Рома помог оттащить раненного подальше и, приставив к нему одного из бойцов, повернулся к подоспевшему старшине:
— Обойти бы гада надо а, Митрич?
Филатов кивнул:
— Давай, а я пока здесь побуду.
Их диалог прервала очередная короткая очередь, ударившая по уже помеченной пулями стене и сыпанувшая трухой и щепками в лицо неосторожно высунувшегося из-за угла бойца — вражеский пулеметчик не дремал. Ругнувшись для порядка, Марченко отобрал двоих бойцов и, обогнув дом, принялся пробираться между сараями, поленницами и сеновалами в тыл, засевшему через улицу пулеметчику, всячески стараясь при этом избегать открытых пространств. Достаточно тривиальный маневр увенчался успехом. Потратив минуты три на петляние между всевозможными хозпостройками, Рома со своими бойцами подобрался к крыльцу того самого дома, из окна которого в сторону оставшихся позади красноармейцев во главе с Филатовым раздавались через каждые 15-20 секунд короткие очереди. Прикинув, что, превращенный в пулеметную точку, домишка, судя по всему, вряд ли имеет больше одной комнаты и, следовательно, зловредного пулеметчика не прикрывают с тыла никакие внутренние стены, Марченко решил особо не мудрить и потянулся за гранатами. Тоже самое проделал и один из бойцов, второй, в соответствии с полученным приказом, держал под прицелом входную дверь.
Нехитрый план сработал на все сто. Пара гранат, почти одновременно влетев в окна, рванули внутри, в ответ раздался какой-то крик, больше смахивающий на ругательство, быстро перешедший в стон. Стрельба не возобновлялась, но надолго ли?
— Чего стали? Вперед!
Марченко энергично подтолкнул ближайшего к двери бойца и сам взял винтовку на изготовку. После такой подсказки красноармейцы дружно, один за другим, ломанулись в холодные сени и далее, уже в жилую часть дома. Рома последовал за ними, подспудно ожидая от немцев какой-нибудь подлянки, но на этот раз обошлось — гранаты сработали как надо. Пулеметчику размозжило и практически оторвало обе ноги, Ромка так и не понял: умер ли тот от шока или просто истек кровью, которой был залит почти весь пол. Другому немцу осколок ювелирно пробил череп у самого виска, оставив маленькую, аккуратную ранку под самым краем каски, и только третий, получивший ранение в живот все еще шевелился под стеной, тихо подвывая от боли. Марченко добил раненного выстрелом в голову и кивнул своим бойцам на сползший с подоконника пулемет:
— Захватите. И патроны тоже. Пригодятся.
Пригодились, причем очень быстро — как в воду глядел.
* * *
Стоило Ромкиному отделению вновь собраться вместе во дворе только что отвоеванного дома, как со стороны всё еще занятой немцами половины деревни послышалась интенсивная стрельба. Марченко не стал гадать, что к чему, а сразу перешел к действию:
— Занять оборону! Митрич, хватай пулемет — лучше тебя никто не управится.
Старшина крякнул, закидывая за спину винтовку и перехватывая трофейный МГ поудобней, но возражать не стал — с пулеметом оно как-то надежней. Немцы не заставили себя долго ждать. Едва бойцы, подгоняемые Ромиными командами, расположились по позициям под прикрытием дворовых построек, как между соседними домами замелькали фигуры в непривычных шинелях грязно-серого цвета и загремели выстрелы — немцы, отразив фронтальное наступление основных сил, перегруппировались и перешли в контратаку против прорвавшегося им в тыл подразделения.
Марченко, памятуя о незавидной судьбе вражеских пулеметчиков, предпочел занять позицию во дворе, решив, что свобода маневра важнее той относительной защиты, что давали бревенчатые стены. И этот выбор сыграл свою роль — когда немцы, связав большинство его бойцов перестрелкой, стали потихоньку подбираться к их подворью с фланга, Рома, сидевший все это время за колодезным срубом, сумел вовремя заметить этот маневр и незамедлительно принял меры. Выудив из гранатной сумки очередной "подарок", аккуратно разогнул "усики", выдернул кольцо, выждал секунду для верности и аккуратно перебросил "гостинец" прямо под ноги кравшихся по ту сторону забора "фрицев".
