Теплов дважды мигнул фарами. Опустил стекло со своей стороны. Боевик подбежал к нему.
— Салам алейкум... — бородатый парень опасливо поглядел на заднее сидение, где лежало что-то, накрытое одеялом.
— Ва алейкум ас-салам.
— Что скажешь? Кто в городе?
— Все — парень снова опасливо огляделся. Все-таки из чеченцев секретные агенты получались очень хреновые. Баба Яга в тылу врага, блин.
— Конкретно? Масхадов?
— Нет. Старший — Гелаев.
— Позывной?
— Сейчас — Терек.
— Еще кто?
— Видел Басаева. Позывной — Наемник.
— Все?
Чеченец облизал пересохшие губы
— Да.
Теплов с деланно — равнодушным видом, словно вокруг и не гуляла смерть, сказал:
— Тем лучше. Бегать не придется. Где они?
— Гелаев в центре. Басаев не знаю — он дальше частного сектора идти не хотел.
Понятное дело. Басаев в Грозном потерял большую часть старого, еще абхазского отряда. Боится, тварь...
— Сделаем так. Найдешь кого-то из них. Прозвонишь мне. Потом телефон поставишь на автодозвон, спрячешь и уходи. Дошло?
— Да...
Из-под сидения — Теплов достал небольшой сверток, вручил его боевику.
— Держи.
Боевик опасливо посмотрел на сверток
— Там что?
— Трава. Дурь. Афганская, не фуфло грузинское. Скажешь своим — встретил родственника, раздобыл травы. Поверят.
Чеченец взял сверток
— Баркалла, брат...
Тамбовский волк тебе брат...
Теплов ничего не отвечая, тронул машину с места...
В РОШе царил бардак. Полный.
Никто и ни за что толком не отвечал. Инициативу проявлять не обучены... вот в этом то — сильнейшая отрицательная черта офицеров советского призыва. Их учили, как планировать операции, как добиваться выполнения своих приказов — но совершенно не учили, как действовать в быстроменяющейся обстановке, в критической ситуации, как перехватывать инициативу у противника. Инициатива имеет своего инициатора — это у советских людей в подкорке, наверное, вбито. Будь как все. Не высовывайся. При этих вводных — добиться победы над боевиками даже при господстве в воздухе, троекратном превосходстве в живой силе...о чем вы, товарищи.
Тем не менее — заржавевшие колеса планирования неторопливо вращались — пока на блок-постах умирали пацаны, РОШ планировал ответную операцию. В основном построенную на бомбовых ударах с воздуха и артиллерийских ударах.
Теплова сначала чуть не расстреляли, потом — футболили полдня из одного кабинета в другой. Потом им занялся некий полковник Жиганов из разведотдела. Полковник был толстым, с нездорового цвета лицом и видимо, довольный жизнью. От него попахивало алкоголем — не перегаром, а именно алкоголем. Так пахнет от людей, которые в данный конкретный момент может быть и трезвы — но в принципе сорокаградусных радостей жизни ни разу не чураются.
Рассказ Теплова — полковник встретил с изрядным недоверием: агент ФСБ, как-никак, оперативный работник. Зачем ФСБ, если у армии ГРУ есть. Вообще, взаимодействия между армией, МВД и ФСБ не было почти никакого и вовсе не из-за того, что аппаратура работала на разных частотах, вовсе нет. Как-то раз пытались наладить взаимодействие во время штурма какого-то крупного села между МВД и армейскими подразделениями. Разговор по связи закончился на повышенных тонах словами типа: "Да пошел ты, федерал" и "сам пошел, мент поганый". К ФСБ — доверия и вовсе не было никакого, любой старший офицер мог припомнить и с удовольствием рассказать историю, как они работали по данным ФСБ, попали в засаду — и получается, что ФСБ тупо подставило их. В этом была доля правды — в 1991-1992 году название и структура органов безопасности сменилась пять раз, при каждой пертурбации из нее уходили люди. Лучшие, конечно, те, кто мог найти себя на гражданке. Худшие оставались — кому еще они нужны. А потом что-то спрашивают...
