Черные ангелы (дилогия, первый роман)

— Кажется, я уже здесь был... — осторожно произнес Мирон. — Только я шел туда, — он махнул в ту сторону, откуда мы пришли. Помню, что туннель был наклонный, а на двери значок портала.

— Нам нельзя сюда... — Люся закусила губу.

Я прислонил астронома к стене. Он икнул и добавил:

— Я же говорил, портал...

— Заткнись! — сказал Лука.

По-моему, он всерьез невзлюбил бедного астронома.

— Но если был, значит, можно выйти, — сказал я.

Мирон глубоко вздохнул и взъерошил волосы. Он забыл. Я бы и сам запутался. Мне хотелось побыстрее куда-нибудь прийти и избавиться от тяжелой ноши.

— Назад мы не сможем вернуться. Здесь назад не возвращаются.

— Чего бояться?! — безапелляционно заявил Лука. Он взялся за ручку.

— Вместо того, чтобы спорить, идем лучше дальше, — предложила Люся. — По крайней мере, здесь светлее.

— Иногда коридор кончаются тупиком, — сказал Мирон, — иногда шахтой с автоматическим шлюзом.

— Почему со шлюзом? — икнув, удивился астроном, крутя головой.

— Отходы выбрасывать в космос.

— Чего думать! — Лука потянул дверь на себя.

Мы замолчали. Лука заглянул внутрь. Мне даже показалось, что он побледнел.

— Возьму и выйду!

Он пропал за дверью и через минуту высунулся:

— Портал!

* * *

Это была Земля.

Дом стоял в лощине за перелеском. За осинами блестела вода. Туманная дымка скрадывала горизонт.

Окрыленный подвигами, Лука сбегал на разведку и вернулся с радостной вестью, что-то жуя на ходу. Люся поморщилась, но ничего не сказала, хотя все были зверски голодны.

Нам с Мироном было не до выяснения отношений с Лукой — мы тащили астронома. Казалось, что в нем полтонны веса и что он специально подгибает колени, чтобы путаться в высокой изумрудной траве. При этом он пытался философствовать, но Мирон так его встряхивал, что у него клацали зубы, и он замолкал минут на пять. Потом все начиналось снова, похожее на бред:

— Вселенная... черти... красное смещение...

— Ради бога, заткнись! — увещевал его Мирон.

Кажется, он расстроился из-за того, что не пришлось ничего взрывать и никого уничтожать. Признаться, я и сам был в недоумении. Приключения кончились слишком внезапно, чтобы в это безоговорочно поверить.

Пару раз нам казалось, что мы слышим шелест крыльев. Высоко в небе я виднелась спутная струя — след реактивного самолета. Слава богу, подумал я, что мы дома. Теперь ни за что не сунусь ни в какой 'зазор' между мирами. В прохладной низине, где тек ручей, мы устроили привал. Нам пришлось повозиться с упирающимся астрономом, потому что тому захотелось искупаться. Мирон для острастки дал ему по шее.

Вот после этого мы и увидели этот дом, увитый плющом. На коньке блестел золоченый петух. За лощиной темнела гора, поросшая еловым лесом.

— Что-то мне плохо, — сказал Мирон, присаживаясь.

— Ты потерял много крови.

— Ерунда. Бывало и хуже. Ты историю хорошо помнишь?

— Смотря какую? — Я пожал плечами. Смотря какую?

Он намеренно уходил от разговора о своем здоровье. На осоке сидела большая стрекоза. Ее прозрачные крылья переливались всеми цветами радуги.

— Тогда должен знать о том, что США перед самой войной были разоружены неизвестно кем.

— Ага! — глубокомысленно воскликнул я. — Уловил мысль.

Я вспомнил, что не ранее, как три дня назад об этом же говорил Леха. А может быть, уже и не три дня назад? Все смешалось.

— Но сейчас другая ситуация. Землю уже никто не опекает, — сказал Мирон и посмотрел в высокое небо, где плавал след от реактивного самолета.

— Ты думаешь, нам всем конец? — задал я риторический вопрос. — Что-то не верится.

