Человек, которого нет

И я подумал, что работа по выстраиванию последовательности событий здесь, когда я "просыпался", неожиданно может вывести на события в конце, в зоне канала, чтобы получить больше ясности о происходившем там. Толчком — небольшая тошнота и как будто мало кислорода в воздухе. Смутное напряжение и одновременно ощущение слабости в теле. Пока не буду в это углубляться. Но я уже заметил: где химия, там и тошнота. Это как-то связано?

Неокончательный диагноз: "Артишок"

В конце весны он находит в книге Тима Вейнера "История ЦРУ" информацию о том, что в зоне Панамского канала у ЦРУ была большая секретная тюрьма, в которой "было позволено всё; как в Гуантанамо".

Лауреат Пулитцеровской премии, двадцать лет изучения документов и интервью с действующими агентами, ветеранами и директорами, все такое.

То есть, что — правда была тюрьма именно там?

Ничего себе.

До того Лу встречал упоминания только о секретной тюрьме в Германии.

Парой абзацев ниже Вейнер сообщает, что в панамской тюрьме велись работы по проекту "Артишок". Значит, думает Лу, там как раз и были подходящие специалисты.

Его тошнит. Он радуется.

Записки сумасшедшего: Я победил

Я не хочу забывать.

Я не хочу ничего забывать. Я хочу помнить всё, каждое мгновение.

И я хочу, чтобы мне было возможно с этим жить. Чтобы все, что со мной было, осталось со мной.

Я не рассыпался там, не расточился в ничто. Я победил.

Я хочу забыть то, что делали со мной, то, как меня разрушали, ломали и раскалывали, терзали и разрывали мое тело и мою душу, растворяли саму мою суть в адских химических смесях, заливали мое сердце отчаянием, унижением, мерзостью и ужасом.

И я хочу помнить все это.

Потому что я победил.

Да, я был бы счастливее, если бы ничего этого не случилось. Я был бы целее, сильнее, живее. Наверное. Но раз уж оно случилось... И я прошел через это, потеряв честь, достоинство, силу, надежду, веру, память и любовь, но сохранив от них то, что они хотели отнять — ту информацию, ради которой они все это проделали, отнимая у меня честь и достоинство, силу и память, веру и надежду. Кажется, это и означает, что я все сохранил.

Раз уж это случилось, я хочу это помнить. Я не хочу покоя. Я хочу знать. И быть спокойным.

Как это возможно? Возможно ли вообще?

Я слышал не только о посттравматическом стрессовом расстройстве. Я слышал и о посттравматическом росте. То, что нас не убивает, не делает нас сильнее. Но мы можем стать сильнее сами — вопреки произошедшему. Это уже не прежняя сила, вольная и уверенная в своей безграничности и неуязвимости, сила невинности. Это сила жизни, осознающей свою смертность. И более того...

Воланд недоговаривает, хотя чего еще ожидать от отца лжи. Хуже всего не то, что человек смертен внезапно. Самое страшное — что его можно долго мучить.

Я не знаю, сколько сил нужно иметь, чтобы снова стать спокойным. Сколько сил нужно, чтобы переработать все мое ПТСР в посттравматический рост. Я не знаю, есть ли у меня достаточно сил для этого. Но я готов попытаться.

Харонавтика: "Сила живого"

Сессия N33, 28 декабря 2013

Лу немедленно поделился с М. своим открытием: путаница во времени и невозможность выстроить связную последовательность, логику событий, наблюдается не только в воспоминаниях о том периоде, когда он только "просыпался" здесь, и не только в попытке вспомнить те "провалы", когда он мучительно пытается нащупать, кто он, есть ли он вообще, и пытается доказать себе, что его нет. Есть еще третья зона такого же тумана и разрозненности воспоминаний. Он уже довольно много вспомнил и понял про то, что происходило после ареста. Но он не может выстроить эти воспоминания в последовательность. Они плавают отдельными обрывками, кажется невозможным их выстроить в линию, как будто невозможен такой порядок, в котором они могут расположиться.

М. сказала:

— Значит, их четыре.

— Четыре? — удивился Лу.

— Да. Твое появление здесь, плюс твои "провалы", плюс воспоминания о пытках — и четвертое... Может быть, ты переживаешь это по-другому. Но для меня оно выглядит похоже. Вспомни, ты рассказывал, как писал роман про мастеров. Какое-то время казалось, что это отдельные рассказы, их можно читать в случайном порядке. И ты долго не мог найти им место в последовательности.

И тут Лу посмотрел на нее и тихо, медленно сказал: ё-мое.

