Перед тем, как сесть за стол, гостям были предложены напитки. Как-то само собой получилось, что Каренин, Кознышев и Песцов образовали небольшой кружок. Разговор зашел про миграцию. Песцов выразил мнение, что мы не должны закрываться от приезжих, нужно встречать их гостеприимно и помогать обеспечивать им тут нормальные условия для жизни. Тогда они по-другому будут к ней относиться и вспоминать с благодарностью. Ненависть же к мигрантам вредит больше всего нам самим. Мы становимся злыми, нетерпимыми, и весь этот нами же порождаемый негатив обрушивается в первую очередь на самих себя. А вот толерантность к чужим обычаям и нравам делает нас более отзывчивыми, позволяет смотреть на мир широко. Конечно, это имеет свои последствия, некоторые пользуются таким отношением в не самих благих целях, но это величайшая ошибка строить свою политику, основываясь на таких вещах. Надо исходить из лучших, а не худших побуждений.
— Не соглашусь с вами, — живо возразил Кознышев. — Все должно иметь свои границы, в том числе и ваша прославленная толерантность. Нельзя позволять пришельцам навязывать нам свой образ жизни. А именно это в значительной степени и происходит, Эти люди устанавливают тут свои порядки во многих сферах, подкупают полицию, органы власти и делают все, что пожелают. Мы и не замечаем, как становимся бесправными в своей стране. Мы слишком открыты, и это делает нас уязвимыми.
— Уж не прикажите ли снова закрыться со всех сторон, как это было не так давно? — успел возразить Песцов между двумя изрядными глотками вина из бокала.
— До некоторой степени предлагаю, — ответил Кознышев. — И не вижу в том ничего ужасного. Наоборот, усматриваю только пользу. Вы же не впускаете в свой дом всех, кого ни попадя. Так и мы должны поступать. Страна — это не проходной двор. Каждый, кто желает здесь обосноваться хотя бы на время, должен доказать свою полезность и благие намерения. Разве я не прав, Алексей Александрович? — обратился он к Каренину.
Тот посмотрел сначала на Кознышева, потом на его оппонента.
— Любая политика должна быть взвешенной и целесообразной, — важно изрек Каренин. — Вы правы, Сергей Иванович, что нельзя все двери держать на распашку. Будучи членом правительства, я знаю, какие острые споры идут по этому предмету и как трудно найти правильную позицию. У всех разные интересы и совместить их крайне сложно, но мы постепенно продвигаемся в нужном направлении, и такие дискуссии, как у нас сейчас, весьма полезны.
— Честно говоря, я что-то не вижу, чтобы наше уважаемое правительство вело бы себя в этом вопросе адекватно. Сплошные шараханья из стороны в сторону. Я считаю, что мы должны занять принципиальную позицию. Должны быть ясные правила для всех, и нужно их строго соблюдать. Тогда никто не посмеет нас упрекнуть, что мы занимаемся дискриминацией, эксплуатацией несчастных мигрантов. Правительство же занимается попустительством, этих людей зачастую содержат хуже, чем скот, а мы делаем вид, что ничего подобного не происходит по причине, что кому-то это выгодно. Разве не так, уважаемый Алексей Александрович?
Каренин недовольно посмотрел на Песцова.
— Вы считаете, что правительство служит чьим-то частным интересам?
— А разве не так?
— Мы прекрасно осведомлены об этой проблеме и принимаем нужные меры, — холодно ответил Каренин. — Не все в наших силах. Некоторые полагают, что правительство всесильно, но, заверяю вас, это далеко не так. Мы действуем в рамках закона и в силу наших возможностей.
— Вам не кажется, что это классическое оправдание бездействия, — сказал Песцов.
