— Перстенек у вас знатный! — замечал наконец торговый человек. — И браслеты необычные.
— Ааа! — почесывал за ухом польщенный командир. — Это подарок от моего друга. Недавно подарили.
— Хорошо живете. Не то что мы. Гильдия поставку за поставкой теряет. В казначейство недодает. Скоро вообще по миру пойдем...
Охотник из центрального Триградья, тащащий из леса тушки угодивших в капкан зайцев и щуплой лисы, боязливо вздрагивал от случайного треска ветки позади и приговаривал сам себе:
— Не будет нам добра. Ни днем, так ночью явятся сюда каменюки ожившие и всех убьют. Надо бы в свою лесную схоронку скарб перетащить, авось пронесет...
Пришел первый день весны. Повсюду белел снег. Лед по-прежнему сковывал ставки, ручьи и речки. Вольготная стужа никуда уходить не собиралась. Не из Триградья. Не из Брайдерии. И Светлынь не была исключением из этого печального правила.
Поэтому итоговое Собрание Магов Семинарии прошло практически незамеченным. За закрытыми дверями Семинарии из которой уже вторую седмицу не выпускали учеников. Над белой башней которой вился алый с черной полосой траурный вымпел. Память по безвозвратно погибшим людям. И магам. Среди умерших числились любимый первогодками Годун, и помощница алхимика Панира Рикона Виссарди. Отметившиеся в недолгом походе ученики вернулись мрачными и отчужденными. С чувством поражения на душе. Особенно заметно это было на примере Люторада, впавшего в какое-то фанатичное сосредоточение. Он собрал небольшую группу друзей с которыми добился права на дополнительные занятия по боевой магии. Вести их согласился Эльмеор Огненный — маг, которого первое время по возвращению тоже числили среди погибших, но который в последний момент, как выяснилось, сумел выскользнуть из лап самой Смерти и выскочить на божественную тропу. Как и друид Шагельд, долгое время отлеживавшийся под присмотром самого Старейшины.
Ровные прямоугольные белые блоки, из которых складывалась башня, придавали ей сходство с бронированной шеей грандиозного дракона, выглядывающего из-под земли. Идущие по своим делам через двор ученики со священным ужасом посматривали наверх. Словно рассчитывали узреть как мелькнет в одном небольшом окошке у самого шпиля, нечто совершенно особенное. Такое, что сразу даст понять — там сейчас решается судьба всей прогрессивной магии Брайдерии.
В лишенном углов зале Собрания уже третий час заседали светила магического мира. Старейшина носящий траурное, совершенно черное одеяние по убитым, сидел во главе стола и вопреки обычаю почти все время молчал. Слушал выступления других. Сейчас слово держал Милош. После смерти близкого друга волхв не изменился внешне. Только в голосе появилась какая-то глухая тягучая нотка. Наподобие протяжного стона. Это резало слух всем, кто помнил прежнего Милоша.
— Я думаю, нам нужно согласиться, — в который уже раз говорил он. — Согласиться на предложение наших старших собратьев. Волхвов из храма Семаргла. Наша магия надежное оружие, но разит не меч. Разит рука бойца. Когда знает куда бить. Поэтому мы должны все тщательно взвесить... и согласиться на предложение. Светлые Боги нуждаются в нас и том, что мы придумали. Что создали. А мы нуждаемся в них. В благословении, без которого все мы остались бы под стенами Дасунь-крепости.
Под его колючим взглядом не каждый мог решиться на ответ. Алхимик Панир как и всегда отмалчивался, не желая влезать в политику. Вихрь сопел в кулак, отчасти согласно, но скорее лишь потому что сочувствовал горю Милоша. А Звар, негласный глашатай Старейшины Звар, больше всего был занят игрой в гляделки со жрицей Телланой. Они весьма сблизились за последнее время, на почве близости интересов. Настолько сблизились, что кое-кому могло показаться, что старый хитрован Чудило влюбился в обаятельную жрицу. Во всяком случае их очень часто видели вместе.