Записав сказанное — эта была информация чрезвычайной важности! — и туманно пообещав принять меры, полковник, как и любой советский офицер, принялся раздумывать, что же можно сделать с человеком, который случайно попал в его распоряжение. Услышав от Михаила, что он жил до совершеннолетия в Грозном, владеет чеченским и знает город — полковник просиял и немедленно приказал ему присоединиться к одной из колонн, которые утром следующего дня направляются в город для деблокирования осажденных блокпостов и вывоза осажденных из центра города, где боевики сконцентрировались вокруг комплекса правительственных зданий и ведут по ним огонь. Михаил резко запротестовал — он считал, что надо выдвигаться прямо сейчас, взять некоторое количество грузовых машин и УАЗов, взять имеющиеся в наличии Шмели, 82 мм минометы Поднос, гранатометы АГС-17 и пулеметы Утес — разбить имеющиеся силы на мелкие, по четыре — пять человек группы и выдвигаться в город. Бронетехнику в городе легко подбить, крупные силы, привязанные к дорогам легко окружить, заманить в засаду. А вот мелкие группы, просачиваясь в тыл боевиков, обстреливая и самостоятельно уничтожая мелкие группы противника, докладывая о наличии противника в том или ином районе и наводя на них артиллерию и авиацию — создадут среди боевиков панику, дезорганизуют управление, лишат боевиков подвоза боеприпасов, гораздо более эффективно будут уничтожать его живую силу. В сочетании со стационарными точками обороны (блокпостами, которые все еще держались) — такие мобильные группы способны будут сломить сопротивление боевиков в течение суток, максимум трех, нанести им тяжелые потери и выдавить из города.
В ответ — полковник послал его по матушке.
Утром — тронулись. При этом — колонна была составлена предельно хреново: в ней была и колесная и гусеничная техника, что ограничивало и скорость движения и маневренность колонны. ЗУ-23-4 Шилка — страшное оружие в городских боях, но ее следует применять совсем не в колоннах, где боевики уничтожат ее в первую очередь, благо броня Шилки протыкается даже из ДШК. После пяти минут постановки задачи — Михаил был совсем не восторге ни от старшего офицера в колонне, ни от всех остальных. Гораздо лучше было бы, если бы колонну проводили ВВшники, имеющие как раз такой опыт, опыт прогона колонн в нестабильных районах. Но делать было нечего.
Они ехали на броне, на головном бронетранспортере — Михаил сидел, считай на самой башне, нормального поджопника
* * *
* у него не было — но не зима, можно и перетоптаться. Управляли движением бронетранспортера очень просто — он кричал команды, сидевший впереди солдат наклонялся и орал в люк, где сидел механик-водитель.
Сначала — все шло довольно нормально, Михаил начал думать, что все обойдется. Их обстреливали — они проскакивали на скорости, откусываясь изо всех стволов. Прошли два контроля, доставили боеприпасы, жратву, воду, на обратном пути пообещали забрать раненых. В городе был бой, даже непонятно, где — спорадические перестрелки, вспыхивающие то тут, то там...
Потом — они увидели... точнее Михаил увидел, — милицейский УАЗ со снятой крышей и чуть дальше — БРДМ. Ему не понравилось то, что он увидел, и он закричал "Стой, к бою!" — но солдат, который должен был передавать команды, тупо переспросил: "Чего?". Его можно было понять — и на УАЗе и на БРДМ были опознавательные знаки чеченской милиции. Тогда Михаил вскинул автомат и перепоясал стоящих у машины длинной очередью. А потом — рванул заложенный на дороге фугас и его — снесло ударной волной с брони как пушинку...