— Не думаю, а уверен. Кто-то играет роль Бога. — Мирон осторожно потрогал свою голову. Повязка давно слетела, и кровь запеклась.

— Как это? — удивился Лука, а Люся с любопытством уставилась на Мирона.

Она лежала, оперевшись на руку, и Лука незаметно для всех нас заигрывал с ней, щекоча ей ухо травинкой.

— А вот так: долгие годы 'они' наблюдали за нашим развитием, потом передрались из-за Земли, а те, кто выиграл, решили сделать ей кердык.

— Так не бывает! — заметила Люся, морщась от ухаживаний Луки.

— Бывает. — Мирон ничком лег в траву и раскинул руки. — Еще как бывает!

— Не очень логично, — заметил я, поглядывая вокруг.

Действительно, как-то не верилось, что грядет или уже где-то идет война.

Стрекоза насторожилась. Ей так же, как и нам, хотелось жить.

— Мне кажется, это 'им' невыгодно, — сказала Люся.

— Не-а-а... — покачал головой Лука, маслеными глазами разглядывая ее, — не может быть. Не верю, чтобы кто-то во вселенском масштабе проявил враждебность.

— Почему бы и не враждебность? — возразил я, отрывая взгляд от стрекозы, — вдруг у них свои мотивы, опять же: черные ангелы, например, или те же самые хлысты. Зачем-то они их делают?

— У меня как-то не укладывается в голове, — произнесла Люся. — Какой-то детский, примитивный ужастик с чужими.

— А вдруг действительно! — вскричал Лука так, что Люся поморщилась.

— Да, нас учили, что мы одиноки, — пошевелился я.

Стрекоза внимательно разглядывала меня. Ее большие фасетчатые глаза казались бездонными.

— Учили-не учили, а надо признать, что нам помогают, но как бы в спешке, — сказал Мирон. — Такое впечатление, что у 'них' нет другого выхода. — Он приподнялся и вопросительно посмотрел на меня.

— Помогают?! — переспросила Люся, но ей никто не ответил.

Неужели он говорит о черных ангелах и хлыстах? — думал я. Или для него все едино?

— У кого, у 'них'? — спросил я, показывая рукой на окрестности.

Стрекоза вспорхнула и исчезла. Лука посмотрел на далекий лес и холм, над которым торчала крыша дома, а Люся поерзала, раскладывая на солнышке подмокшие сигареты.

— Ну, я не знаю, — уступил Мирон. — Но согласитесь, все было сделано с максимальной эффективностью.

— Кто 'они'? — снова спросил я.

— Ну хорошие астросы, что ли, — неохотно пояснил Мирон, боясь насмешек и предлагая верить в то, во что и так все верили. — И тут бы начался обыкновенный земной бедлам: со всеми правительствами, все надо было согласовывать, со всеми надо было договариваться. На это ушла бы куча времени. Все равно кто-то остался бы обиженным. А так всех под одну гребенку, чтобы ни правых, ни левых, ни центристов. Ни Америк, ни Рассей. Взяли и захватили.

— Что-то очень сложно, — заметил Лука. — Не по-людски.

— А люди им теперь не нужны, — убежденно ответил Мирон.

Видать, они часто говорили на эту тему, потому что Люся только хмыкнула и принялась сворачивать козью ножку. Табак был сырой и плохо горел. Она закашлялась, но все равно продолжала сосредоточенно дымить, словно в этом заключался какой-то сокровенный смысл.

— Просто захватили планету, — через минуту сказал Мирон. — Оставили бы все так, как есть. Мы бы безропотно служили. Непонятно, зачем им нас переделывать?

— Как это зачем? — удивился Лука.

— Надо! — иронически произнес Мирон, поднимаясь.

Никому не хотелось верить в плохое, и мне тоже.

Мы впряглись в руки астронома, как в оглобли, и потащили. Тяжел был астроном, хотя и костляв, как старая лошадь. Наверное, он видел третий сон, потому что даже не открыл глаз.