— Посмотри, — сказал он, — как там устроен мир. Обрывки во тьме. Мир был, и он был разрушен, и остались такие маленькие разрозненные клочки, и вот мастера их расширяют и связывают в целое...

Он очень сильно почувствовал, что в нем что-то происходит, настолько глубокое, подспудное, что и не описать, но совершенно точно оно происходит. Какое-то усиление...

Он сказал:

— Получается, даже когда я совсем ничего не знал о себе, не помнил и не понимал, я с такой силой стремился к восстановлению... Собрать себя, собрать в целое. Какой же я сильный.

— И как сильно меня... Не убило, потому что вот же я — есть. И не ранило. Рана — это дыра в чем-то целом. А меня... растерзало?

— И разметало.

— Да. Но какая сила... во мне.

— Есть такие существа, миксомицеты. Знаешь? Очень древние существа. Их можно растереть в ступке, и они снова собираются в единый организм. Просто воплощение силы жизни, которая стремится собрать разорванное в целое. Очень древняя сила.

— Очень необычное переживание — вот так знакомиться с собой. Стоять с таким собой лицом к лицу.

— Очень странно было, когда ты молчал после моих слов про тот же паттерн в романе. Что-то происходило, быстро и сильно, это было видно снаружи, но совершенно непонятно.

— Да, как раз в это время я и стоял лицом к лицу с этой силой во мне. С жаждой цельности, которая даже неосознаваемая работает с такой... страшной мощью. Я принимал себя.

Записки сумасшедшего: Печаль

Среда, 04 июня 2014

Сегодня с утра произнес прочувствованный монолог. В пустоту. Которая у меня теперь на месте терапевта.

Я ушел потому, что не мог больше выдерживать ее позицию "процесс точно есть, но насчет фактов не знаю, было это на самом деле или нет".

И вот я разбирал стирку и произносил. Что я тогда не могу делиться с ней своим настоящим. Не могу делиться страданием, кроме как в формате "я страдаю, но не знаю, от чего" — а это неправда. Я знаю, от чего. Не могу делиться смыслом всего происходившего — тем смыслом, который назначаю я и который так велик для меня. И не могу делиться гордостью. Потому что нельзя же чувствовать гордость за то, что я смог, если неизвестно, было оно на самом деле или не было.

Это вот так.

Это очень горько. Мне нужен терапевт. Только где ж его взять?

Мы с ней были вместе не один год. И она очень сильная и стойкая. И очень смелая. И наша работа мне очень помогла. Во всем-во всем. И я благодарен ей — за исцеленные раны той девочки, которая покоится где-то глубоко во мне, и за многое, что она сделала для меня, называя словами то, что я едва решался предполагать.

Но сейчас мне очень нужна помощь. Вполне конкретная. И я не могу ее получить. А все остальное по сравнению с этим страданием... Да что говорить?

Сначала мне хватало ее позиции.

А теперь нет.

Потому что я теперь уверен: я был. Я есть.

Разговоры на полях: Массажист

— Ты меня знаешь года четыре. Знаешь тело. Мог наблюдать в течение этого времени. Можешь сказать, что изменилось?

— Мы не виделись вплотную практически год. Могу сказать, что заметил теперь.

— Давай.

— Что изменилось за год? Стало меньше микродвижений. Микродвижения эти стали четче и резче, с более фиксированным окончанием. Стала четче и резче пластика. Изменился ритм движения — если раньше по походке, по жестам, по положению фигуры в пространстве четко читалось женское, то сейчас иногда читается мужское начало, а иногда непонятно.

Изменилась структура мышц. Это мой материал, я привык с ним работать. И если раньше я ощущал мышцы женские, то сейчас я затруднюсь — такая структура волокон может быть и у женщины, и у ведущего в целом неспортивный образ жизни мужчины твоего возраста.

Изменилось лицо. В лицах я понимаю мало. Но тут точно дело не в прическе. Это как из одного лица выступают контуры другого. Четче видна нижняя челюсть. И страсть, которая раньше жила только в глазах, уже захватила постепенно и лоб, и скулы.

Появились новые позы и положения тела, которых я раньше не видел. А когда ты убеждал меня в чем-то, опираясь руками о стол и чуть нависая надо мною, я почти испугался — столько энергии и напора было в этом положении тела.

Мне очень интересно, как будет развиваться твоя жизнь в теле дальше.

— Ну, ты-то сможешь наблюдать.

— И еще, про левую руку. Я все-таки схватил знакомого боксера и проверил. Потом схватил еще одного, давно бывшего боксера. Да, напряжение от сдерживаемого удара живет в руке именно так. Или тебя учили бить с левой, или — левша.