— Мы не только оружие, — прожурчала чистым как роса голоском жрица, вычитывающая у первогодок почти все теоретические предметы. — Магия это благо. Как раз дарованное нам богами. А как же лечение, предвиденье, улучшение человеческой породы?
Она умела говорить так чтобы слушали. Даже несогласные. Милош сильно кривился, отводил глаза и дергал челюстью, молча снося кажущиеся несправедливыми слова.
— Кто может быть ближе к богам чем их служительница. Верно? — поддержал Теллану и Эльмеор. — Разве у нас есть поручители перед волхвами? Если они используют ситуацию только для укрепления своего влияния после прошлогодней трепки и недавнего промаха царя, то через десять-пятнадцать лет Семинария превратится в молельню.
— У нас есть такой поручитель! — горячо возразил Милош, проводя ладонью над столом, отрицающим слова Эльмеора жестом. — Волхвы лишь просят нас присоединиться, чтобы вместе дать сладу Дракону и его проклятым помощникам, вышедшим из моря!
— Каменные монстры истребившие все живое на побережьях это союзники Дракона? Чушь! — надменно сказал Бродяга. — Чем они помогли Темному Властелину? Убийствами его верноподданных? Или беспорядочными нападениями на всех подряд? Нелогично.
— А Дракон вообще нелогичен! — насупив лоб воскликнул Милош. — Он убийца и ты знаешь это лучше моего, Эльмеор! Ему доставляет удовольствие вносить кровавую смуту! Почему ты не хочешь поддержать меня, Эльмеор Огненный! Разве твои товарищи не гибли от рук Дракона?! Почему ты его щадишь?!
В синих, как штормовое море, глазах Милоша плескался гнев. Нежелание понимать, чужую позицию. И можно было подумать, что для него знакомый маг-союзник кажется едва ли не большим злом, чем сам Дракон. Сложно было даже представить сколько злости прячется в худосочном теле волхва.
— Это подмена понятий, — отстраненно заметил Эльмеор, которому, как могло показаться внимательному наблюдателю со стороны, разговор доставлял некое удовольствие. — Я не против победы над Драконом! Я как никто желал её там в ущелье! Я против тех кто предлагает связать руки нашему общему делу! Поэтому повторяю свой вопрос — кто может поручиться за волхвов. Не сочти за обиду, Милош, но сейчас твое слово значит не больше моего. И даже меньше. Ты слишком убит горем, а значит не судишь здраво...
Маги затаили дыхание глядя на двух спорщиков во все глаза. У Милоша вид был такой, словно его только что ударили. Руки вцепились в край стола как рачьи клешни, а раздувшиеся ноздри яснее слов демонстрировали готовность к драке. Это очень логично, когда обе стороны одинаково уверены в своей правоте, и никто не желает отводить глаз.
— Тебе мало моего слова? — очень медленно спросил Милош. Голос его чуть-чуть дрожал от обиды. Или тихой подсердечной ярости, которая, не будучи выпущенной наружу, выжигает изнутри. — Не доверяешь, сударь белый маг. Прячешь голову за своими грамотными словесами, кои нам не понять? Добро, — он умолк, как бы смирившись с обидой и поражением. — А как насчет слова Яромира Славного? Слово царя этой земли, значит что-нибудь для тебя... чужеземец? Он сам лично, обещал сохранение нами всех прежних прав. Мне обещал. Или и здесь веры мне не дашь?
Загнанный в угол Эльмеор смолчал. Вне зависимости от ответа он оказывался бы сейчас в проигрыше. Даже если слова Милоша были блефом. Но бывает и так, что говорить не надо. Недоумение, тревога, растерянность разом показались на сосредоточенных лицах слушателей.
— Слово царя, Милош? — чуть удивился Старейшина, молча внимавший весь разговор. — Он обещал тебе это? Хм. Странно, что прежде я об этом не слышал.