* Позывной оперативного штаба МВД в Грозном в 1996 году
** Блокпосты.
* * *
Танки
* * *
Позывной оперативного дежурного РОШ, Ханкала. Рапан — позывной оперативного дежурного ВВС, отвечающего за боевую работу авиации
* * *
* Что-то, что подкладывается под пятую точку при перемещении на броне. От свернутого одеяла до выломанного из машины кресла. Поджопник у каждого свой.
Чеченская республика Ичкерия
Место, координаты которого неизвестны
Поздняя осень 1996 года
Это было село. Чеченское село, не в горах, а где-то в предгорьях, там, где еще есть плодородная земля и выращивают пшеницу и табак, где с дороги нельзя сверзиться в пропасть. Здесь не так сильно бомбили, большинство домов были целы — хотя на кладбище было много шестом с привязанными к ним зелеными флажками. Это значило, что, те, кол погребен здесь — не отмщены.
В селе было много мелкой живности. Крупной не было — слишком сложно кормить, да и федералы, которые стояли здесь, были не прочь полакомиться говядинкой...
А еще — в селе были рабы. Русские рабы...
Человека, имени которого никто не знал — содержали отдельно, в хозяйстве Аята Ибрагимова, который пришел с войны и захватил дом и хозяйство соседа, который с войны не пришел. В отличие от всех остальных — его не заставляли работать. Понимали, что, поднявшись наверх, он будет слишком опасен — потому что знает чеченский язык и умеет убивать. Его хотели убить — но бригадный генерал Леча Дудаев приказал не делать этого. А приказа его — нельзя было ослушаться...
Его содержали в яме, вырытой в земле. Яма была глубиной примерно метров пять, у нее не было никакой облицовки. Скорее всего — щель, где прятались от бомбежки, потом сильно углубленная. Выбраться из нее — было почти невозможно.
В этой щели невозможно было лежать — и человек жил там стоя, уже не первый месяц. Испражнялся там же, закапывая испражнения руками — отчего у ямы омерзительно воняло. Иногда ему бросали поесть — бригадный генерал Леча Дудаев сказал, что будет с Аятом Ибрагимовым и со всей его семьей, если пленник умрет. Кормили его как скотину, даже хуже, чем рабов — потому что он не работал, и от него не было никакой пользы. Иногда — к щели подходил хозяин, смотрел на пленного — но ничего не говорил, не делал и убирался прочь. Гораздо чаще — у ямы появлялись подростки. Они смеялись над пленным русистом, плевали в него, бросали камни, мочились — когда Ибрагимов видел это, он кричал на них и стрелял в воздух и дети разбегались. Еще была какая-то женщина, которая, проходя мимо, иногда бросала в яму кусок лепешки или лепешку целиком. Видимо, это была добрая женщина...
Потом — пошел снег. И стало холодно. Это была первая зима независимой Чеченской Республики Ичкерия — и многие стали задумываться над тем, как им пережить эту зиму. В Грозном — до этого никому не было никакого дела: в Грозном делили власть.
А потом — Аят Ибрагимов как то утром подошел к яме. И с ужасом увидел, что пленного — там нет...
Несколько внедорожников — выделялся Нисан-Патруль с дополнительной люстрой ламп — подкатили к дому Ибрагимовых уже ближе к обеду. Из машин — выскочили автоматчики. Хозяин дома — выбежал на улицу, начал что-то объяснять прибывшему амиру — относительно молодому человеку, в бороде которого уже просверкивали седые нити. Не дослушав объяснений — амир ударил Ибрагимова кулаком в лицо, а когда тот упал — принялся топтать его ногами...
Затем — он отдал какую-то команду — и боевики ворвались в дом...
Невысокий, крепкий, бородатый чеченец, известный в округе специалист по поимке беглых рабов — поцокал языком, глядя на яму. Еще раз потрогал землю, размял ее в руках...
— Земля замерзла... так он и выбрался.
— Мне он нужен. Двадцать штук, как сделаешь...
— Хорошо. Пять сейчас.
Амир ни слова не говоря, отсчитал пять тысяч долларов, отдав почти всю наличность, какая у него была.
