| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Эти не дрогнут! — откликнулся жестко на вопрос и Шлинке. — Проверены. Однако пора, полковник. Клебер пойдет с вами. Я и радистка будем находиться в бронетранспортере. Там же спрятаны и наши соколы.
— С богом!
— Ни пуха ни пера.
По возвращении к отряду Новосельцев отдал краткий боевой приказ. После чего группы штрафбатовцев по три-пять человек рассредоточились беспрепятственно по точкам аэродрома. Возле расчетов зениток, несмотря на возмущения и ругательства немцев, они устроили свои пулеметные гнезда. На каждой вышке рядом с пулеметчиком поставили по своему наблюдателю-ликвидатору. Группа из пяти человек молча устроилась возле караульного помещения. У каждого самолета одновременно с немецкими часовыми выставлены по два русских часовых. 'Кондор' взял под свою опеку начальник разведки батальона капитан Симаков. Снайперы, могучий Следопыт и Витя Хлебников, надев маскхалаты, зарылись в снег на пригорке за летной полосой. Летный домик, пункт управления полетами и самолет фюрера просматривались хорошо.
Кое-где немцы сопротивлялись, высказывали упорное нежелание видеть рядом русских коллаборационистов. Но Михаил в сопровождении дежурного офицера-эсэсовца быстро успокаивал строптивых. Не прошло и получаса, как боевые позиции были заняты русскими офицерами.
— Господин полковник, — обратился к Ольбрихту немецкий дежурный у домика руководителя полетов, — я выполнил команду. Ваши люди расставлены.
— Спасибо, оберштурмфюрер, — Франц поблагодарил офицера, отвернулся. Сердце колотилось от волнения. Час икс необратимо наступал. Ему вдруг остро захотелось побыть одному, еще раз продумать алгоритм действий встречи с фюрером. Ничего больше не говоря, он проследовал к 'Пантере' по дорожке, расчищенной от снега. Ноги быстро заскользили, Франц удалялся.
— Я свободен? — крикнул ему вослед дежурный офицер. Франц остановился, оглянулся, подавив волнение, недрогнувшим голосом ответил:
— Да, вы свободны, офицер. Продолжайте выполнять свои обязанности. Впрочем, загляните к летчикам, успокойте их. Мне сказали, что личный пилот фюрера генерал-лейтенант Баур недоволен нашим присутствием. Объясните ему, что мы здесь для усиления безопасности и русское присутствие согласовано с Раттенхубером.
— Слушаюсь! — молодой эсэсовец щелкнул каблуками. Он восхищенно смотрел на Ольбрихта, мужественного двадцативосьмилетнего полковника, фаворита фюрера...
— Пост номер три. Докладывает шарфюрер Харцер. Машина фюрера проехала. Обстановка спокойная.
— Отлично, Харцер. Сворачивайся. Вас заберет дежурный тягач, все на аэродром...
— Пост номер двенадцать. Машина фюрера проследовала на аэродром. Обстановка нормальная. Доложил роттенфюрер Линк.
— Доклад принял. Ждите дежурную машину. Все на аэродром. Построение.
— Пост номер двадцать. Машина фюрера проехала через КПП. Все спокойно.
— Превосходно, Кранке. Всем благодарность. Построение батальона через час. Готовьтесь!
Оберштурмбаннфюрер СС Хайнц, удовлетворенный докладами, повелительно взглянул на дежурного сержанта, улыбнулся:
— Мы выполнили задачу по сопровождению вождя. Можно расслабиться, — вдруг губы эсэсовца сомкнулись. В глазах появилось смятение. Хайнц вновь почувствовал резкую боль и бурчание в животе. 'Проклятье. Надо обязательно показаться врачу', — подумал он и уже озлобленно бросил сержанту:
— Собирайся. Через десять минут отъезжаем. Я разомнусь.
Хайнц осторожно вышел из бронемашины и засеменил к ближайшим кустам, где была организована отхожая яма. Добежать не успел, упал, зацепившись ногой за бугристый корень, присыпанный снегом.
— Черт побери! — ругнулся офицер. Запыхтел, потянулся за фуражкой. Лицо синюшно-красное от злости. Талый снег каплями стекал за ворот рубашки. — Проклятье! — зарычал он, поднимаясь. Ему помогли охранники батареи, прибежавшие на окрик.