— Мы во многом сами виноваты в сложившейся ситуации, — вздохнул Кознышев. — Не хотим работать. Нам подавай чистый и интеллигентный труд. В этом наше несчастье. Каждая нация должна все делать сама. Этим она и сильна. А если многие виды работы она отдает другим, пусть даже самые грязные и не престижные, то затем оказывается, что незаметно чужаки заняли много и хороших мест, которые занять мы и сами не против. И, в конце концов, окажется, что нам нет места в своем доме, что в нем распоряжаются совсем другие люди. Еще недавно мы их презирали, а теперь они наши хозяева. Как вам такая перспектива, господа?
— Это страшилка для слабонервных, — проговорил Песцов. — Запугать можно чем угодно. Я знаю одно: если мы будем из людей делать рабов, то рано или поздно они захотят стать нашими господами. И ради этих целей будут готовы на любые средства, включая самые жестокие. Нет ничего ужасней восстания тех, кто доведен до отчаяния, до последней степени унижения. Не лучше ли заранее подумать о возможных последствиях и не доводить дела до такого итога.
— Вот поэтому я и говорю, что мы должны пускать только тех, кто способен принести пользу, а не разрушать наше общество. Должен стоять мощный и эффективный фильтр. Тем же, кто не желает соблюдать наши обычаи, нечего делать в нашей стране. Есть в мире много других мест, гораздо ближе им по духу. Изречение о том, что в чужой монастырь не ходят со своим уставом, очень мудрое. Мы же не едем к ним и не навязываем свои представления о жизни. Так пусть они делают то же самое.
— А я считаю, что, находясь здесь, они имеют полное право соблюдать свои обычаи, а мы должны им в этом помочь. Вот тогда не будет конфликтов, все останутся довольны друг другом, — сказал Песцов. — Люди всегда ценят заботу и хорошее отношение к себе и платят тем же.
— Далеко не все, — вставил Кознышев.
— Я про выродков не говорю, к сожалению, они встречаются., но не на них нам следует ориентироваться.
— Вы очень радикально настроены, — дал оценку словам Песцова Каренин. — Мы не одобряем таких подходов.
Облонский, который стоял немного в стороне, но внимательно слушал беседу, решил, что пора вмешаться. А то Каренин еще обидится и уйдет.
— Предлагаю занять места за столом, господа, — провозгласил Стива.
Вся троица с облегчением двинулась к столу.
VI.
Долли пригласила на обед еще и Кити, сообщив ей, что будет Левин. Кити согласилась, чем очень обрадовала Долли. Ее тайным желанием было свести этих двоих столь любимых ею людей. Лучшего мужа для своей сестренки Долли и не желала, поэтому возлагала на этот обед большие надежды.
Все приглашенные были уже в сборе, когда появился Левин. Он приехал последним. Стива, впуская в дом Левина, шепнул ему на ушко, что Кити здесь, и заговорщески подмигнул ему, чем вызвал сильное смущение Левина. Левин допускал вероятность встречи с Кити в доме Облонских, но не был уверен на сто процентов, что эта встреча состоится. Он одновременно и желал и боялся ее.
Когда он, смущаясь и робея, вошел в гостиную, первая, кого он увидел, была Кити. Она сидела к нему вполоборота и что-то говорила Кознышеву. Заслышав шаги, Кити повернула голову и остановила свой взгляд на Левине. И в ту же секунду он увидел, что глаза ее вспыхнули радостью. Левин почувствовал, что эта радость и восторг были вызваны его появлением и предназначались только ему.
Как загипнотизированный он двинулся в сторону Кити. В этот момент он способен был видеть только ее. Весь окружающий мир перестал для него существовать и в одно мгновение сузился до размеров одного единственного человека: его любимой. Левин вдруг отчетливо осознал, что любит ее по-прежнему, и никогда не переставал любить.
Долли, наблюдавшая за ними со стороны, разволновалась ничуть не меньше Левина. По его глазам и ответному взгляду Кити она поняла, что эти двое устремились навстречу друг другу, хотя продолжали оставаться на своих местах. Долли засуетилась и пригласила всех к столу. Кити она усадила рядом с Левиным, который до вечера уже не отходил от нее.
