— Что-то не так с этим айсбергом, сэр, — сказал Васко.
— Посмотрим. — Клавейн повернулся к Хоури. — Ты уже чувствуешь ее?
— Скейди? — спросила она.
— Я больше думал о твоей дочери. Подумал, не могут ли быть какие-то отдаленные перекрестные помехи между вашими общими наборами имплантов.
— До этого еще далеко.
— Согласен, но дай мне знать, как только что-нибудь почувствуешь. Мои собственные импланты могут вообще не улавливать излучение Ауры, по крайней мере, пока мы не подойдем намного ближе. И в любом случае, ты ее мать. Я уверен, что ты узнаешь ее первой, даже если в протоколах нет ничего необычного.
— Мне не нужно напоминать, что я ее мать, — сказала Хоури.
— Конечно. Я просто имел в виду...
— Я слушаю ее, Клавейн. Я прислушивалась к ней с того момента, как вы вытащили меня из капсулы. Вы будете первым, кто услышит, если я почувствую Ауру.
Через полчаса они были уже достаточно близко, чтобы разглядеть больше деталей. Теперь всем было ясно, что это не обычный айсберг, даже если не принимать во внимание то, как он пронизывал воду вокруг себя. Более того, становилось все более маловероятным, что это вообще был какой-то айсберг.
И все же он был сделан изо льда.
Бока плавающей массы были причудливыми и кристаллическими. Вместо граней или пластин они состояли из утолщающегося переплетения белых отростков, колючего кустарника, образованного чередующимися ледяными шипами. Сталагмиты и сталактиты поднимались и опускались, словно ледяные резцы. Вертикальные шипы щетинились, как рапиры. У основания каждого шипа во все стороны торчали наросты поменьше, пересекаясь и пронизывая своих соседей. Во всех направлениях шипы были разного размера. Некоторые из них — главные стволы и ветви сооружения — были шириной с лодку. Другие были такими тонкими, что образовывали в воздухе лишь радужную дымку, как будто малейшее дуновение ветра могло разбить их на миллиард сверкающих частей. Издалека айсберг казался цельной глыбой. Теперь он, казалось, образовался из огромной, беспорядочно разбросанной кучи стеклянных иголок. Немыслимого количества стеклянных иголок. Это была блестящая, заполненная полостями чаща, такая же полая, как сахарная вата.
Это было, пожалуй, самое тревожное зрелище, которое Васко когда-либо видел в своей жизни.
Они подошли ближе.
Из всех них только Клавейн, казалось, не был впечатлен необычайностью того, что лежало перед ними. — Умные карты были точными, — сказал он. — Судя по размерам этой штуки... по моим подсчетам, в ней легко можно спрятать корвет класса Мурена.
Васко повысил голос. — Вы все еще думаете, что внутри этой штуки может быть корабль, сэр?
— Задай себе вопрос, сынок. Ты действительно думаешь, что к этому имеет какое-то отношение мать-природа?
— Но зачем Скейди окружать свой корабль всем этим странным льдом? — настаивал Васко. — Я бы не подумал, что от него много пользы в качестве брони, и все, чему он послужил до сих пор, — это сделал ее корабль более заметным на картах.
— Почему ты так уверен, что у нее был какой-то выбор, сынок?
— Не понимаю, сэр.
Скорпио сказал: — Он предполагает, что все это может означать, будто с кораблем Скейди что-то не так. Верно?
— Это моя рабочая гипотеза, — сказал Клавейн.
— Но что... — Васко остановил свой вопрос, прежде чем зашел еще дальше.
— Что бы ни находилось внутри, — сказал Клавейн, — нам все равно нужно добраться до него. У нас нет оборудования для прокладки туннелей или чего-либо еще, что могло бы пробить толстый лед. Но если мы будем осторожны, нам не придется этого делать. Нам просто нужно проложить маршрут до середины.
— Что, если Скейди заметит... нас, сэр? — спросил Васко.