— Что это? Кто стреляет?
Из-за леса со стороны аэродрома доносились винтовочные и пулеметные выстрелы, разрывы гранат. Тарахтели мелкокалиберные зенитки, словно малооборотистые дизеля.
— Тревога! — заорал эсэсовец и, позабыв о конфузе, произошедшем во время падения, бросился к батальонному вездеходу. — Все на аэродром! — гаркнул он дежурному сержанту, выскочившему из радийного автомобиля. — Передай гауптштурмфюреру СС Отто Рану, пусть следует за мной, — и, рванув дверь личного 'Кюбельвагена', втиснулся в машину. — Спишь, собачье отродье? — рыкнул на водителя. — Гони на аэродром...
Хайнц чувствовал, что произошло нечто архистрашное, непоправимое. Нахлынувший груз ответственности вдавливал в сиденье, стеснял дыхание. Он, шумно дыша, расстегнул ворот рубашки и, подавшись вперед, пристально всматривался в дорогу.
— Быстрее, быстрее, — торопил водителя.
По мере приближения к аэродрому интенсивность стрельбы усилилась, что еще больше будоражило воображение немецкого комбата. Он укреплялся мыслью, что на аэродроме произошло чрезвычайное происшествие.
— Лишь бы фюрер был жив, лишь бы фюрер был жив, — шептали обветренные губы. — Фюрер должен выжить. Сколько было покушений? Всегда он выходил целым и невредимым, он заговоренный. Вождь не может умереть... — он видел десятки раз вождя, выходившего из машины, знал личных телохранителей, готовых отдать жизнь за него... отдать жизнь за него... Этого не может быть!.. Хайнц почувствовал во рту солоноватый привкус крови. Кровь шла из надкушенной нижней губы. Но он не замечал боли, не чувствовал капель, стекающих по подбородку, только солоноватый вкус напоминал о ее присутствии. — Быстрее, быстрее, — гнал водителя. А перед глазами страшные картины-галлюцинации, похожие на видение сквозь туман...
...Группенфюрер отброшен на лимузин. Вокруг лежат опрокинутые рослые белокурые телохранители, набежавшие адъютанты. Глянцевый бок 'Мерседеса' в крови, снег в крови. Много крови. Снайперские выстрелы никому не дали шансов даже оглянуться. У ног Гитлера лежит водитель, пытавшийся втолкнуть вождя в машину...
— Фюрер жив, он не может умереть! Иначе погибнет нация... — шепчут губы. — Быстрее, быстрее, — Хайнц рычит, подгоняет водителя, опережая 'Опель', выскочивший из леса. Машина, набитая егерями, как и люди его батальона, спешила на помощь.
'Кубельваген' ворвался на аэродром в самый разгар боя.
Визжат тормоза, руль резко бросается вправо. Вездеход развернулся, но удержался, не перевернулся, подставившись левым боком. Водитель успел уклониться, уйти. Длинная огненная трасса пронеслась рядом, превращая в щепу остатки шлагбаума, будку часового.
Хайнц с 'парабеллумом' в руках, в расстегнутой шинели, без фуражки — она так и осталась лежать недалеко от отхожего места — вывалился из вездехода и залег за передним колесом. Присмотрелся вокруг. Повсюду валялись труппы охранной команды аэродрома, разбитая автомобильная техника. Ангар и летный домик горели. Склад с боеприпасами оставался невредимым. Возле него из траншеи велся ответный автоматно-винтовочный огонь. Впереди в полукилометре возвышался домик руководителя полетов. Недалеко располагались истребители и огромный 'Кондор'. Самолеты без видимых повреждений. Ближе к КПП грозно крутила башней 'Пантера', рядом стоял бронетранспортер. Правые вышки молчали, по всей видимости, занятые противником. Из вышек слева велся интенсивный, убийственный огонь по караульному помещению и небольшой казарме, которые были разрушены и горели.
'Где же фюрер?' — вновь подумал нацист и поднялся, чтобы лучше оглядеться. И сразу осел на снег, застонал от нестерпимой боли. Пуля задела правое предплечье, вырвав кусок шинели, распоров мясо. Хлестала кровь.
