.

— Мне хорошо в вашем доме. Да, в вашем. Я уважаю и ценю вас, я привязался к Миранде, я... у вас по-настоящему тепло...

Лиля кивнула. Она видела — мужчина нервничает. И говорит от души, пытаясь выразить то, что мучило его все это время.

— Знаете, когда я приехал к вам в Иртон... я приглядывался, составлял мнение — и начал уважать вас. Когда понял, что вы умны, талантливы... я удивлялся, как ваш муж не разглядел этого в вас.

— он не хотел видеть, — Лиля пожала плечами.

— Я увидел — я удивлялся. И... я завидовал. Джерисону было дано многое. Положение, уважение, теперь еще и такая жена — и что? Он играл в жизнь, не ценя ничего из этого. А я бы душу продал за свой дом. За то, чтобы меня ждали. Чтобы было, куда вернуться. А он это разрушал. Я так и не смог этого понять. Неважно... В Иртоне вы были одна. А в столице... в столице я увидел вас другой.

— Я растерялась, — честно призналась Лиля.

Ганц тряхнул головой, словно что-то сбрасывая.

— Столица — это не ваше. Здесь вы были растеряны, вы не знали что и как, вы совершали ошибки... и мне захотелось вас защищать. Вы знаете, что с королевской службы просто так не уходят.

— Знаю, — кивнула Лиля. — Собственно, я была уверена, что вы носите королю отчеты. Это ведь так?

— то, что не могло вам повредить.

— И я вам за это очень благодарна.

— А еще.... Я здесь отогревался. Не знаю, как лучше сказать...

Ганц беспомощно развел руками. Но Лиля и так его понимала. Тепло душевное. Когда всем хорошо и уютно. Когда отогреваешься и чувствуешь себя дома. Когда тебе спокойно и тебя ждут. И понимаешь, что ты — дома.

Об этом красиво говорят поэты и писатели. А в жизни... кто знает это чувство — тому повезло. Кто-то принимает за него страсть. Кто-то привычку. Но стоит человеку хоть раз понять, какое оно — настоящее, и полумерами он уже никогда не ограничится.

Это непередаваемое ощущение — знать, что ты кому-то нужен, что тебя принимают таким, какой ты есть, любят и ждут. Именно таким — и всегда. Что бы ни случилось.

Лиля так и создавала свой островок в мире средневековья.

Хельке и Лория с ее детьми.

Вирмане. Лейф и Эрик. Ингрид и девушки, которые активно учились ажурной вязке.

Мастера и мастерицы.

Лейс и его солдаты.

Тарис Брок и Алисия Иртон.

Пастер Воплер с сыном...

Все они были частью маленького мира Лилиан Иртон и Миранды Кэтрин Иртон. И его же частью стал лэйр Ганц. И хотел в нем остаться. Потому что плохо ли, хорошо ли, но это было что-то теплое и уютное. Где никто никого не ругает, где даже споры ведутся добродушно, где нет места злости и жадности.

Еще не семья, но нечто очень близкое. И мужчина прикоснулся самым краешком к этому теплу. Отогрелся. И захотел остаться.

Она накрыла своей рукой руку мужчины.

— Не надо. Я понимаю....

Взгляды встречаются. Одну короткую и в то же время безумно длинную минуту мужчина и женщина смотрят друг на друга.

И понимают — внутренним чутьем.

Он — воин. Разведчик. Шпион. Тайных дел мастер. Убийца и дознаватель на службе короны. В его прошлом крови по колено. И грязи — по шею.

Он сражался всю жизнь. За себя, за корону — и против всего мира.

Он устал. И ему нужно что-то для себя. Островок покоя и мира. И вот его мужчина станет защищать до последней капли крови.

Один, всегда один, кричи, не кричи, молись, не молись, бог забыл про тебя. И с каждым годом тяжесть на душе все страшнее.

Боже, прими меня, устало безверного, не с добром, не со злом, с тем что есть в душе моей...

Он уже давно не верит в Альдоная, его работа приучила мужчину к самой жуткой грязи. И именно поэтому он люто, даже себе не признаваясь, завидовал Джерисону.

У него было все — по праву рождения. И он не понимал, чем владеет. Не ценил, не защищал, не берег...

А Ганц понял. И готов был все отдать, лишь бы его впустили. И приняли.

И Лиля смотрит в его глаза.

А он видит в них свое отражение.

То же усталое одиночество. Та же тоска.

Одна. Всегда одна. И за ее спиной ее люди. А она за все в ответе. И любое неправильное решение может стоить жизни ее близким. Уже стоило...

И нет сил ни на что. Только держаться, стиснув зубы, идти вперед, держаться, делать дело — и тихо плакать по ночам.

От тоски.

Не на кого опереться. Некому довериться. И давит ноша принятых решений. Жестоких, безжалостных...

Да, их меньше, чем у Ганца. Но разве от этого легче?

Никогда не легче.

Мужчина и женщина смотрят друг на друга.

Между ними не проскакивает искра безумной страсти. Они не бросаются друг другу в объятия, но это тихое понимание, которого иногда не достигают и за десять лет брака...

Самому сильному мужчине нужно место, где можно отдохнуть.

Самой сильной женщине нужно знание того что она не одна. Что за ее спиной есть кто-то сильнее.

Союз?

Выстраданный и ставший возможным только после очень многих бед.

Тяжелых решений, крови, смертей...

Когда-то они подозревали друг друга. Не доверяли. Опасались подвоха. Когда-то они ждали удара.

Сейчас им предстоит принять одно из самых серьезных решений.

Принять? Или оно уже принято?

Ганц смотрит на женщину.

Он видел ее каждый день, но сейчас — словно впервые. Отблеск свечей ложится на золотые волосы, искры пляшут в загадочных зеленых глазах, лицо кажется удивительно юным и в то же время мудрым...

Лиля смотрит на мужчину словно впервые.

Темные глаза кажутся совсем черными. Черными кажутся и темно-каштановые волосы. Короткая бородка прячет насмешливую улыбку в уголках рта, морщинки на высоком лбу, тонкие сильные пальцы музыканта и художника...