За массивным столом, неизбежно превращающим каждого посетителя в просителя и внушающим каждому винтику священный трепет перед лицом Государственной Машины, невзирая на поздний час, имитировал бурную деятельность сухощавый мужчина в вычурном и богатом камзоле.
Созвездие крупных ювелирных изделий — не сразу сообразил, что вижу награды — рассыпалось от горла до плеча. Ниже высокого воротника с шитьем по груди растекся монументальный золотой горжет, украшенный драгоценными камнями и орнаментом. Толстая, расшитая златом-серебром лента заменяла офицерский шарф. На плечах в такт движениям покачивались заросли циклопических 'висюлек', пришитых к овальным подушечкам, покрытых в свою очередь золочеными вензелями. Судя по эполетам — передо мной маршал, да что там генералиссимус Вселенной! От обилия узорного шитья и камней слегка рябило в глазах. Совершенно справедливо чувствуя себя поденщиком в рабочей одежде, подумал, сколько же весит такой парадный мундир? Мужичок ведь совсем не богатырских статей.
Каюсь, поначалу принял его за очередного секретаря или адъютанта, вереницу которых миновал в прихожей, поэтому огляделся по сторонам в поисках самого полковника. Поскольку чиновник не соизволил сразу оторвать от документов свой взор, некоторое время 'любовался' его крупным необычной формы черепом и узловатыми пальцами, которыми он ловко перебирал серые листы бумаги, подписывая избранные вычурными завитушками. Голова с лоснящимся пергаментом кожи, обрамленная жидким волосяным покровом с редкой сединой, походила на Лысую гору. Сходство усиливали тени от огней, учинившие разнузданные пляски на внушительных залысинах. Таким оказалось первое впечатление, а какие демоны скрывались внутри черепушки, мне еще предстояло узнать.
Ярко и расточительно пылали свечи в настольных роскошных канделябрах на три рожка, масляные лампы с дорогими плафонами из тонкого стекла, а в массивной жаровне потрескивали угольки, завершая атмосферу света, тепла и комфорта. В воздухе ощущался густой и непривычный запах благовоний. С наличием двух комодов моя утилитарная натура еще готова была смириться, даже кресло и гарнитур мягких резных стульев не вызывали явного отторжения. Но вот необходимости тащить на войну вазы, статуэтки и шкатулки я никак не понял. И без них эти сверхшикарную обстановку ни один Никодим не втиснет меньше чем в две фуры!
Когда мне надоело разглядывать рабочий кабинет крупного чиновника, оказавшийся в походном офицерском шатре, на утомленного героя дня снизошло озарение, что этот лысоватый очкастый невзрачный писатель резолюций и есть здешний царь, бог и воинский начальник.
Привлекая внимание хозяина кабинета, откашлялся и как можно четче представился, озвучив заранее приготовленную и даже отрепетированную перед зеркалом фразу.
Полковник оторвался от дел и сквозь забавное пенсне в мой лоб уперся колючий взгляд бумажного крота. Чинно сложил стопочкой подписанные бумаги, погладил короткую бородку клинышком и указательным пальцем поддержал свои окуляры на переносице. Густые усы расцветки 'соль с перцем', несомненно, составляющие гордость данного индивидуума, и брылястые щеки с бакенбардами дополняли образ. Странным образом мой лоб покрылся испариной. Мелькнула внезапная мысль, что 'полкан' не такая уж старая и бесполезная развалина, как следовало со слов Драгомирова, а умудренный жизненным опытом интриган, который не только сам врет, как дышит, но и за версту чует ложь.
— Юноша, сколько вам лет? — вкрадчиво поинтересовался полковник, автоматически отложив мой патент в сторону. Зря переживал только. Установление моей личности его интересовало постольку — поскольку.