— Шульц! Перевяжи! — рыкнул он подползшему водителю. — Что видел? — бросил чуть погодя и скривился, когда водитель наложил жгут.
— Я... я... видел машину фюрера! Она там, — проговорил водитель, заикаясь.
— Где там? — выдавил Хайнц, стиснув зубы. — Что ты возишься, перевязывай быстрее, — эсэсовец разжал пальцы, держать оружие было невыносимо. Пистолет упал на снег. — Подберешь.
— Господин оберштурмбаннфюрер, ползите к нам, — вдруг донесся правее зов.
— Кто зовет? Посмотри, — приказал Хайнц. Шульц затянул посильнее узел, выдохнул: — Все, перевязал, — отстранился от офицера. Выглянув из-за машины, он увидел Кранке. Сержант интенсивно махал им рукой.
— Это унтершарфюрер Кранке. Он в окопе. Нам надо туда, господин оберштурмбаннфюрер. Там безопаснее. Подождем подкрепление.
— Где машина фюрера, болван?
— Она возле домика руководителя полетов, где самолеты, левее 'Пантеры'. Там и машины сопровождения.
— Ладно, бегом к траншее. Я за тобой.
— Слушаюсь, — ефрейтор подобрал автомат и, согнувшись, побежал к окопу. Но прямо на бруствере, распластав руки, рухнул вниз.
— Черт! Наказание! — рыкнул Хайнц. Откуда снайпера? Что делать? Кто захватил аэродром? Американцы? Нет... Они, скорее всего, послали бы 'крепости'. Это русские... Да, это отряд русских коллаборационистов!.. Он погиб. Во всем обвинят его, что пропустил русских на секретный объект. Сердце заходилось от накатившего панического страха, от приближающей смерти. Хайнц отрешенно привалился к колесу. Ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть и слышать. Одно желание — умереть спокойно. Пули свистели вокруг, находили, как цель, его 'Кубельваген'. Корпус превращался в решето. Но Хайнц не реагировал на это.
Через какое-то время нацист справился с душевным потрясением. Здоровой пятерней зачерпнул снег, приложил к лицу, к груди. Талая вода приятно охлаждала. 'Что делать?..'
В эту минуту, левее вездехода, в сторону КПП пронеслись смерчем малокалиберные снаряды. Заработали вновь Flak 38. Одновременно зашелестел пулемет из вышки. За спиной туго ударило в воздух. Фугасный снаряд с ужасающим воем пролетел в сторону подходивших войск. На глазах немецкого комбата 'Опель' с егерями подбросило и разорвало на куски. Перекрестный огонь зениток, словно автогеном, вспаривал металлические бока бронетранспортеров, взрывал машины и мотоциклетки подходившего батальона 'Лейбштандарт СС 'Адольф Гитлер'', его батальона. Солдаты горели, метались, кричали, гибли. Груды разбитой горящей техники перекрыли въезд на аэродром.
— О мой бог! — вырвался стон из груди. — Это конец...
Хайнц ничем не мог помочь своему батальону. Он сидел на снегу окровавленный, с истерзанной душой и подавленной волей. Он с ужасом смотрел, как гибнут его шутце, отобранные из лучших эсесовских частей.
Когда бой стал затихать, немец, подобрав свой пистолет, не оглядываясь, загребая левой рукой снег и отталкиваясь ногами, словно раненый ящер, пополз к траншее...
Глава 18
4 февраля 1945 года. Бельгийский капкан захлопнулся. Последние минуты боя
Франц сдвинул крышку люка башенки, задышал полной грудью. Лицо разгоряченное, потное. Вскинул бинокль, присмотрелся. Бой затихал. Зенитки молчали. Отдельные пулеметные очереди из вышек добивали остатки батальона охраны. Склад с боеприпасами и самолеты стояли невредимыми. Со стороны разбитого 'Кюбельвагена' в сторону траншеи полз тучный офицер СС. Франц узнал Хайнца.
'Ты смотри, Клаус, какой живучий комбат! Что будем с ним делать?' — послал он мысленно вопрос другу. Ответ последовал через несколько секунд. В голове Франца раздался легкий щелчок, будто включился электропроигрыватель, и Клаус сонливым голосом произнес: 'Жаль булочника из Швабии, но он не жилец. Кальтенбруннер изувечит в гестапо. Помоги умереть достойно'. — 'Ты прав, Клаус, как всегда. Другого выхода не вижу. Достойно умереть в бою нужно заслужить. Пусть даже авансом'.
