Несколько минут все семеро лежали на песке, оглушенные. Затем — ив эту часть истории я сама с трудом верю — двое импов поползли к ней вокруг ямы.
Несомненно, они знали, куда их занесло. Даже имперским штурмовикам должны рассказывать о главных опасностях планеты, на которую их отправляют. Тем не менее эти парни, оказавшись у самой пасти сарлакка, думали не о спасении своих жалких жизней, а о том, как добраться до моей бедной сестры.
Естественно, их возня разбудила сарлакка, и он начал шарить вокруг своими языками-щу-пальцами. Он схватил одного неподвижного импа и без звука потащил вниз. Шаара увидела это и громко взвизгнула, но сдается мне, импы решили, что это она испугалась их.
Затем щупальце схватило за ногу другого импа, и теперь завопил уже он. Остальные настороженно замерли — все, кроме одного. Этот имп, так и не очнувшись, съехал в пасть сарлакка — одно из щупалец обрушило песчаный склон, на котором он лежал. Не знаю, считаете вы или нет, мастер Боба Фетт, но в Великом провале Каркун (в яме, а не в желудке сарлакка) осталось всего трое им-перцев и моя сестра.
Те двое, которые ползли вокруг ямы, остановились и начали изо всех сил карабкаться наверх, спасаясь от пасти сарлакка. Конечно, толку с того не было никакого — песок осыпался быстрее, чем они взбирались по склону. Сарлакк немедленно заинтересовался происходящим, схватил обоих, и они с визгом полетели навстречу своей погибели. Не знаю, правду ли говорит Джабба Хатт насчет того, что жертва переваривается в желудке сар-лакка тысячу лет; откровенно говоря, относительно тех двоих я полностью «за», хотя Шаара надеется, что они умерли быстро. Наверное, она более тонкая натура, чем я. А может, просто хочет, чтобы они поскорее подохли.
Итак, остались только Шаара и один штурмовик; они смотрели друг на друга и вниз, на языки-щупальца сарлакка. Похоже, этот имп был сообразительнее остальных: он лежал неподвижно, чтобы песок не осыпался и сарлакк не знал, где он. Шаара вела себя так же. Он посмотрел на нее через яму. Сестра потом рассказала, что на нем не было шлема и она никогда не видела у человека такого испуганного взгляда. Надеюсь, я тоже никогда его не увижу.
Тем временем языки сарлакка продолжали обшаривать песчаные стены ямы в поисках пищи. Один задел ногу Шаары и пополз дальше… но затем повернул обратно.
Шаара завизжала. И тут имп совершил, наверное, самый удивительный поступок во всей истории. Он достал из сапога штатный вибронож и метнул его в щупальце, схватившее сестру.
Щупальце отпустило ее, но тут же выхлест-нулись два других, и еще с полдюжины принялись обшаривать место, откуда вылетел нож. Тут отвага импа испарилась без следа. Он неистово заработал руками, пытаясь выбраться наверх; этим он подписал себе приговор. Одно из щупальцев опутало ногу Шаары, одетую в металл, меж тем как два других схватили импа и разорвали надвое. Шаара надеется, что он умер сразу. Я тоже надеюсь, что она права.
Щупальце, державшее Шаару, подняло ее над ямой, обвилось вокруг ее тела и потащило ко рту сарлакка… но тут же со страшной силой распрямилось и отшвырнуло ее далеко за пределы провала Каркун, флаер был разбит вдребезги, но его коммуникатор кое-как работал, и Шаара могла позвать на помощь. Что она и сделала.
А, смотрите. Мы приближаемся к Великому провалу Каркун. Сюда, пожалуйста.
Почему сарлакк отпустил Шаару? Это очень интересный вопрос, мастер Боба Фетт. Перво-наперво я обращаю ваше внимание на то, что он не отпустил ее — он ее вышвырнул. Я не знаю, почему он это сделал, но я много об этом думала все эти годы и могу предложить на этот счет несколько версий.
