— Ты стала чаще дышать, — голос Лекса звучал отдаленно, словно в бреду.
Олиф чуть повернула голову, чтобы хоть немного размять шею.
— Это плохо?
— Может быть.
Наверное, это выглядело странно. Темница, окрашенная в темно-зеленый свет, камера, в которой, привалившись к стене, сидел истекший кровью мужчина, и рядом девушка, лежащая на одном боку, не в силах повернуться.
— Так и будешь там лежать? — нарушил молчание Лекс.
— Да...
— Неужели ты настолько боишься крови, что даже встать не можешь?
— Я не знаю, — голос у нее стал каким-то сиплым.
Повисла тишина. Краем уха Олиф услышала небольшое копошение в камере.
— Ты в порядке? — Вопрос застал ее врасплох. В порядке ли она? Вроде бы отвечала уже.
— Я не знаю.
— Олиф, — показалось, или в его голосе промелькнуло беспокойство? — сядь хотя бы.
— Зачем?
— Замерзнешь. — Врет. По голосу слышно, что врет.
— Не хочу.
— Эй, слышишь меня? — нет, точно беспокойство. Ей было почти приятно, потому что заставить его беспокоиться еще нужно было постараться. — Садись.
— Нет, мне и так хорошо.
Вновь послышалось копошение, что-то задело решетку, раздался свербящий звук и ругательство Лекса.
— Олиф, послушай, пол холодный, тут полно всякой заразы. Будет здорово, если ты...
— Не надо со мной, как с сумасшедшей. Я не спятила.
— Давай ты сядешь, так будет удобнее разговаривать.
Лекс с такой настойчивостью просил ее сесть, что это заставило девушку насторожиться. Но садиться она не собиралась, хотя бы потому, что это требовало слишком много сил. Все, что получилось — это вытащить руку из-под тощего тела.
— Я не хочу разговаривать.
— Ладно, а что ты хочешь?
— Ничего не хочу.
— Олиф, сядь пожалуйста.
Пожалуйста? Он сказал "пожалуйста"?! Не поверив собственным ушам, она перевернулась на другой бок. Мужчина выдохнул — не шибко много, но хоть чего-то он смог добиться.
— Я не хочу садиться. Я вообще ничего не хочу. — Она посмотрела на него с сожалением. Олиф искренне сожалела, что попала сюда. Все-таки даже в пустыне у нее были силы встать.
— Слушай, я знаю, что ты чувствуешь. Давай так: ты сейчас сядешь и расскажешь, что тебя мучает, ладно?
— Ничего меня не мучает. И вообще, с чего вдруг такой тон?
— А с чего вдруг такое поведение?
— Да потому что... потому что... я устала. Я больше не могу. Все, все, кто меня тут окружают — чокнутые. Я тоже стану, как они, да? Или уже стала? — Девушка вдруг с неподдельным ужасом посмотрела на мужчину. — Я спятила?
— Нет, что ты, нет, — заверил ее Лекс.
— Тогда почему ты со мной разговариваешь, как с сумасшедшей?
— Если бы ты была сумасшедшей, я бы с тобой не разговаривал, — резонно заметил мужчина.
Немного поразмыслив, Олиф поняла, что в его словах есть смысл. Лекс не из тех, кто будет церемониться с кем-то.
— Значит, все впереди. Потому что это сильнее нас. Я уже чувствую, что со мной что-то не так... люди в здравом уме никогда не станут так рисковать. А я только и делаю, что рискую.
— У тебя тут остались дорогие тебе люди? — поднял бровь мужчина.
Девушка на секунду замолчала. Если бы кто знал, каких усилий ей стоило удержать в себе губительное "да".
— Нет.
— Тогда тебе и терять нечего. А когда нечего терять, мы все рискуем. И я тоже рискую, постоянно.
— Сравнил, — буркнула Олиф. — Тебе рисковать легче.
— Почему? — слегка удивился Лекс.
— Потому что ты сильный.
— Ты тоже сильная. — Нет, тут определенно что-то не так! Но что именно, она не горела желанием узнать. Разговаривают друг с другом, и ладно. Если учесть, что скоро Ринслер обо всем узнает, то это даже, скорее, роскошь.