В голосе был чуть заметный укор в сторону волхва, договаривавшегося обо всем тайком. Поверх голов всех остальных. Теллана, Вихрь, Звар, оправившийся от болезни Шагельд, скрывающий довольство Эльмеор и даже Панир, все смотрели на Старейшину. Боль Милоша была ясна без слов. Но так негоже поступать. Решать за других общую участь. Такое отдает не одним лишь самоуправством, а еще и высказанной исподволь критикой формальному главе Совещания. И Старейшина это понимал, глядя задумчиво на своего старого друга. Как поступить в таком случае? Эльмеор стоял смирно и со всей невинностью демонстрировал готовность подчиниться решению большинства. Правильный, всегда поминающий мораль и благодетель Эльмеор. Старые белесые глаза сместились на пустующее рядом с Милошем кресло Годуна.
— Слово царя это аргумент, — прошептал дед, не замечая приоткрывшегося рта Бродяги. — Таким нельзя пренебрегать, после той помощи, которую видела наша Семинария от государя. Если мы поставим на голосование вопрос объединения с волхвами... то я буду за.
... Полуденное солнце, проглянув сквозь армаду серых снежных туч, щедро роняло свой львиный свет на красноватые стены царского дворца столичного града. От этого крытые золотом крыши дворца сверкали как небесное видение. Как нечто сказочное среди деревянных и каменных будней уставшего от долгой зимы города. Хотя из окон царских палат этого и не было заметно.
Седой старец в белом балдахине, с написанными на ткани золотыми орнаментами повернув голову к дубовой раме окна смиренно ждал. Ждал ответа от того, кому не принято было задавать вопросы. Тем более строгим менторским тоном.
— Это правда, ваша царская милость, что вы прибегаете к помощи одного из врагов нашей земли и пращуров? Того, который кощунственно называет себя 'черным волхвом'? Саламата?
В голосе пожилого человека ножом заскрежетала сталь.
Бранибор, сопровождавший древнего служителя Семаргла по коридорам дворца и теперь занявший место у дверей, словно обычный охранитель, даже втянул косматую голову вглубь своего мужицкого тулупа. В великом воине и близком друге государя столкнулись два противоборствующих начала. Привычка принуждать всех в присутствии царя склонять головы и холопски принижать голос. И желание самому поклониться в ноги старику видевшему Богов.
Огнебор ничего не повторял дважды, поэтому когда опешивший царь ответил удрученным молчанием, он принялся смиренно ожидать слов. О, это было жутковатое зрелище!
Для Яромира, сидевшего прямо за обеденным столом, когда к нему без приглашения, миновав скривившегося рынду заявился лично Верховный Волхв. Для Бранибора, который стоя позади старца, на самом деле не знал, куда себя деть. Для превратившихся в статуи слуг, сменяющих подносы за царским столом. И для совершенно случайно оказавшейся за этим столом в окружении сметаны, запеченных рябчиков, вкусной форели и прочих дорогих лакомств, Ивы Блаженовой. По случаю оной случайности на ней было смутно знакомое и царю, и волхву зеленое платье, разукрашенное бисером и жемчугом, с затейливо оставленным открытым верхом. Похожие фасоном и цветом, но сшитые из несравненно более скудных материй носили так досаждавшие ранее ведьмы. Ассоциации у всех присутствующих работали правильно.
Наконец государь нашел в себе силы признать, что кусок фаршированной щуки он безвозвратно прожевал и Яромир крякнул:
— Государственные интересы требуют от меня... гхгм... терпимости к разным особам. Особливо ежели эти особи готовы встать на путь исправления и помогать в искоренении тех кто подлинно жаждет нашему делу зла.
— Диковинно заговорил, государь-батюшка, — с уважением поклонился волхв, подслеповато щуря зоркие, как у молодого, глаза. — Не слыхивал я ранее от тебя речей таких мудреных. Все проще выражался. Стал быть и нашим и вашим руки тянуть склоняют тебя твои антересы?