Возможно, он уже набрал себе достаточно пищи и просто выкинул излишки. Шааре эта версия не нравится, мне тоже. Я видела, как он за раз съедал намного больше.
Шаара полагает, что щупальца — это действительно языки, пробующие пищу на вкус. Она думает, что сарлакк отведал ее металлический костюм и решил, что она несъедобна. Лично я в это не верю: я своими глазами видела, как он глотает различные предметы, которые по вкусу не должны напоминать органику. Кроме того, он, похоже, вообще не заметил, что импы были в броне.
Сама я вот что думаю. На самом деле никто ничего не знает о сарлакке. Судя по всему, он единственный в своем роде, но живые существа не эволюционируют индивидуально. И он очень, очень стар. Мы полагаем, что он не наделен разумом, но ведь вполне может быть, что он разумен. Возможно, его разум работает медленнее, чем наш, и на одну мысль у него уходят годы. И существует вероятность — всего лишь вероятность, — что он знал, что делает.
Я не знаю, почему сарлакк спас мою сестру, и это все, что я могу сказать. Как говорят мои родители, они никогда не слыхали, чтобы сарлакк съел кого-то, кто бы хоть чем-нибудь этого не заслужил. Но в таком случае все мы в конечном итоге потенциальная еда для сарлакка.
А, вот мы и на месте. Отсюда вам будет видно лучше всего — даже лучше, чем с трона Джаббы Хатта. Оставайтесь на скиффе, и я обещаю вам поистине удивительное зрелище. Возможно, вы даже увидите то, что мало кому удалось увидеть и остаться в живых. Желудок сарлакка.
Дж. Д. Монтгомери
Байки из дворца Джаббы Хатта-18: Такой вот замечательный барв (История Бобы Фетто)
С годами он научился распознавать определенные вещи. Когда сознание вернулось к нему в первый раз, он понял, что находится на поверхности планеты. Искусственная гравитация мерцает на границе ощущений; как бы ни были хороши компенсаторы, корабль с работающими маршевыми двигателями вибрирует. И гравитацию, обеспечиваемую инерционным эффектом, тренированный человек обычно сразу распознает.
Но — вот и все, что он знал, когда голос, донесшийся до него из тьмы, произнес: Ты — ~ Боба Фетт.
Он запрокинул голову и уставился…
… в никуда.
Потянулся за оружием — и не смог пошевелиться. Руки и ноги были крепко привязаны… к чему? Он висел посреди мрака, не касаясь земли.
Он вновь услышал отдаленный шум, теперь уже ближе, Голова его была свободна, но ощущала привычную тяжесть шлема. Остальное же тело как будто завернули во что-то…
Он активировал макробинокуляры шлема.
Ты — Боба Фетт.
Сенсоры тоже ничего особенного не показали — — во всем спектре от инфракрасных частот до ультрафиолетовых. Только необычное. Стена какого-то туннеля, не из камня, не камень, не глина, не какой другой искусственный материал, — что-то мягкое, податливое, словно губка, упругое. Как будто стена выросла. Он сумел повернуть голову настолько, чтобы увидеть, что в нескольких метрах справа и слева туннель резко поворачивал.
Крики вдали.
Свист.
После долгой паузы чей-то голос спросил с любопытством: Ты — Боба Фетт?
Все обрушилось разом: Татуин, баржа Джаб-бы, мальчишка Скайуокер и Соло, удар о борт, песок… и ужас, затмивший собой остальные мысли, когда он понял, где находится. В желудке сарлакка…
Медленно переваривающийся обед.
Все, кто многие годы имел дело с Феттом, считали, что он начисто лишен эмоций и ощущений. Они практически не ошибались. Так оно и было.
Хотя, покидая Беспин, он испытывал к капитану Соло вполне теплые чувства. Не поймите неправильно, это не были чувства к человеку. В конце концов редко когда удавалось получить двойную оплату за одну добычу. Вейдер заплатил хорошо, хатт — заплатит тоже.