Обед удался на славу. Долли была довольна. И угощение и беседа, которая велась за столом, доставляли Долли немалое удовольствие. Даже Каренин, несмотря на свои проблемы и некоторую угрюмость, поддерживал общий разговор, хотя Долли видела, что это дается ему не без усилий. Она все ждала, когда выпадет минутка, и она сможет поговорить с ним наедине. Стива накануне сообщил ей, что Алексей Александрович собирается разводиться с Анной. Судя по всему, он обвиняет ее в супружеской неверности.
Известие это очень опечалило Долли. На своем собственном опыте, она знала, как это бывает, что такое кризис семейных отношений и, как больно ранит он обеих супругов, вне зависимости от того, кто изначально виноват в нем. Пройдя через цепь выпавших на ее долю испытаний, Долли приобрела очень ценный опыт их преодоления. Она долго и мучительно искала ответ, как быть в своей ситуации, как выйти из нее достойно и с наименьшими потерями. Она не сдавалась и, обдумывая имеющиеся в ее распоряжении альтернативы, нашла наиболее приемлемое для себя решение.
Сначала Долли констатировала тот факт, что брак ее не удался. Она отказалась от своих надежд, что муж изменится и эмоционально овдовела, разрывая связь, которая приносит только пустоту, унижения и неверность. Она была близка к тому, чтобы развестись с ним. Однако дети своим поведением разубедили ее в целесообразности такого шага. Тогда Долли обратилась внутрь себя и неожиданно нашла то, что искала. Она обнаружила в себе огонь, с помощью которого свою боль преобразовала в энергию иного порядка. Долли смогла понять, как бы ни была ее душа изуродована и растоптана, она сумела направить свою ярость, злость и разочарование в творчество и получить от этого реальное облегчение. Работая над картинами, она изменялась сама, преображая огонь своих эмоций в созидательную силу. Долли осознала, что такая сублимация сотворила с ней чудо, позволила сохранить душевное и физическое здоровье.
Примерно об этом Долли теперь хотела поговорить с Карениным и поделиться с ним своим рецептом в деле преодоления семейного кризиса. Может, он ему тоже сгодится. Хотя Долли сильно сомневалась в действенности ее метода на другого человека. Ее способ восстановления семейного счастья был ее личным ноу-хау, и с ее точки зрения мог сгодиться разве что женщине, и то не каждой, но никак не мужчине. И, тем не менее, попробовать никогда не будет лишним. Ведь речь идет о судьбе Анны, которую Долли очень любила. Она никогда не забывала, что именно Анна первая протянула ей руку помощи и поддержки, когда она первый раз узнала об изменах своего благоверного.
Долли сновала между гостиной и кухней, уносила грязные использованные тарелки со стола и несла из кухни полные подносы с тарелками из новых блюд. Вся утомительная тяжесть по приему гостей лежала на ее плечах, но Долли не замечала этой тяжести. Это всего лишь физическая нагрузка, не более. Куда страшней нагрузки душевные. Их вынести порой бывает намного трудней, чем перегрузки физического тела. Испытав много раз тяжесть этих состояний, Долли научилась видеть и чувствовать их в других людях. Вот и сейчас, она то и дело поглядывала на Каренина и просто физически ощущала идущее от него напряжение, которое, как кокон, окутывало всю его обычно мощную фигуру. И хоть он старался держаться, как ни в чем не бывало, ему это удавалось с трудом. Опущенные плечи и потухший взгляд выдавали в нем человека, глубоко уязвленного своим положением.
Долли не спускала глаз с Каренина. Она дождалась, когда в трапезе наметился перерыв, и, мужчины встали из-за стола чтобы немного размяться и покурить. Долли тотчас же оказалась рядом с Карениным и под предлогом крайне важного и необходимого разговора увлекла его в свою комнату.