— Надеюсь, что так и будет. Последнее, чего я хочу, — это стучаться в ее парадную дверь. А теперь подойди к ней поближе. Делая это аккуратно и медленно.
Взошло Яркое солнце. В первые минуты рассвета айсберг приобрел совершенно иной облик. На фоне нежно-фиолетового неба все сооружение казалось волшебным, нежным, как кондитерское изделие какого-нибудь аристократа. Колючие шипы и ледяные перекладины были пронизаны золотом и лазурью, цвета преломлялись с чистым блеском ограненного алмаза. Здесь были великолепные гало, осколки и переливы хроматической чистоты, цвета, которых Васко никогда в жизни не видел. Вместо теней интерьер сиял бирюзовым и опаловым сиянием, которое на ощупь пробивалось к поверхности через извилистые коридоры и ледяные каньоны. И все же в этом сияющем интерьере было скрытое ядро, намек на что-то скрытое в коконе.
Две лодки подошли на расстояние пятидесяти метров к внешнему краю острова. На протяжении большей части их путешествия вода была спокойной, но здесь, в непосредственной близости от айсберга, она колыхалась с неторопливостью какого-то огромного животного, находящегося в состоянии покоя, как будто каждая рябь стоила морю огромных усилий. Ближе к краю обрыва море уже начинало замерзать. У него была гладкая серо-голубая текстура, как у шкуры животного. Васко коснулся пальцами поверхности воды у лодки и тут же вытащил их обратно. Даже здесь, так далеко от берега, вода была намного холоднее, чем когда они покидали шаттл.
— Взгляни на это, — сказал Скорпио. Перед ним была развернута одна из умных карт. Хоури тоже изучала ее, очевидно, соглашаясь с чем-то, что говорил ей Скорпио, указывая ладонью на какие-то особенности.
Клавейн открыл свою карту. — Что это, Скорп?
— Только что пришло обновление от Блада. Взгляни на айсберг: он больше.
Клавейн отобразил на своей карте те же координаты, и в поле зрения появился айсберг. Васко заглянул через плечо старика в поисках пары лодок. Их нигде не было видно. Он предположил, что обновление произошло накануне вечером перед заходом солнца.
— Ты прав, — сказал Клавейн. — Что бы ты сказал... насчет тридцати-сорока процентов больше по объему?
— Без труда, — ответил Скорпио. — И это не в реальном времени. Если он растет так быстро, то к настоящему времени может увеличиться еще на десять-двадцать процентов.
Клавейн свернул свою карту: он увидел достаточно. — Похоже, что вода вокруг действительно охлаждается. Очень скоро то место, где мы сидим, тоже замерзнет. Нам повезло, что мы прибыли вовремя. Если бы подождали еще несколько дней, у нас не было бы ни единого шанса. Мы бы смотрели на гору.
— Сэр, — сказал Васко, — я не понимаю, как он может увеличиваться. Конечно, он должен уменьшаться. Айсберги в этих широтах долго не держатся.
— Мне показалось, ты сказал, что мало о них знаешь, — ответил Клавейн.
— Я сказал, что мы редко их видим в заливе, сэр.
Клавейн проницательно посмотрел на него. — Это не айсберг. Он никогда им не был. Корабль Скейди покрыт ледяной коркой. И она растет, потому что корабль заставляет ее расти, охлаждая море вокруг себя. Помнишь, что сказала Хоури? У них есть способы сделать свои корпуса такими же холодными, как космический микроволновый фон.
— Но вы также сказали, что, по вашему мнению, Скейди не могла это контролировать.
— Я в этом не уверен.
— Сэр...
Клавейн прервал его. — Я думаю, что что-то пошло не так с криоарифметическими двигателями, которые охлаждают корпус. Что именно, не знаю. Возможно, Скейди скажет нам, когда мы ее найдем.