— Ну, почерк спросонок я пытался повторить левой, так что... возможно. Еще и левша! — смеется. — Бедный папа. Какой неудачный сын...

Неокончательный диагноз: Чек-пойнт

Невозможно не заметить, записывает М., возросшую работоспособность и физическую активность клиента. Вообще понимание собственного тела стало больше, от внимания к физической форме до смены стиля одежды. Произошла очевидная трансформация из относительно невнятного и случайного набора к камуфляжу и к очень гармоничному, элегантному внешне и явно комфортному стилю унисекс. И аккуратные манжеты из рукавов пуловера — на пару сантиметров.

Лето прошло без кризиса. Впервые с тех пор, как он ведет свои записи. Последний кризис был этой зимой... и всё.

Заметна огромная разница между тем, как тело реагировало на физические нагрузки в начале нашей работы, почти два года назад, и сколько может теперь. Он же был весь мокрый, запыхавшийся при любом усилии. А теперь приезжает на самокате — довольный, легкий, крепкий.

И новые отношения гораздо... более удовлетворяющие, по его рассказам это заметно.

Можно продолжать.

Неокончательный диагноз: Лабиринт перевертышей с видом на жизнь

После открытия в себе великой силы жизни пришла пора попрощаться с провалами и "меня нет". Лу сделал это довольно быстро и, кажется, даже красиво. Пятого января он записал в своем дневнике:

""Меня нет" подкралось по-тихому, незаметно. Вкралось.

Кто я теперь?

Каким мне быть?

Кто я без моего дела?

Какое дело должно быть у меня, чтобы я мог, имел право считать себя собой?

"Я — это я? И если да, то насколько?" — так называется книга одного философа, которую я сейчас читаю, и это название точно описывает нынешний лабиринт. Отрадно, что не обязательно иметь такой опыт, как у меня, чтобы терзаться этим вопросом".

Седьмого января:

"Простая мысль быстро и качественно помогает прийти в себя: это сейчас со мной происходит из-за того, что происходило там. Это последствия обработки и собственного финта с "улиткой".

Я думаю: "это будет повторяться, от этого никуда не деться, надо учиться жить с этим, жить как выживший". Через это очень легко понять: "я справился тогда, справлюсь и сейчас".

И всё, очень быстро всё проходит".

Последнюю запись о провалах в отрицание себя он сделал через неделю, 15 января 2014 года:

"Это я ловко придумал — переделать сомнения, которые раньше были доказательством того, что меня нет, в доказательство того, что я есть.

Раньше, наткнувшись на эти сомнения, я считал, что они как раз и означают, что я — фикция, конструкция, защита, что меня нет.

А теперь я себе говорю, что так и должно быть. "Меня нет" — это результат всего, что со мной делали и что я с собой сделал в конце. Результат интенсивного промывания мозгов. Краешек моей "улитки". И раз это происходит — значит, я есть. Более того, я это именно я, тот самый, с кем это произошло.

И теперь "меня нет" заканчивается, практически не начавшись. И даже когда оно пытается продолжаться, я учитываю его не в минус, а в плюс".

Раньше внутренний диалог на эту тему выглядел примерно так:

— Кто я...

— Не знаю...

— Меня нет...

— Раз ты так думаешь, значит, тебя действительно нет...

— И не может быть, потому что в научной картине мира для меня нет места...

— И психиатры так говорят...

— А кто я...

— Тебя вообще нет...

— Но я же кто-то...

— Все равно тебя нет, потому что в научной картине мира...

Теперь — примерно вот так:

— Кто я... Меня нет... Раз я так думаю, значит, меня на самом деле нет...

— Эй, чувак, тебя пытали, тебе промывали мозги, а потом ты сам себя уничтожил. Так и должно быть.

— Да? Точно! Круто. Пойдем жарить мясо и смотреть кино.

Или еще что-нибудь делать. Что-нибудь такое, из чего состоит нормальная человеческая жизнь.

Работать и любить, как определил Фрейд.

Учиться, как завещал Ленин.

Играть, как напомнил Винникот.

Получать удовольствие от жизни, как уточняет Нэнси Мак-Вильямс.

Кататься на велосипеде.

Бегать.

Путешествовать.

Читать длинные романы.

Сочинять стихи.

Рассказывать истории.

Например, вот эту.

Да-да, эту самую, которая вот прямо сейчас подходит к концу: историю про человека, которого нет. Мы же договорились: представим себе, что это фантастика. Поиграем в прятки, а потом, когда игра окончена — откроем глаза, разжмуримся. Ну вот, уже можно.

Привет, это я, Лу.

1