Вопрос, мягко говоря, озадачил. Раньше доводилось слышать, что молодо выгляжу, правда, в основном от женщин. Я ожидал, какого угодно подвоха, но только не попытку зачислить меня в когорту безусых юнцов. Конечно, щеки заметно ощетинились русыми колючками, а усталость взяла свое. Пришлось выдержать небольшую паузу, за время которой прикинул, что Богдану с его подселенцем выгоднее сбросить по паре лет. Побудем молодым да ранним, зато, глядишь, мимо сыскного листа, то есть ориентировки на Ральфа просочимся.
— Двадцать пять, господин полковник! — разве что каблуками не щелкнул.
— И только, а уже лейтенант?! Занятно, занятно, — официальный тон смягчился до 'доброго дядюшки'. Наверное, решил, что перед ним выскочка из богатой и влиятельной семьи. Оказалось, герр Фишер неплохо владеет русинским. Изредка в его дальнейшей речи проскакивали юнилендовские словечки, да небольшой акцент давал о себе знать.
Полковник помолчал, шурша бумагами, и снова поднял на меня испытующий взгляд.
— А некий Всеслав Романов вам кем приходится?
Несмотря на ровную интонацию, подвох чувствовался в каждом слове.
— Простите, господин полковник, вы могли бы уточнить свой вопрос?
— Так называемый Великий Князь Всеслав Романов — это имя для вас что-либо значит? — собеседник мгновенно сменил формулировку, но ощущение ловушки только усилилось.
— Полагаю, с господином Романовым мы однофамильцы...
— Сомнительная честь! Вы ведь не отрицаете, что знаете этого русинского бунтовщика и самозванца?! Вы ведь русин?! — полковник привстал из-за стола и совсем некультурно ткнул в мою сторону пальцем. Лицо его светилось какой-то радостной злобой, словно он только что раскрыл особо опасного вражеского агента.
— Да, я русин по рождению, как несложно заметить. В Оксбридже, где прошли мои юные годы, я изучал биографии разных достойных людей Империи. На бунтовщиков времени не было! — ответ прозвучал на чистейшем имперском. Зачетная фига полковнику выстроилась сама и без помощи Ральфа, похоже, начал неплохо ориентироваться в багаже его знаний.
Но полковник либо умел держать удар, либо не полностью осознал, что именно я сказал. А заявил Богдан Романов ни много не мало о своей принадлежности к элите единственной в масштабах планеты сверхдержавы, поскольку в императорском университете в Оксбридже обучались избранные юноши сверхбогатейших и наизнатнейших фамилий.
— И кто же готов подтвердить, что в наши края залетела столь важная птица из имперских краев? — язвительно поинтересовался старый пень так же на имперском. — Неужели кто-то из русинского сброда?
До разговора я планировал в крайнем случае сослаться на авторитет Фомы Немчинова, как человека вхожего в дом князей Белояровых и Совет Хранителей Золотой рощи. Но в процессе разговора колониальный чиновник родом из Юниленда раскрыл свое истинное лицо, точнее мозги, загаженные фобиями и пропагандой. Русинские дворяне, как настоящая элита разделили судьбу своей страны, и в колониях котировались слабо. Поэтому решил примазаться к имперской знати. Колониальная аристократия волей-неволей признавала свою вторичность по отношению к юнилендовским дворянам, а уж перед выходцами из имперских высших кругов и те и другие заискивали наперегонки.
— Конечно, никто! — праведный гнев мне удался неплохо. — Я нахожусь в ваших краях инкогнито. И всем известен под указанной в патенте фамилией. Но вам, как человеку чести, будет достаточно слова офицера и имперского дворянина?
— Совершенно недостаточно! — словно нечиненым пером по бумаге проскрипел чинуша мой приговор. — Ваши поступки характеризуют вас как бесчестного проходимца!
Сердце в груди оборвалось. Значит, офицерские жены успели первыми. Полкан — пожилой человек и если втемяшил себе, что перед ним подонок и мерзавец, то в пять минут его не переубедишь, что я свой в доску мерзавец и очень полезный подонок. Так оно и вышло. Последующий обвинительный монолог подтвердил мои опасения: господину Романову инкриминировали 'ограбление корованов' в промышленных масштабах, сиречь мародерство, деяние в военное время наказуемое смертью. Дезертирство против ожиданий на меня не повесили, либо статус частного подрядчика Золотой рощи сыграл свою роль, либо полковник не разобрался в ситуации. Гибель офицеров-изменников тоже странным образом осталась за кадром.