Еще день назад Васко никогда не слышал о криоарифметических двигателях. Но эта фраза всплыла в показаниях Хоури — это была одна из технологий, которые Аура помогала совершенствовать Ремонтуа и его союзникам, когда они убегали от руин системы дельта Павлина.
В последующие часы Васко делал все возможное, чтобы задать как можно больше вопросов, пытаясь заполнить самые смущающие пробелы в своих знаниях. Не на все его вопросы были получены готовые ответы, даже от Хоури. Но Клавейн сказал ему, что криоарифметические двигатели не были совершенно новыми, что базовая технология уже была разработана конджойнерами к концу их войны против демархистов. В то время один криоарифметический двигатель представлял собой неуклюжую конструкцию размером с особняк, слишком большую, чтобы ее можно было установить на что-либо, кроме крупного космического корабля. Все попытки создать миниатюрную версию закончились неудачей. Аура, однако, показала им, как делать двигатели размером с яблоко.
Но они все равно были опасны.
Принцип криоарифметики был основан на контролируемом нарушении закона термодинамики. Это был результат квантовых вычислений, основанный на классе алгоритмов, открытых теоретиком конджойнеров по имени Кафзе в первые годы войны с демархистами. Алгоритмы Кафзе — при правильной реализации на конкретной архитектуре квантового компьютера — приводили к потере тепла в локальной вселенной. Криоарифметический движок, по сути, был просто компьютером, выполняющим вычислительные циклы. Однако, в отличие от обычных компьютеров, чем быстрее он работал, тем холоднее становился. Хитрость — по-настоящему сложная часть — заключалась в том, чтобы не дать компьютеру при охлаждении работать еще быстрее, что привело бы к ускорению процесса. Чем меньше двигатель, тем более он подвержен такой нестабильности.
Возможно, именно это и произошло с кораблем Скейди. В космосе двигатели работали на отвод тепла от корпуса корвета, в результате чего корабль исчезал на почти нулевом фоновом режиме космического излучения. Но корабль получил повреждения, возможно, разорвав тонкую сеть систем управления, контролирующих криоарифметические двигатели. К тому времени, когда он достиг океана Арарата, он превратился в завывающую пасть межзвездного холода. Вода вокруг него начала замерзать, странные узоры и структуры свидетельствовали о непристойном нарушении физических законов.
Мог ли кто-нибудь быть еще жив внутри него?
Теперь Васко кое-что заметил. Возможно, он был первым. Это был пронзительный звук на пределе слышимости, ощущение, настолько близкое к ультразвуку, что он вообще с трудом воспринял его как шум. Это было больше похоже на информацию, поступающую по сенсорному каналу, о существовании которого он и не подозревал.
Это было похоже на пение. Это было похоже на то, как миллионы пальцев перебирают влажные края миллионов бокалов с вином.
Он едва слышал это, и все же это грозило расколоть ему череп.
— Сэр, — сказал Васко, — я что-то слышу. Айсберг, сэр, или что бы это ни было, издает шум.
— Это солнце, — сказал Клавейн через мгновение. — Должно быть, оно нагревает лед, воздействуя на него различными способами, заставляя его скрипеть и дрожать.
— Вы слышите это, сэр?
Клавейн посмотрел на него со странным выражением на лице. — Нет, сынок, я не могу. В наши дни я многого не слышу. Но верю тебе на слово.
— Ближе, — сказал Скорпио.
Антуанетта Бакс шла в одиночестве по темным, сырым коридорам огромного затонувшего корабля. В одной руке она держала фонарь, а в другой — старинный серебряный шлем, продев пальцы в кольцо на шее. Бегущий впереди нее с рвением охотничьей собаки блуждающий золотой круг света от фонаря очерчивал тревожные скульптурные образования, выстроившиеся вдоль стен: здесь арка, которая, казалось, была сделана из спинных позвонков, там — масса свернутых и узловатых кишечных трубок. Ползущие тени заставляли трубки извиваться, как совокупляющиеся змеи.