Результат на этот раз вышел несколько смазанным. То ли немцы успели отскочить, то ли граната завалилась в какую-то щель, но уложить на месте вражескую диверсионную группу, пробиравшуюся вдоль забора, не получилось. Хотя некоторый эффект все же был достигнут — "фрицы", приглушенно матерясь по-своему (видать кого-то все-таки зацепило), отползли подальше, за сарай, так что стоявшую перед ним задачу минимум по срыву вражеских планов Марченко выполнил. Старшина также внес свою лепту, прошив забор, за которым перемещались немцы, парой очередей, но достать их, видимо, не смог. Тем не менее, "фрицы" явно разозлились, усилив обстрел. Рома, предчувствуя новые неприятности, полез в сумку за очередной гранатой, мысленно хваля себя за то, что предусмотрительно отобрал боезапас у раненного бойца, оставшегося позади, но пустить ее в ход не пришлось.
С дальней окраины послышалось раскатистое "урра-а!" и частая стрельба, перемежаемая приглушенными взрывами — основные силы их батальона, пользуясь хаосом, который посеяла в тылу немцев первая рота, вновь перешли в лобовую атаку и на сей раз добились успеха, ворвавшись в деревню с юга. "Фрицы" продолжали отчаянно сопротивляться еще с полчаса, но перелом в бою уже наступил — немцев, зажав с двух сторон между атакующими ротами, медленно, но верно вытесняли из села. Марченко со своим отделением, при поддержке трофейного пулемета старшины, который стал очень весомым дополнением к штатному "дегтярю", принял в этом процессе посильное участие, успев под конец подстрелить еще одного немца, перебегавшего между какими-то пристройками. И лишь после того, как последние вражеские солдаты убрались из деревни, и прекратился обстрел с опушки леса, прикрывавший этот отход, Рома смог перевести дух.
К присевшему на лавочку у калитки Марченко подошел Филатов, подсел рядом, облокотив на забор трофейный пулемет:
— Ну что, Рома, кажись, справились!
— Справились. Хорошо "фрицам" наподдали. И минометы отбили... Правда и нам досталось — у меня двое раненых, да еще тот, что на пулеметчика первым нарвался...
Старшина пожал плечами и полез за своим любимым кисетом с махоркой:
— Война... Твоим еще повезло, да и сам ты молодец. Второму взводу куда больше досталось. Почитай половину повыбило. Да и твой лейтенант тоже хорош, блин!
— Живой хоть?
— Да вроде живой. Челюсть вдребезги, да половины зубов не хватает. Рожа такая, будто его лошадь подкованная лягнула, но вроде жить будет.
— Ну и ладно, пусть себе лечится. Нам без него спокойней будет, а то шебутной он больно.
— Угу. Молодой он еще воевать.
— Точно. Вместо него тебя назначат?
— Наверно. Пока нового не пришлют.
— Да то еще когда будет... Повоюем, Митрич?
— А куда мы денемся?
— Тоже верно...
Содержательный разговор был прерван видом небольшой кучки немецких пленных, которых бойцы из третьей роты прогнали по деревенской улочке мимо младшего сержанта и старшины, мирно беседующих на лавочке. Пленные выглядели невзрачно и совсем не воинственно: оборванные, грязные, небритые, все какие-то помятые... Большинство было одето в, выглядевшие не слишком теплыми и удобными, шинели, некоторые вообще были обряжены во что-то непонятное. Брели "фрицы" как-то понуро, словно побитые дворняги, смотрели в основном под ноги, стараясь не встречаться взглядами с победителями. Словом, только что захваченные пленные ничем не напоминали грозных завоевателей — люди как люди. Глядя на них, как-то не верилось, что это те самые немцы, которые за пару лет сокрушили всю Европу и совсем недавно вдрызг разгромили Красную армию, оказавшись в итоге здесь — в Калининской области, удаленной от границы на тысячу с лишком километров. И еще не верилось в то, что, виденная позавчера во время марша, сожженная дотла деревенька с парой повешенных колхозников на груди которых болтались фанерные таблички с надписью "бандит и поджигатель" — это тоже их работа. Ну, или других, таких же. Внешность бывает обманчива...