Фишер словоблудил вдохновенно, даже самоотверженно и, насмелившись, выкрикнул в лицо оскорбления. Мне, герою дня, победителю барона Тотенкопфа, истребителю сотен сквернавцев! Ральф бы наверняка вызвал наглеца на дуэль, наплевав на строжайший запрет и субординацию, я же молча оставил зарубку на память.
В мой усталый, взбодренный эйфорией победы и обескураженный таким поворотом дел разум лучом света проникла догадка, что этот 'пуп земли' вымораживал взятку. Конечно! Жены изменников нащебетали про батальонную казну, гамионы и товары. Обоз, растянувшийся по ущелью на полкилометра трудно не заметить. И то, что Никодим мобилизовал приблудных слуг попутно обмародерить трупы и центральный лагерь по договоренности с волонтерами Драгомирова, от заинтересованных глаз тоже не укрылось. Вот и решил полкан половить рыбку в мутной воде. Зацепившись за догадку, попытался оценить, как далеко зайдет жадность военачальника. Обойдемся деньгами или придется сдать драгоценности, товары и не дай Бог артиллерийские гамионы?
— Хорошо, сколько? — я понизил тон достаточно для столь деликатного вопроса.
— Да как вы смеете?! — оппонент мгновенно отреагировал, словно ждал вопроса.
— У каждого есть цена, полковник. — Мне не пришлось разыгрывать цинизм в голосе. Вселенская усталость его вполне подменяла. — Скажите сколько и закончим этот фарс!
— Мерзавец! Подонок! — повторился разгневанный Фишер, который, казалось, был готов напасть на меня с кулачками, так яростно ими потрясал. — Это немыслимо! Под суд! Нет, под трибунал! С распубликованием! Расстрел!!!
Все в кучу собрал, идиот, гражданскую казнь и военно-полевой суд! Распубликование — элемент гражданской казни чиновника, когда факт позорного увольнения со службы публикуется в газетах. В отношении офицеров Армии Освобождения данный вид наказания не применяется.
Есть предел человеческим силам, тому же терпению. Мое еще днем благодаря непоседе-Белову закончилось. Забыв про подчиненных и главную миссию, вспылил, оборвав полковничьи разглагольствования криком:
— Вы старый больной на голову кулан, Фишер! Вы совершаете большую ошибку!
— Увес-с-сти! — задохнулся раскрасневшийся оппонент, опадая в удобное кресло. В руки клещами вцепились охранники, мгновенно отняв саблю и пистоль. Я лишь загадочно им улыбался, понимая, что ничего исправить уже не выйдет.
Увы, поздно понял — полковнику не нужна была часть, он захотел присвоить себе все — и победу и трофеи. Стоило попадать в другой мир, чтобы увидеть этюд 'если красть, то миллион' в исполнении высокопоставленного ничтожества?
На выходе из палатки, глядя перед собой, скороговоркой произнес на русинском:
— Акинф, старшим назначается Белов. Я задержан по обвинению в мародерстве.
Двое дюжих гренадеров столкнулись между собой ровно на том месте, где секундой раньше находился мой ординарец. Какой-то слуга, уронив полный поднос бутылок и закусок, рухнул кулем под ноги караульным, мешая тем сорваться в погоню. Смазанная тень Акинфа бесшумно растворилась в темноте.
— Держи его! Держи!!! — запоздало крикнул один из крутившихся у палатки лощеных холуев. Подхватили клич многие, но отчего-то никто из толпы синемундирных солдат и попугайски разодетых офицеров не спешил перехватить ловкого русина у лагеря отряда. Стрелять вдогонку посреди стиснутого скалами бивуака к счастью дурных не оказалось.