— Мне тяжело, очень тяжело, — призналась Олиф.
— Всем тяжело, — заметил Лекс.
Девушка чуть повернула голову, коснулась кончиком носа холодного пола. В пустыне, когда она лежала на горячем песке, ей было ясно, что это конец. Она, наверное, даже смирилась со смертью. Но нет, ей дали еще один шанс. Когда она попала сюда, к Песчаникам, и сидела в темнице, ей тоже казалось, что конец близок. Но она смогла продержаться еще. Теперь же конец выглядел более реальным и естественным: он будет не быстрым. Никто не даст ей умереть мгновенно. Ринслер будет зол, уж она-то это знает точно. Но самое страшное было в том, что решившись помочь Лексу, она все равно поставила его под удар. Хотя, кто знает, сколько еще ему тут оставалось. Вернее, им всем.
— Он снится мне, — выдавила Олиф.
— Кто?
— Перводружинник. Ты был прав, они приходят во сне.
— Это пройдет, — попытался успокоить ее мужчина. Впервые за долгое время, ему стало жаль, что тогда, в пустыне, он так резко вывалил на нее всю жестокую правду.
— Нет, — покачала головой девушка. — Это пройдет только если отключить все чувства, а я так не могу.
— И не отключай, просто смирись.
— Ты смог с этим смириться?
— Да, — покривил душой Лекс, и добавил: — Давай ты сядешь, ладно? Я ведь серьезно на счет заразы.
— Ну ты-то там сидишь.
— А ты лежишь, поэтому лучше сядь.
Олиф подняла взгляд на Лекса. Тот расположился прямо рядом с решетками и пристально разглядывал ее. Некоторое время она не двигалась, а затем нехотя приподнялась на руках.
— Давай-давай, — "подбодрил" ее мужчина.
Во всем теле ощущалась жгучая слабость, руки не держали. Кое-как Олиф удалось сесть, а вот пододвинуться к стенке оказалось еще сложнее. Пришлось напрягаться сильнее. Ей казалось, что она совершает какой-то невиданный по сложности поступок, хотя просто напросто прижалась к стене. Облегченно коснулась головой холодных камней.
— Молодец, — похвалил Лекс. — теперь рассказывай.
— Что рассказывать? — не поняла Олиф.
— Не знаю, что хочешь.
— Зачем?
— Когда такое наступает, нужно поговорить, — устало пояснил мужчина.
— Какое — такое?
— Не знаю, как тебе сказать, чтобы ты не взъелась.
— Скажи, как есть, — насторожилась девушка.
— Истерика.
— Я не истеричка! — тут же воскликнула Олиф.
— Я разве сказал "истеричка"? У каждого такое случается, надо просто пережить.
— А ты откуда знаешь?
— Плебейка, — усмехнулся Лекс, — ты разве не заметила, что я знаю намного больше тебя?
Олиф вздохнула. Она привыкла к тому, что он действительно знает больше. А еще она привыкла к постоянным насмешкам, издевкам и глумлениям, поэтому разговаривать с ним вот так вот, по-простому, как нормальные люди, было очень странно.
— Когда мы встретились в пустыне, — со вздохом начала Олиф, — я думала, что вот-вот умру. Хэнк пропал, и я осталась одна. А одной в пустыне не выжить. Мне казалось, что все — вот он конец. Солнце, пески и жуткий холод по ночам... но почему-то смерть все не шла. Ни когда на нас напали разбойники, ни когда я попала к Песчаникам, ни когда нарвалась на Ринслера...
— Что? — удивленно перебил Лекс. — Нарвалась на Ринслера?
— Э-э... — девушка поняла, что сболтнула лишнего, — это долгая история.
— Ничего страшного, времени полно, — голос мужчины прозвучал очень напряженно.
— Да там неинтересно совсем. — Вообще-то не стоило даже пытаться препираться — все равно ведь вытянет всю правду.
— Неважно. Рассказывай.
— Это случилось довольно давно, — обреченно вздохнула Олиф, — или недавно... не знаю, тут время идет по-другому... В общем, когда мы только сюда попали, меня отвели к "лапочкам". У них тут все другое, и правила тоже. По закону мне можно было...