Ива Блаженова работая специально принесенным для неё столовым ножиком отрезала себе крохотный кусочек мяса со специями и обмакнув его в пряный травяной соус отправила к себе в рот, раскрыв коралловые губки. Яромир подперев локтями подбородок уставился на волхва тяжелым взглядом. Не привык он терпеть к себе снисхождения. Совсем не привык. Но традиции чтил, и отвечал вежливо. Даже не заметно, что через силу.
— Присел бы, дедушка Огнебор! Посидели бы с тобой, как в старые времена. Медку попили бы.
Волхв усмехнулся в бороду:
— Да где ж мне с царями-то сиживать. Вона какая краса у тебя тут! Непригоден я здесь, да и аппетит девке спорчу своими морщинами да старческими болестями. Ненадолго я к тебе, царюшка. Просто передать хочу от людей мирных недовольство. Много где хожу, много чего вижу — где подальше от столицы, люд кажет, что мол позабыл ты про них! Только поборами и напоминаешь о себе. А как защитить от неласки чьей-то, вроде и нету тебя. А те, что поближе к столице многие до тебя имеют, что сказать. И среди них первыми те, чьи сыночки да мужи на чужбине остались в бесславных бранях павши.
Закончив он выжидательно посмотрел на внешне спокойного царя. Подносы в руках слуг дружно задрожали, намекая на некое землетрясение, начавшееся в скудных умах. Ива подняла прозрачный бокал, посмотрев на просвет великолепное красное вино, и сделала один глоточек. В ямке между ключицами очень кстати лежал золотой кулон с притягивающим внимание темным изумрудом.
— И что же еще говорят тебе люди?
— Что еды мало. Хлеба нет. Что стужа лютая жизни губит. Что ты, царь-батюшка все больше своим занят. А простые люди страдают. Так страдают, что кое-где уже готовы прислушаться к посулам совсем уже непотребных образин.
Яромир уже знал о смуте в своих южных волостях. В этих краях его власть как всегда оспаривалась традиционно сильными там боярами. А бояре люди хоть и дальновидные мыслили просто. Есть слабость, а есть сила. Потерять людей слабость. Потерять доверие Богов, почти наверняка поражение. В южных краях было много любителей позвенеть мечами за хорошую награду.
— А что ж, разве люди забыли, что царь им от Богов дан?
— Про то и хотел я от себя добавить-то коль позволишь, царь-батюшка.
— Говори, старче, — легко разрешил Яромир Славный.
— Ты государь муж умный, тебе и решать все. И что купцам своим наказать, и как дружину на бой повести, и как людей утешать, — мягко рек Огнебор, смотря на Яромира очень серьезным взглядом. — Все тебе решать. Да только стол у тебя узковат. Трапезный. А потому и здесь снова тебе решать с кем сидеть. С девками красивыми, перед которыми и мудреными словами недурно щегольнуть. Или со стариками, которых послушать можно. Не так давно ты стариков послушал, много жизней спас. А мог бы еще больше, если с самого начала... а что там и говорить-то! Одно хочу напоследок добавить. Сынок у тебя хороший подрастает. Смышленый. Без отцовой заботы уже дружины водит. И раз отцу стариковская опека не требуется мы за ним присматривать станем.
Сказано было — проще некуда. Яромир застыл, сузив один глаз. От бояр угрозы слушать одно дело — там и за бороду оттаскать можно, и ядом напоить. Но когда тебе хранитель традиций прямо говорит, что в случае чего умоет руки, а на троне с удовольствием увидит твоего сына. И это после напрочь провального дела, фактически кровавой бойни. В такой тяжелый, как теперь выяснилось, год.
— Что ж дедушка. Славно ты все рассказал, — Яромир перевел глаза на Иву Блаженову. Та встала из-за стола и, кивком поблагодарив за оказанную честь, не сказав ни слова, пошла прочь. Пройдя мимо волхва она чуть улыбнулась, на что Огнебор ответил легким кивком седой головы. — Садись к моему столу. Слуги сейчас все приберут да новые приборы поставят. Садись-садись, дай покой ногам.