Джабба пообещал сотню тысяч кредиток. Хорошая сумма, хотя Боба Фетт получал и больше. За пирата Фелдралла Окора — сто пятьдесят тысяч. За Нивек'Иппикса, еретика ффиба, бежавшего с родного Лоранса от религиозной олигархии, контролировавшей этот мир, — полмиллиона, такое не забывается.
Религия Фетта не волновала, слишком напоминала о молодости. Платили жрецы хорошо, и их «правонарушители» всегда были умны, но любили поговорить и редко стреляли в ответ.
Цена за кореллианского шкипера будет выше, чем предполагает Джабба. Фетт пока не представлял, каким образом растрясет прижимистого хат-та, но слабые стороны есть у всех. А Джабба, помимо всего прочего, коллекционер.
Хэн Соло, заключенный в карбонит, гораздо ценнее, чем просто Хэн Соло — — живой или мертвый.
Раз ничем нельзя заглушить неприятное ощущение от того, что кореллианина ему просто вручили, словно подарок, может быть, хорошая сумма денег успокоит его? В сумме получалось больше, чем за дурака Иппикса.
Фетт спал, сидя в пилотском кресле (постель не самая удобная, но гораздо уютнее многих, какие ему доводилось видеть), пока «Раб-1» совершал последний прыжок к Татуину.
Гиперпространство было единственным местом, где он чувствовал себя настолько безопасно, что осмеливался крепко спать. Снов он не видел, по крайней мере он не помнил, чтобы ему что-то снилось; его сон был спокоен и глубок. Сон честного человека. Сторонний наблюдатель мог назвать это сном праведника.
Фетт проснулся незадолго до перехода на субсветовую скорость. Его ничто не разбудило; он решил проснуться в определенное время — он проснулся. Просмотрел показания приборов на контрольной панели. Похоже, все было в порядке.
Мгновением позже гиперпространственный туннель развернулся в звездное небо. И тут же заныла сирена.
Плохие новости, и Боба Фетт воспринял их, учитывая обстоятельства, спокойно. Кто-то установил на корабль маячок и прослушивал его частоту, чтобы узнать, когда «Раб-1» войдет в систему. Умозаключение было мгновенным и абсолютно верным: коллега-охотник, позарившийся на чужую добычу. Корабль достаточно долго оставался без присмотра в Облачном городе. Фетт включил автопилот и рысью помчался на нижнюю палубу.
Другой охотник, которому самому хочется получить награду за голову Соло. Единственный ответ, имеющий смысл, и Боба обругал себя дураком за то, что не осмотрел корабль, когда имел на то шанс и время. Основы, основы, пренебрегаешь основами — получи по заслугам. На бегу' Фетт активировал огнемет. Последний поворот перед нижней палубой, Фетт затормозил, повел шлемом — сенсоры показали маяк — и нажал на гашетку. Он прожаривал переборку до тех пор, пока металл не зардел красным, а горячий воздух запах озоном. Он перевел струю огня выше — сирена заткнулась. Предоставив корабельному дроиду бороться с пожаром, Фетт опять же бегом вернулся в рубку.
Сел за пульт. «Раб-1» шел на высокой скорости, не меняя курса, Татуин уже заполнил почти весь иллюминатор. Местные корабли не обращали на него никакого внимания. Хорошо, но кое-кто уже знал о его прибытии. Фетт рассчитал еще один прыжок в гиперпространство, ввел цифры в компьютер, запустил диагностику всех систем корабля.
За оружие и дефлекторы он не волновался; они либо готовы к работе, либо нет. Вероятнее всего, что готовы. Одно дело — установить маячок, обмануть бортовой компьютер — другое.
Но он нырнул слишком глубоко в систему, гравитация Татуина затрудняет прыжок, расчет требует времени, компьютер может не справиться, даже такой быстродействующий, какой он установил на своем корабле. И так результат машина выдала после того, как объявился противник.
Из-за горба планеты появилась иголка космического корабля.