* * *
После того — самого первого боя, в котором состоялось боевое крещение их бригады, сражения практически непрерывно громыхали всю зиму. Советские части то наступали, тесня и выдавливая врага на запад, то отчаянно оборонялись, отражая яростные контратаки. Посреди кровавой круговерти боев, появлялись и исчезали новые командиры и подчиненные. Старлей, командовавший первой ротой, в которой служил Роман, через месяц стал комбатом, заменив раненого при артналете капитана. После него на должности ротного никто не задерживался больше трех недель — молодые лейтенанты — вчерашние школьники или наспех переученные студенты приходили и уходили, кто-то в госпиталь, а кто-то и вовсе с концами. Рома даже не запоминал их толком — зачем? Его взводом почти всё это время командовал Филатов, и Марченко такое положение дел вполне устраивало.
Но пару недель назад, когда немцы перешли в наступление и стали теснить советские части, стало совсем плохо. Настолько, что Ромке пришлось принять командование взводом, состоявшем, несмотря на постоянно прибывающие пополнения, аж из восемнадцати человек. Старшина теперь командовал вторым (и последним) взводом, в котором было на одного бойца больше. Роту возглавлял единственный оставшийся в строю лейтенант, даже политрук пропал — после очередного немецкого авианалета неделю назад, смогли найти только его сапог, так что "комиссар" числился пропавшим без вести, хотя никто в роте на этот счет иллюзий не питал.
Сегодняшний денек — первый по-настоящему весенний, был не только погожим, но и на диво спокойным: ни тебе обстрелов, ни атак, даже разведчики в небе не летают! Чудеса, да и только. Только вот в чудеса Марченко верил не особо, а значит...
Ход Роминых мыслей прервали тяжелые шаги — кто-то пробирался к облюбованному им бревнышку по чавкающей весенней грязи. Приоткрыв зажмуренные глаза и приставив ладонь козырьком ко лбу, Марченко понаблюдал, как Филатов, слегка припадая на правую ногу, куда его третьего дня, во время артналета, клюнул на излете осколок, прошлепал через большую лужу с талой водой и примостился рядом с ним на бревнышке. Едва старшина устроился со всеми удобствами, подложив под зад пустой вещмешок и вытянув больную ногу вперед, как Рома задал вопрос, не дававший ему покоя с самого утра:
— Что-то тихо сегодня... неспроста. Опять немцы чего затевают, как думаешь?
Старшина похлопал себя по карманам в поисках каких-нибудь табачных запасов, но, вспомнив, что самолично прикончил их еще позавчера, бросил это бесполезное дело и, сдвинув шапку на затылок, зажмурил глаза, принявшись греться на солнышке. Марченко, успевший в совершенстве изучить привычки старшего товарища, терпеливо ждал ответа и, наконец, дождался:
— Да мало ли? Может, снаряды у них закончились. Видал, погода какая? Думаешь, легко по такой грязищи снабжение подвозить? А может, выдохлись они — чай последние бои и им нелегко дались... Не важно это уже — сегодня не полезут, по всему видать, а завтра...
— Завтра поздно может быть. Думать сегодня надо, пока дают.
— Пусть другие думают, а нас сегодня с позиций снимают — завтра нас здесь уже не будет.
— Ни хрена ж себе! Точно?
— Точно. Посыльный из штаба бригады прибегал, а я как раз у комбата был — снимают нас с фронта.
— А куда?
Филатов флегматично пожал плечами:
— Вначале в тыл, на переформирование, а там видно будет.
Выдав эту фразу, старшина разлепил зажмуренные веки и, повернувшись к Марченко, закончил свою мысль:
— Выходит, выжили мы с тобой, Рома, глядишь, и еще немного поживём!