— Я знаю здешние законы, — вновь перебил мужчина. — Тебе полагается выбор.
По правде говоря, Лекс считал этот закон сущей глупостью и издевательством. Ведь он присутствовал на его принятии. Хозяину настолько хотелось поразвлечься, что он выстроил всех воинов в ряд и предложил новенькой девчонке, со страшной козлиной бородкой, выбрать одного из них. Да, они с Ринслером вместе никогда ее не забудут.
— Ну и я... я... — Олиф почему-то смутилась.
— Кого ты выбрала? — напрягся мужчина.
— Я выбрала... ну, в общем... я выбрала Ринслера.
В темнице повисла гнетущая тишина. Олиф как обычно ожидала чего-то вроде: "ну ты и дура", но мужчина молчал.
— Странно, — наконец, не выдержала она.
— Что именно?
— Неужели не хочешь меня как-нибудь обозвать?
— Уже.
— Что — уже?
— Обозвал. Но это не для твоих маленьких ушек. Можешь продолжать.
Девушка, все еще прижимаясь к стене, повернула голову, чтобы посмотреть на Лекса. Тот сидел как обычно: опирался спиной о стену, одна нога согнута, другая выпрямлена, голова чуть опущена.
— Тебе это не понравится, — с горечью сказала Олиф.
— Как будто до этого мне все нравилось, — усмехнулся он в ответ.
— Я не хотела становиться "лапочкой". Ну, вообще-то, — решилась она сознаться во всем, — мне просто не хотелось жить. Я думала, если разозлить эту местную звезду, он за наглость сразу же прирежет меня.
— Он не делает таких одолжений, дура, — выругался Лекс. — Пришла бы сюда, я бы тебя сам за эту тупую идею прирезал! Как ты собиралась его разозлить? — допытывался мужчина.
— Это важно?
— Да.
— Я кинулась на него с ножом. — Прошло уже столько времени, а те события всё равно так ярко предстали перед глазами, словно это произошло только вчера.
— Ты — что?! — удивленно вскинул голову Лекс.
Олиф не ответила, она и так знала, что он все прекрасно понял. Ему понадобилось время, чтобы переварить информацию. На его лице отразилась растерянность и злость, прежде чем он сумел их скрыть.
Вопреки мыслям девушки, злился он не на Ринслера, а на самого себя. Хотя и на Ринслера тоже. При случае обязательно врежет ему, просто ради собственного морального удовольствия. Лекс ведь догадывался, что Песчаники сломают девчонку, но чтобы так... он даже предположить не мог, что она сама полезет буквально на самое острие. Не надо было оставлять ее одну.
— И как? Вышло? — каким-то неестественно спокойным тоном спросил мужчина.
— Да, пожалуй. Они оставили меня. Я стала помогать на кухне, мыть змей и... — она запнулась, не решаясь говорить, что прислуживает Ринслеру, — и всё. А потом это как-то забылось.
— Забылось? Такое не забывается! Не для Ринслера. — И тут Лекса осенило. — Так значит ты не... — он многозначительно замолчал.
— Не...? — нахмурилась девушка, и только спустя несколько мгновений до нее дошло, что имел в виду этот истинный мужик, у которого мысли сразу же приняли самый похабный оборот. Она ему тут душу изливает, а он о чем?! — Эм, да. Я — "не".
— Неужели ты там всеобщая любимица? — иронично спросил мужчина.
Теперь некоторые слова Ринслера приняли для него иной смысл.
— Нет, — покачала головой Олиф. — Далеко нет. Например, меня ненавидит Макс. И Рэй, кстати, тоже.
Лекс напряг память. Макса он помнил довольно хорошо, а вот имя девушки было ему лишь смутно знакомо. Среди "лапочек" он ее точно не видел. Зато парня втихомолку терпеть не мог, особенно за его страстную любовь к животным и уменьшительно-ласкательным суффиксам.
— Да, Макс и нас с Ринслером ненавидел, — усмехнулся мужчина и только тут понял, что только что ляпнул. Злобно сжал челюсть, понимая, что сейчас снова придется врать. Но врать не пришлось. Прошло несколько секунд, а со стороны девушки не последовало никакой реакции.