Уход в туман оказался неожиданным, но своевременным. Мрачные своды темницы на фоне упадка сил и мутных перспектив практически вдавили меня в депрессию. После сортирной вони сухой и неприятно липкий туман на секунду показался свежим ветерком. Забавно. Я топтался посреди ровной площадки — плотные жгуты из тумана ограничивали ее с четырех сторон, словно боксерский ринг. Вспомнились призраки, скелет-указатель и всякие ряженые, которых наблюдал у костра в прошлый раз. Ножны за голенищем ощутил с невыразимым облегчением. Хорошо, что не голый сюда угодил как в Скверну, уже прогресс — вдруг подумалось мне.
— Готов?
Мужской смутно знакомый голос раздался позади, заставив непроизвольно вздрогнуть. Нда-а, выстрелов и пуль над головой уже не пугаюсь, но сейчас струхнул.
— Всегда готов! — прохрипел я, оборачиваясь к источнику голоса. В противоположном углу подпрыгивал в пижонских кроссовках и разминал кисти в красных перчатках мастер игры Арагорн Московский. Все-таки площадка оказалась именно рингом, даже поверхность под ногами слегка пружинила. С тихим шелестом с плеч новоявленной звезды бокса опал блескучий халат и уполз за канаты. Противник остался в коротких спортивных шортах и майке со звездами, пошитых из какой-то умопомрачительно дорогой ткани ярко алого цвета.
— Какими судьбами?
— Выдалось пять минут свободных. Язык разминать в пикировках с разными деятелями уже устал, вот решил размять кулаки.
Мои кисти почувствовали на себе основательно подзабытую тяжесть десятиунцевых 'перчей' и тело само приняло защитную стойку. Шутник наколдовал мне перчатки синего цвета. Намек прозрачный — срочно завязать с бухлом, а то от меня к завтрашнему расстрелу максимум 'хитпойнтов' потребуется. Все люди сходят с ума по-своему, а боги вовсе непостижимым образом. Возникшая в усталом теле легкость только убедила меня в нереальности происходящего, а антураж таки намекал, что мне назначено сойтись в шутовском поединке с крейзанутым божком.
Конечно, Ральфовы боты отнюдь не спортивная обувь и резво скакать в них по пружинящим матам несколько затруднительно. Кроме перчаток Арагорн ничем больше меня не снабдил, только сковывающий движения камзол сбросил с меня тем же колдовским способом, что и свой мажорский халат.
Без лишних движений попер на соперника тараном, надеясь на силу удара, выносливость и высокий болевой порог. Первая связка встретила пустоту, вторая увязла в защите, третья не получилась, поскольку на старте прилетела хорошая ответка в лицо. Боль вернула мне чувство реальности. Запоздало закрылся, ушел, но слишком медленно — соперник наседал, контратакуя. Некоторое время выручала глухая защита и маневр. Планируя перейти в наступление, неожиданно для себя открылся, снова от души получил в 'пятак' и отшатнулся к канатам. Схлопотав в правый бок и ухо, с глухим рыком сунул наудачу и попал!
Арагорн 'приласкал' с правой вдогонку, но по сравнению с предыдущей серией этот тычок показался мне сущим пустяком. И сам не заметил, как во рту образовался привкус меди. Какое-то время держался под градом ударов, уйдя в глухую оборону и пытаясь постоянно увеличивать дистанцию. Противник оказался на две головы сильнее и гонял меня по рингу с толком и с чувством, до обильного пота и хриплого дыхания. Согласившись играть по его правилам, я сразу же проиграл. Уровень Арагорна делал мое положение безнадежным. Тем не менее, гордость не позволяла просить пощады, получив по сопатке всего пару раз
— Жалкий любитель! — так соперник отреагировал на мою попытку сойтись в клинче. Улыбающийся негодяй материализовался по правому боку, я резко развернулся и обрушил на него множество бестолковых, но сильных и быстрых ударов. На секунду возникло ощущение, что я вовсе неплох, но очередной пропущенный тычок под дых развеял его без остатка. Перехватить инициативу не удалось, а дыхание сбил и последние силы потратил.