* * *
Планы на будущее строили и обитатели "Вольфшанце". Подумать местным завсегдатаям было о чём. Зимнюю кампанию хоть и с трудом, но удалось пережить, однако всем было понятно, что долго так продолжаться не может. Еще одну зиму на востоке Вермахт может не потянуть, поэтому решение должно быть найдено в ходе предстоящей летней кампании.
Собственно решение было уже предопределено — предстояло очередное стратегическое наступление. Оставалось только определиться с его целями. Поскольку для наступления на всем фронте сил явно не хватало, то волей-неволей приходилось выбирать: Поволжье или Кавказ. Победил последний вариант — приз оказался уж очень заманчив — лишить СССР наиболее дефицитных ресурсов: нефти, марганца, продовольствия. Также, в результате успешного наступления на юге, перекрывался главный канал поставок по ленд-лизу (поставки по которому уже начинали играть заметную роль) и захватывались наиболее густонаселенные районы страны, что должно было решающим образом подорвать способность Советского Союза к дальнейшему сопротивлению.
Теперь Гальдер занимался тем, что в своей обычной лекторской манере докладывал высшему политическому и военному руководству Райха мероприятия, предпринимаемые ОКХ, для обеспечения предстоящего наступления:
— К концу апреля должно завершиться обучение первых контингентов призывников, набранных в связи с внеочередным январским набором. Их предполагается использовать для пополнения действующих соединений восточного фронта. В первую очередь будут пополнены дивизии южного крыла, предназначенные для предстоящего наступления. Пополнение дивизий группы армий "Центр" не сможет быть осуществлено ранее июня-июля. По-видимому, довести все дивизии до полной численности все же не удастся, что делает неизбежным расформирование ряда подразделений.
Гитлер, до сих пор благосклонно слушавший доклад, резко встрепенулся:
— Гальдер, я же, кажется, уже говорил, что расформирование опытных дивизий, покрывших себя славой в жестоких боях, является недопустимым!
— Да, мой фюрер. Но поскольку поступающие и ожидаемые пополнения не в состоянии полностью покрыть понесенные потери, то нам в любом случае придется сократить штаты и перевести соединения на более экономную организационную структуру.
— Поясните.
— Дивизии группы "Центр" не будут расформировываться, но количество батальонов в их пехотных полках будет уменьшено с 9 до 6, то есть полки будут переведены на двухбатальонный состав. В случае, если в дальнейшем ситуация с людскими ресурсами изменится, мы сможем достаточно легко восстановить прежнюю структуру.
Гитлер отрывисто кивнул.
— Хорошо, генерал. Такое решение мне нравится больше. Продолжайте.
— Состав танковых дивизий группы "Центр" также будет сокращен: из танковых полков изымут по одному танковому батальону, которые будут переданы для усиления ударных войск южного крыла. Мотоциклетные батальоны всех танковых и моторизованных дивизий объединяются с разведывательными батальонами. Кроме того, в ближайшее время будет выведен с фронта и отправлен во Францию на переформирование ряд дивизий, понесших во время зимних боев особенно тяжелые потери и полностью утративших боеспособность. Среди них 6-я, 7-я и 10-я танковые дивизии, пять пехотных дивизий и некоторые части резерва ОКХ.
В свою очередь, на восточный фронт будут переброшены тринадцать новых пехотных дивизий 17-й, 18-й и 19-й волн, формирование которых находится сейчас в финальной стадии. Также на восток будут переброшены вновь сформированные 22-я, 23-я и 24-я танковые дивизии. Снятые с фронта в декабре прошлого года и пополненные на западе шесть пехотных дивизий также будут возвращены на восток. Еще одна пехотная дивизия — 28-я, будет переформирована в легкопехотную. 196-я пехотная дивизия в Норвегии будет переформирована в 7-ю горнострелковую и также переброшена на восток. За исключением 22-й танковой, оснащенной преимущественно чешскими танками, 5-й и 8-й пехотных, которые будут переданы группе армий "Центр", и горнострелковой, которая усилит наши войска в Лапландии, все остальные дивизии предполагается отправить на фронт предстоящего летнего наступления, создав таким образом необходимую для выполнения поставленных задач концентрацию войск.