Издалека с нижних палуб дул ровный влажный бриз, и невозможно было догадаться откуда. Антуанетта услышала лязгающий звук работающего механизма — может быть, трюмной помпы, а может быть, самого корабля, который переделывал часть своей конструкции. Звуки непредсказуемо распространялись по кораблю, и шум с таким же успехом мог исходить как из простых коридоров, так и из какого-нибудь места, расположенного в километрах вверх или вниз по шпилю.
Антуанетта высоко подняла воротник пальто. Она предпочла бы компанию — любую компанию, — но знала, что так и должно быть. В каждом из тех немногих случаев в прошлом, когда ей удавалось добиться от капитана чего-либо, что можно было бы расценить как осмысленный ответ, это всегда происходило, когда она была одна. Она восприняла это как свидетельство того, что капитан был готов открыться ей и что в их отношениях был элемент доверия, пусть и небольшой. Правда это или нет, но Антуанетта всегда считала, что у нее больше шансов пообщаться с капитаном, чем у ее сверстников. Все это было связано с историей. Когда-то у нее самой был корабль, и хотя тот корабль был намного меньше "Ностальгии по бесконечности", в каком-то смысле его тоже преследовали.
— Поговорите со мной, Джон, — говорила она в предыдущих случаях. — Поговорите со мной как с человеком, которому вы можете доверять, как с тем, кто хоть немного ценит вас.
Однозначного ответа никогда не было, но если вспомнить все случаи, когда она получала какой-то ответ, пусть и лишенный содержания, то ей казалось, что капитан скорее сделает что-то в ее присутствии, чем без нее. Вместе взятые, все эти видения не могли составить какое-либо связное послание. Но что, если недавняя волна проявлений указывала на то, что он выходит из какого-то спящего состояния?
— Капитан, — сказала она, подняв шлем, — вы оставили визитную карточку, не так ли? Я пришла, чтобы вернуть ее. Теперь вы должны выполнить свою часть сделки.
Ответа не последовало.
— Буду честна с вами, — сказала она. — Мне действительно не нравится здесь, внизу. На самом деле, это пугает меня до чертиков. Мне нравятся мои корабли, маленькие и уютные, с декором, который я выбирала сама. — Она повела лучом фонаря по сторонам, выхватывая нависающую шарообразную массу, заполняющую половину коридора. Она наклонилась под застывшими от шока черными пузырями, трогая пальцами их удивительную теплоту и мягкость. — Нет, это совсем не по мне. Но, полагаю, это ваша империя, а не моя. Все, что я хочу сказать, это то, что надеюсь, вы понимаете, чего мне стоит прийти сюда. И надеюсь, поступите так, чтобы это стоило моего прихода сюда.
Ничего не произошло. Но она и не ожидала успеха с первого раза.
— Джон, — сказала она, решив рискнуть фамильярностью, — мы думаем, что что-то происходит в более широкой системе. Думаю, у вас тоже могут быть какие-то подозрения на этот счет. В любом случае, я скажу вам, что мы думаем, а потом вы сможете решить сами.
Характер ветра изменился. Теперь он был теплее, но с какой-то нерегулярностью, которая навела ее на мысль о прерывистом дыхании.
Антуанетта сказала: — Вернулась Хоури. Она прилетела с неба пару дней назад. Вы помните Хоури, не так ли? Она провела много времени на борту, так что я была бы удивлена, если бы вы ее не помнили. Хоури говорит, что вокруг Арарата идет сражение, по сравнению с которым война демархистов и конджойнеров выглядит как игра в снежки. Если она не лжет, то у нас там две враждующие человеческие группировки, плюс действительно пугающее количество машин-волков. Вы помните волков, не так ли, капитан? Вы видели, как Илия бросила в них оружие из тайника, и видели, какую пользу это принесло.
И вот оно снова. Дуновение ветерка стало едва заметным.
По мнению Антуанетты, это уже делало его видением первого класса. — Вы здесь, со мной, не так ли?