— Садитесь, Алексей Александрович, — Долли пододвинула к Каренину мягкое удобное кресло,— я вас надолго не задержу.
— Да, желательно мне было бы поскорее освободиться, я завтра уезжаю, а у меня здесь еще много дел,— холодно произнес Каренин, всем своим видом давая понять, что теперь между ними почти разорваны родственные связи, и они чужие люди.
Долли поежилась под его ледяным взглядом. И как только Анна живет с ним, подумала она, представив на секунду Каренина на месте Стивы. Она бы развелась с ним раньше, чем он успел изменить ей. А Анна можно сказать святая, раз столько лет выдерживает этого бездушного человека рядом с собой. На долю секунды Долли даже засомневалась в целесообразности разговора, который она затеяла с Карениным. Она вдруг предельно ясно ощутила, что все ее усилия ни к чему не приведут, но отступать назад уже было поздно. Каренин сидел перед ней и ждал, когда она изложит суть дела. Он постукивал пальцами о колено, тем самым давая понять свое нетерпение.
— Степан Аркадьевич сообщил мне очень неприятную новость, — начала Долли, собравшись с духом. — Я правильно поняла: вы собираетесь разводиться с Анной?
— Все верно, я начинаю бракоразводный процесс против Анны Аркадьевны, — ответил Каренин.
— Но, что такого произошло между вами, чтобы так категорично ставить вопрос? — с отчаянием произнесла Долли, почти оскорбленная его официальным тоном, как на собрании.
— Разве вам Степан Аркадьевич не говорил, — недовольно буркнул Каренин.
— Да, конечно, но... — Долли не успела закончить свою мысль, как Каренин оборвал ее на полуслове.
— Так, если вам все известно, зачем же вы тогда заставляете меня вновь повторять, что уже сказано, — раздраженно произнес Каренин.
— Стива мог что-то напутать, он такой, с него станется.
— Нет, в данном случае он ничего не напутал.
— Я понимаю, — печально сказала Долли, — но неужели надо сразу разводиться?
— Отчего же сразу, — желчно произнес Каренин, — я много претерпел, находясь в шкуре обманутого мужа, мне надоела эта роль и я хочу, как можно скорее покончить с этим.
— И все— таки у меня никак это не укладывается в голове. — Долли порывисто встала, прошла несколько раз по комнате, затем снова села и, обхватив колени руками, умоляюще посмотрела на Каренина. — Алексей Александрович, дорогой, я не верю, Анна могла так поступить, мне все время кажется, что это какое-то недоразумение.
— Успокойтесь Дарья Александровна, не надо принимать все так близко к сердцу. Я и сам долго так думал, сомневался, не верил очевидным фактам.
— И правильно делали! — горячо воскликнула Долли. — Каждый из нас может ошибаться. Надо давать людям возможность исправлять свои ошибки.
— Это людям, — Каренин брезгливо сморщил рот, достав из кармана носовой платок, аккуратно промокнул им губы, — а что делать с нелюдями? Можете мне объяснить? уважаемая Дарья Александровна.
— Но зачем же так? — Долли оторопела от такого сравнения.
— А как, позвольте вас спросить, — голос Каренина сорвался почти на крик.
— Я думаю самое достойное в этой ситуации — простить. — Долли немного помолчала и добавила тихо: — Ведь я же простила Степана Аркадьевича.
— И где Степан Аркадьевич после вашего прощения? — спросил Каренин и сам же ответил на свой вопрос. — Он в семье, он рядом с вами и детьми. Таких можно прощать, а когда человек тварь неблагодарная, то о прощении не может быть и речи.
Долли вздрогнула, как лошадь от удара плеткой, от этих слов. Ей неприятно было выслушивать оскорбления направленные в сторону Анны. Она в один момент почувствовала, что ее миротворческая миссия провалилась. Каренин полон ненависти и желчи, такие не прощают, ничего не забывают, долго помнят и мстят за нанесенные им обиды.