— Вижу, ты не удивлена, — заключил Лекс. Глупо было думать, что она не знает. Земля слухами полнится.
— На счет чего? — не поняла Олиф.
— На счет нас с Ринслером, — прозвучало это так странно, как будто они не бывшие друзья, а бывшие любовники.
— Только глухой не знает. Или слепой.
Видимо она настолько привыкла к тому, что они бывшие друзья, что даже не обратила особого внимания на его фразу.
— Ну давай, спрашивай, — вдруг раздраженно сказал мужчина.
— Что?
— То, что ты хочешь спросить.
Олиф даже интересоваться не стала, как он догадался. Но он был прав: вопрос она действительно хотела задать, и не один.
— Почему? — В глубине души она понимала, что не стоит этого делать. Но другого шанса, возможно, уже не будет, поэтому девушка решила рискнуть. В голосе почему-то прозвучали нотки отчаяния.
— Что почему? — ради приличия спросил мужчина, хотя прекрасно ее понял.
— Почему ты не вернулся?
Лекс упрямо вздернул подбородок.
— Все мы совершаем ошибки.
Олиф поджала губы. Прохладная стена неожиданно помогла справиться с кашей в голове.
— Неужели... неужели одной ошибки не достаточно?
— Одной ошибки? — не понял мужчина.
— Да, ошибки. Твоей ошибки.
— О чем ты?
— О причине, по которой тебя судили Кровавым законом.
Лекс вздрогнул, как будто только что получил хлесткую пощечину. В этот момент Олиф поняла, что задела не просто за живое, а за самое потаенное и самое больное.
— Почему ты здесь, Лекс? — тихо спросила Олиф.
Она прекрасно видела, как он сжимает кулаки, как сильно он стиснул челюсть, как обреченно прикрыл глаза. Видимо надеялся, что она не заметит.
— Давай оставим это.
— Ты же хотел поговорить, так давай поговорим.
— Мы не будем об этом говорить.
— Скоро сюда прибежит Ринслер, и одним Берегиням известно, что он сделает. Можно считать это исповедью.
— Плебейка, — раздраженно попытался воззвать к ее разуму Лекс, — ну почему ты всегда пытаешься залезть туда, где тебе не место?!
— Может, это мое призвание? — слабо улыбнулась Олиф. — Мы же все попали сюда за что-то, но кто-то ведь действительно не виноват...
— Ага, — саркастически поддакнул мужчина, — в этой пустыне все не виноваты.
— И ты?
— Нет. — Лекс провел грязными ладошками по лицу. — Я виноват.
— В чем?
— В том же, в чем и ты. В убийстве.
Олиф вздохнула. Если он решил что-то не рассказывать, его даже пытать бесполезно — ни слова не скажет. Девушка замолчала. Просто не знала, что еще тут можно сказать. Помутнение рассудка прошло, и она снова возвращалась в темную, безжизненную реальность. Тяжело и медленно, но разговоры действительно помогли.
Лекс тоже молчал. Так они и просидели некоторое время. Мужчина внутренне пытался побороть злость за то, что плебейка затронула эту тему. Единственный человек, с кем он это обсуждал, был Ринслер. Они говорили об этом год назад, и с тех пор утекло слишком много воды. Лекс поклялся себе, что больше никогда и ни с кем не станет поднимать эту тему. Но жизнь просто обожала преподносить ему сюрпризы.
В какой-то момент он понял, что держать все это в себе — невыносимо. Как будто тугая веревка сжимает горло, а табуретку под ногами давным-давно выбили, и ты вынужден болтаться на крючке, словно кукла, и терпеть все это, пока тебя не разорвет на части.
— Это произошло два года назад, — начал Лекс и слабо усмехнулся, заметив, как Олиф вздрогнула от неожиданности. — Я родился в семье Перводружинника, а это там, за Песчаной Завесой, дает кучу привилегий. Да ты и сама знаешь. Мне было восемнадцать и я готовился принести Клятву, готовился пополнить ряды полноценных воинов, готовился к своему первому походу. Что б ты знала и не имела никаких иллюзий, все Перводружинники — избалованные сволочи. У них только одно жизненное кредо — разврат и похоть. Они не гнушаются ничем, даже самым отвратительным.