«ИГ-2000». Это уже серьезно. Корабль принадлежал дроиду-убийце ИГ-88, который считался вторым среди охотников и лез из кожуха, чтобы выйти на первое место. Пальцы Фетта протанцевали по клавиатуре; корабль разом ухнул на низкую орбиту. Боба выстрелил на сближении, корабль противника вспыхнул, превратившись в огненный шар плазмы и расплавившегося металла…
Дешевая приманка, но он на нее попался. Чуть не попался. Дроид-убийца никогда бы не совершил подобной ошибки.
Сенсоры будто взбесились, зато нащупали цель — из гиперпространства, всего в нескольких щелчках, вышел корабль, и «Раб-1» содрогнулся от попавших в корму разрядов. Голографи-ческие камеры, расположенные сзади, показали настоящий ИГ2000, не обманку; он заходил сверху и сзади, готовый снова открыть огонь, прижимая Фетта к Татуину. Маневр, который по силам спланировать и воплотить только дрои-ду-терминатору с его машинными рефлексами.
«Раб-1» нырнул в атмосферу, «ИГ-2000» не отставал. Ожила внешняя связь: — Отдай-пленника, — монотонно пробубнил ИГ-88, — и-у-тебя-будеттридцатипроцентная-вероятность-выжить.
Фетт не стал отвечать; его пальцы летали по клавишам. Терминатор сказал что-то еще, но Боба Фетт так и не узнал, что же именно. Он перекинул всю мощность на кормовую защиту, дал еще пару залпов, чтобы преследователю было не скучно, а затем… ни один пилот в здравом уме и твердой памяти не стал бы повторять того, что сделал Фетт.
Охотник включил инерционный демпфер. Раздался стон корежащегося металла. На мгновение «Раб-1» погрузился во тьму, дефлек-торные щиты превратились в воспоминание, оружейные системы отключились — одно-единственное попадание, и от него ничего не останется, — а потом сработал сам демпфер.
На нижней палубе ухнули взрывы, инерционный демпфер, сделав дело, прекратил существование и, похоже, прихватил с собой гипердрайв. Половина индикаторов на очнувшемся пульте горела красным. То, что осталось от «Раба-1», разом потеряло девяносто процентов скорости: столько требуется электрону, чтобы перейти со своей орбиты на соседнюю, Питание вернулось «Рабу-1» в тот момент, когда «ИГ2000» с разгона проскочил мимо. Фетт невозмутимо проделал все необходимое: разнес ионными пушками кормовой дефлектор «ИГ-2000», потом поймал корабль лучом захвата, не дав противнику отступить, и ракетой завершил начатое.
— Не следовало называть его так, — сказал он вслух.
Голос вежливо удивился: то есть?
— Корабль. «Раб-1». Ошибка. Название предоставляет другим информацию, что у меня есть еще…
Он замолчал. Он висел, пришпиленный к стене, в стылой тьме. Он не чувствовал ни рук, ни ног, кожа начинала гореть, а хуже всего было то, что борт «Раба-1» далеко.
— Как так вышло?
На него накатило ощущение чужого удовлетворения. Не его. Это было легко. Нет… ты был легок. Ты силен. Ты хорошо жил. Сильно. Быстро.
Он вздрогнул от внезапного холода в темноте, где рядом что-то чмокало и хлюпало.
— Кто ты?
Хороший вопрос. Темное наслаждение стало сильнее. Как ты был моим прошлым, я — твое будущее.
* * *
— У него хорошее выражение лица, — сказал хатт. — Нас впечатляют твои усилия, и мы рады заплатить семьдесят пять тысяч кредиток за Хэна Соло.
Боба Фетт покачал головой.
— Джабба… ~ сказал он и услышал, как в комнате неодобрительно зашушукались от такой фамильярности. — Мы торгуемся не по поводу капитана Соло. К тому же за его голову ты давал сто тысяч кредиток. Я помню.
Джабба нервно дернул хвостом; знак опасный. Тон голоса хатт понизил почти до рычания.
— Это — не Соло?
— Это? — сказал Фетт со всей вежливостью, на которую только был способен.
Обшегалактический не был для него родным языком, Боба до сих пор говорил на нем недостаточно четко и довольно грубо.