Лука продолжал любезничал с Люсей. Пожелтевшая трава торчала между камнями, и дом практически был незаметен на фоне горы. Скат крыши упирался в гору. Калитка состояла из ржавой колючей проволоки и куска трубы. Мирон слегка толкнул ее ногой, и труба с лязгающим звуком упала на землю.

— А вдруг там кто-нибудь есть? — спросила Люся с упреком.

— Здесь сорок лет никого не было, — ответил Мирон, поднимаясь на крыльцо и возись с ржавым замком.

Как же Лука вошел? — удивился я. Еще я приметил за кустами сруб колодца. Откуда он знает о сорока годах и вообще о самом доме? — подумал я. И зачем он нас сюда притащил, если здесь сорок лет никого не было?

Мирон изменился, но я это не сразу понял. Это вообще сразу не понимаешь, потому что все происходит незаметно. А когда видишь, то уже поздно. В нем сработали заложенные облучением генетические механизмы, и он помнил то, что не должен был помнить. В таком виде обычные люди не могли существовать, это было нарушением законов природы. Человек без прошлого не имеет будущего.

— А это домик вахтавиков, я слышал о нем, — неизвестно кому пояснил Мирон. — Только не очень-то посидишь без еды.

Мы бросили астронома на крыльце — сил больше не было — ввалились в комнату и упали ничком на какие-то грязные матрасы.

— Как ты думаешь, где мы? — спросил Мирон через минуту.

— На Земле, — ответил я, с отвращением вдыхая прелый запах дома.

— Это ясно. А где именно?

— Понятия не имею.

— А ты заметил след от самолета?

— Заметил... — сказал я.

Действительно, длинное облако в небе очень походило на спутную струю от реактивного самолета, которую постепенно размывал ветер. Самого самолета мы не заметили.

В комнату влетела Люся с каким-то кульком в руках. Она высыпала содержимое прямо на матрас перед моим носом. Это оказались макароны — такие старые, что стали черными, к тому же внутри них была какая-то подозрительная паутина. Но все равно они показались нам восхитительными. Туда же в эту кучу она насыпала соли.

Следом за Люсей вошел Лука. По его обиженной физиономии можно было догадаться, что он попытался добиться от Люси взаимности за пачку макарон.

— Хотела сварить, но посуды нет, — посетовала Люся.

— И так сойдет, — похвалил Мирон, макая в соль и смачно хрустя макарониной.

Я тоже обмакнул макаронину в соль, и мне казалось, что это самой лучшей едой, которую я ел в жизни.

— Оставим профессору, — сказал Мирон, отодвигая в сторону несколько макаронин.

— Ешьте... ешьте... там еще есть... — заявил Лука постным голосом.

Похоже, с ним случился острый приступ альтруизма. Но с другой стороны, если бы он сам все слопал, то точно лопнул бы. Мирон хмыкнул, словно угадав мои мысли, но промолчал. После истории с куколками он вообще не замечал Луку. Я его понимал, потому что Лука надоел всем еще в редакции.

Я наелся и пошел осматривать дом. Он состоял из двух смежных комнат — большой и поменьше. В большой стоял продавленный диван, стена вдоль него была залапана сальными руками. На обоях — плесень, в углах черная паутина, окна мутные. Под потолком голая лампочка. Я щелкнул выключателем — она послушно загорелась.

В кухне, где кроме печки и облезлого шкафа, в котором Лука обнаружил продукты, грязного стола, рукомойника и колченогой табуретки больше ничего не было. Напоследок выглянул в окно: на лугу в низине, как бородавки, торчали стога сена.

— Слушай... — сказал я Мирону, вернувшись в комнату, — здесь кто-то живет...

Мирон заинтересовался и пошел посмотреть. Следом поднялась Люся. Когда она проходила мимо, я меня словно ударило током, и я невольно представил, что мы вдвоем в постели. Она словно угадала мои мысли, посмотрела на меня своими темными, как маслины, глазами и сказала, обращаясь к Мирону:

— Нашли место, где кормятся жуки?

Все так же не отрывая от меня взгляда, она тряхнула головой, и волосы упали на глаза, которые возбужденно заблестели.

— А что они могут есть? — спросил, оживившись, Мирон.