Франц включил ларингофон, отдал команду:
— Единичная цель на одиннадцать, дистанция триста пятьдесят — уничтожить.
Задрожал основной танковый пулемет. Раскаленная настильная струя прошлась по брустверу небольшой траншеи, подняв снежный вихрь, а затем, взяв правее, распотрошила эсэсовца.
— Теперь пора... — офицер достал подготовленную ракетницу и отвел затвор.
— Полковник! Полковник Ольбрихт! — вдруг за спиной раздался окрик.
По голосу Франц узнал Шлинке. 'Черт! Что еще стряслось? Когда будет покой? Этот русский из Смерша уже опостылел', — Франц обернулся. К 'Пантере' стремительно приближался русский контрразведчик.
— Что случилось, Шлинке? — спросил Ольбрихт раздраженно, сойдя с танка.
— Не кричи. Пришла шифровка из Центра. Читай.
Ольбрихт взял протянутый клок бумаги, мгновенно прочел короткую фразу. Вновь впился в текст, не веря содержанию. Заиграли желваки, шрам натянулся, побагровел.
— Я не пойду на это! — бросил Франц в бешенстве, отдавая шифровку. — Отступать поздно. Операцию доводим до конца.
— Тогда пойдем под расстрел, — произнес Шлинке жестко, но взгляд отвел. Он впервые не знал, как поступить. Москва требовала невыполнимое — прекратить немедленно операцию 'Бельгийский капкан'. Фюрера оставить в покое. — Пойми, Франц, мы обязаны выполнить приказ, — уже мягче и тише добавил смершевец.
— Нет, Иоганн. Мы смертники: и там, и здесь. Я не хочу больше быть разменной пешкой в вашей кремлевской игре. Мы сами делаем историю и доведем свою игру до конца.
Упрямство Ольбрихта начинало злить Шлинке. Он, сжав кулаки, выдавил:
— Я должен выполнить приказ. И мы его выполним!
— Да пошел ты к черту со своим приказом! — огрызнулся Франц.
— Что? — Константин схватился за кобуру, попытался выхватить пистолет.
— Иоганн, остынь! — рыкнул громче Франц и перехватил руку Шлинке, оторвав от кобуры. Шлинке дернулся, стиснув зубы, но сопротивляться не стал. Радиошифровка напрочь сковала физические и душевные силы.
— Иоганн, — Франц как можно мягче и спокойнее обратился к русскому офицеру, — операцию нельзя остановить на завершающей стадии. Это просто глупо. Я не могу осуждать вашего Сталина, так как не понимаю ход его мыслей и рассуждений. По моему разумению, захват Гитлера — это железный козырь в его руках на Ялтинской конференции. Но почему русский вождь дал отбой именно в день начала конференции, даже с моей развитой интуицией мне не понять. Это исторический феномен. Несмотря на это, мы доставим фюрера в Москву. Нацистская Германия быстрее капитулирует с потерей вождя. Мы явимся победителями. Кто нас осудит? Казни не будет, поверь мне.
Франц обнял Константина за плечи, взглянул в глаза, встряхнул.
— Ну, решайся. Не упускай шанс остаться в исторической памяти на века.
— Делай, как знаешь... — Шлинке повел плечами и вырвался из объятий Ольбрихта, но остался рядом. — Я не буду чинить тебе препятствий, но и помогать не буду. Бери на себя управление операцией. Вся ответственность за невыполнение приказа ляжет на тебя. Единственное, чем могу помочь, так это потребовать подтверждение текста радиограммы, тем самым потянуть время.
— Это все?
— Да, это все...
Константин, опустив голову, побрел в сторону домика управления полетами.
— Подожди, Иоганн, я с тобой. Кстати, Гитлер как себя ведет? Шлинке остановился, оглянулся, безучастно промолвил:
— Сидит на стуле, сгорбился, что-то бормочет. Боюсь, тронулся умом. Рыскает глазами по сторонам, затем уставится в стену и буравит, будто хочет прожечь.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