— Живым или мертвым?
— Только живым. Принесешь мертвым — больше ничего не получишь.
— Хорошо.
— Возьми моих людей. Сколько тебе нужно?
— Пятерых хватит.
Эмир отрицательно качнул головой
— Возьми десятерых.
Это непростой человек?
— Да. Очень непростой...
Бородатый, который во времена Советского союза два года проработал в уголовном розыске — этим и объяснялись его способности в поиске — отрицательно покачал головой.
— Кем бы он ни был, эфенди... сейчас это только лай*.
Сулеймену Амирхамову было семнадцать лет — то есть по меркам российского уголовного права он только — только стал совершеннолетним, и случись ему предстать перед судом — может быть, судьи и пожалели бы его: совсем ребенок еще. Таковы были общественные нормы в русском обществе — обществе, которое тихо проигрывало войну...
Совсем другими — эти нормы были в чеченском обществе. Если для русского сверстника верхом крутости в этом возрасте было переспать с девчонкой и верховодить в какой-нибудь мелкой бандочке, рекетирующей ларек на углу — то в Ичкерии понятии были другие. Сулеймен Амирхамов уже ходил на дела со старшим братом, участвовал в пяти нападениях на русские колонны и посты, дважды стрелял из гранатомета. Он убил двоих — причем даже не в бою. Он хладнокровно зарезал их собственными руками как баранов.
Это было не так уж давно, примерно с полтора года назад. Дядя Арбо, который пошел работать в милицию, рассказал, куда и как пойдет небольшая колонна федеральных сил. Два УРАЛа снабжения, наливник, бронетранспортер и еще один УРАЛ с "боевым охранением" — солдатами — срочниками, большая часть из которых были на два — три года старше Сулеймена. На бумаге — БТРа и взвода солдат (не считая оружия водил в колонне) было вполне достаточно. На деле же...
Они засели в зеленке. Дядя Гасан, который служил в армии и разбирался в минировании — подложил на дорогу фугас и проложил провода. Как только БТР поехал — он приложил клеммы в обычному аккумулятору. Грохнуло, и бронетранспортер русских загорелся, а они стали стрелять из зеленки по остальным машинам. У них был один пулемет и шесть автоматов — на одиннадцать человек, оружия хватало не всем. Сам Сулеймен стрелял из ружья, потому что был младшим, и ему настоящее оружие не досталось. Наверное, он даже ни в кого не попал.
С патронами у чеченцев было плохо — ОМОНовцы на ближайшем блок-посту продавали по шесть тысяч за патрон, такие деньги были у немногих. Потому они стали кричать "Аллах Акбар" и "Сдавайтесь, а то головы отрежем!". Русисты немного постреляли и сдались. Дольше всего сопротивлялся один из водителей, он тяжело ранил дядю Гасана, и это было плохо, потому что больше подрывника у них не было. Поэтому — они выстрелили по машине из гранатомета и убили русиста. Больше у них зарядов к гранатомету не было.
Русистов было семеро совсем не раненых, двое раненых и двое убитых, еще были водители из машин. По кабинам стреляли в первую очередь, чтобы машины не уехали, потому что если машина уедет это будет плохо. Они сгрудились стадом, и вели себя не как подобает вести мужчинам — ни один из них не попытался стрелять, ни один из них не попытался уйти и забрать с собой врага. Сулеймен хотел забрать автомат у одного, потому что у него не было автомата, а тут получалось, что он честно забрал его в бою. Но его брат, Аби спросил, чей это автомат — и один из русистов сказал, что это его. Тогда Аби сказал, что раз русист жив, значит это неправильно, и надо русиста зарезать — а дядя Хамзат заругался, потому что кто-то должен был тащить то, что было в машинах до села и если зарезать живого, не раненого русского — получается, что они смогут забрать меньше, либо придется тащить им. Но дядя Хамзат не воевал в Абхазии вместе с Басаевым, а Аби воевал — и потому послушались Аби...