— Ведь они что-то едят? — снова спросила Люся.

— Должно быть, сено или траву, — предположил Мирон.

— Вот оно — сено и трава, — сказал я, показывая на лощину.

И наша мимолетная дуэль закончилась.

— Если мы нашли сено, значит, здесь должны быть черные ангелы.

Но я не успел договорить — Люся воскликнула:

— Я поняла, зачем косить сено в такой местности!

— Для жуков? — раздраженно обернулся Мирон.

Она снова сверкнула глазами:

— Для обычный коров!

— А где здесь коровы?

— Вон там на лугу.

Мы принялись разглядывать, но ничего похожего не увидели. Но Мирон все равно сказал:

— Точно, — и с облегчением вздохнул. — Я теперь всего боюсь.

Мы вернулись в маленькую комнату.

— Вставай, уходим, — Мирон беззлобно пнул Луку в бок.

— Никуда я не пойду, — проворчал он. — Чего ходить-то?!

— Ну и валяйся, — сказал Мирон.

— Может, выставить караул и поспать? — предложила Люся, поглядывая на меня очень странно.

В городе между нами давно бы начался бульварным романом, но здесь было не до любви, да и Лука активно протаптывал дорожку.

Мирон поморщился от головной боли. Я его понимал. Торчать в доме не было никакого резона, хотя место было удобное.

— Если мы каким-то чудесным образом вернулись на Землю... — сказал задумчиво Мирон.

По его тону была ясно, что он все еще сомневается.

— Разве это не Земля? — удивилась Люся. — Правда, растения совсем другие...

— Растения, свойственные средней полосе, — уточнил я. — У нас такие на Марсе растут.

— Вот именно, — сказал Мирон. — Что-то здесь не то, но что не пойму. — Зачем жукам косить сено на Земле?

Мы вышли на крыльцо, втащили астронома в дом и положили на матрасы. Он был похож на бревно. Даже глаза не открыл.

— Всем спать полчаса. Я подежурю, — сказал Мирон. — За одно подумаю.

Лука набивал брюхо макаронами — наверное, от жадности впрок. Я нашел старое одеяло и завалился в углу. Перед тем как уснуть, спросил:

— Сено кто косит?

— Крестьяне, — сонно отозвался Мирон.

— А-а-а... понятно... ты видел их?

— Слушай, — напоследок услышал я голос Мирона, который вернулся к старому разговору. — Должен быть еще кто-то, кто придумал эту базу и самих куколок... Не черные жуки же?!

Об этом же говорил и Лука, подумал я. О хозяевах. Какие они?

* * *

Проснулся я в своей постели. Сверху гремела музыка. За окном шелестел дождь, и мне почему-то вспомнилось, что Полина любила белые платья — любых моделей, но белого цвета. Я пришел в уборную и сказал, что у меня к ней дело.

— Что это за дело, которое не может подождать до конца спектакля? — лукаво спросила она, поправляя свои рыжие волосы.

Она ждала вызова на сцену, где должна произнести монолог бедной Лизы, который мне так нравился.

— Выходи за меня замуж, — предложил я.

Она удивилась. Она так удивилась, что забыла роль, и когда вышла на сцену, то заставила поволноваться не только партнеров, но и публику. И я понял, что она станет моей женой.

Потом к грохоту музыки добавился еще один звук, и я взвел курок. Кто-то открывал дверь. Я прицелился. Тяжело, как медведь, ввалился Леха. Его нетрудно было узнать по приметной шевелюре с перышками. На фоне окна и лотосов он смотрелся полным идиотом. Целое мгновение он пялился на меня, как на приведение. Слава богу, я не выстрелил, и дрема снова овладела мной. Но разве с Лехой уснешь — судя по звукам, он залез в холодильник и вернулся с бутылкой минеральной воды. За это время я увидел старый, знакомый сон и все вспомнил: и базу в космосе, и хлыстов, и черных ангелов, и даже сдвиги по времени — все нереальное, размытое, как бывает только во сне.

— Где ты был? — спросил я, с трудом открывая глаза. — Опять у нее?