Величайшее тайдзюцу

Наруто опасался, что нукенин сосредоточится на единственной технике, которой было сложно хоть что-то серьёзно противопоставить, что он просто возьмёт в руки кунай и на невообразимой скорости начнёт резать горла, и что придётся отступить, теряя клонов. Но Хируко так был горд своими геномами, так радовался открывшимся перед ним возможностям, что совершил ошибку талантливого новичка, демонстрируя противнику всю ширину диапазона своих дзюцу. И расплата была неминуемой.

Пара клонов сложила печати и выдохнула изо рта дзюцу Большого Огненного Шара. И, к огромной радости Наруто, Хируко совершил именно то, что от него и ожидалось. Он вытянул вперёд руку с двумя ромбами стихии Тьмы и начал поглощать технику.

— Поглоти вот это! — закричал один из клонов, и несколько огромных валунов, разогнанных силой, даруемой режимом отшельника и небольшой помощью стихии Ветра, пролетели сквозь огненную завесу и ударили в нукенина.

Пусть для придания ускорения использовались дзюцу, но сами снаряды оставались обычными камнями, которые, словно пушинку, снесли Хируко. И в то место, куда он упал, ударили сразу несколько Разенганов.

Наруто выскочил из земли, где до того скрывался, и, выхватывая из-за спины чакра-клинки, подбежал к распростёртому телу, будучи в любую секунду уйти Каварими. Рядом приземлился Какаши-сенсей. Учитель перевернул нукенина, чьё тело теперь напоминало не ребёнка, а иссушенного и покрытого шрамами множества операций старика. Хируко открыл глаза и посмотрел в глаза Какаши.

— Если бы я успел тебя поглотить, я стал бы совершенством! В чём я ошибся?

— Ты оттолкнул друзей, решил остаться в одиночестве... — начал сенсей.

— Те, кто родился сильными, всегда так говорят.

— Ой, да ладно! Вы же знакомы с Гаем-сенсеем! — фыркнул Наруто. — Он достиг настоящей силы, несмотря на то, что в Академии был неудачником! И не раз навалял гению Какаши!

— Вообще-то, Наруто, в нашем счёте я веду на два очка! — возразил учитель.

— Именно об этом я и говорю! — фыркнул Наруто. — Но вы продолжайте, Хируко-сан!

— Я был один, рядом со мной не было товарищей...

— Ой, да ладно! Цунаде-чан говорила, что вы дружили в детстве. Эро-сеннин тоже рассказывал про вас. Ну а если бы вам захотелось каких-нибудь противоестественных бесчеловечных экспериментов, от самих мыслей о которых кровь стынет в жилах, вам следовало держаться поближе к Орочимару — более родственной души сложно представить.

— Вот как? Ну, к сожалению, уже поздно что-то исправлять. Но теперь, когда моя жизнь подошла к концу, я не один. Прощайте, друзья, пусть вас никогда не покидает Воля Огня. Передайте Цунаде, Джирайе и Орочимару, что мне очень жаль...

Хируко опустил голову и медленно закрыл глаза.

— Ой, вот только не надо этих трагедий, — разозлился Наруто. — Ах, прощайте! Ах, как мне жаль, что ничего не исправить! Ах, чего я не ел овощи, и не мыл уши? Дерьмо!

Какаши-сенсей поднял голову и окинул его укоризненным взглядом единственного глаза. Наруто лишь фыркнул и закатал рукав.

— Расскажете им сами! Кусайте!

* * *

Узумаки бежал по деревне, по месту, что было ему домом, которое он поклялся защищать, и непривычное чувство пустоты наполняло душу. Дома больше не существовало, на его месте находился огромный чёткий круг опустошения, наполненный изломанными, измочаленными зданиями, разрушенными предметами и раздавленными неведомой силой телами.

В тот момент, когда деревня нуждалась в нём, когда необходимость его присутствия была всеобъемлющей, его не было. Пока он, после исполнения несложной миссии по поимке нукенина-марионеточника из Суны, любовался знаменитыми на весь мир башнями Рорана, пока прислушивался к мерному пульсу Рьюмьяку, невероятного источника природной чакры, пока гостил у неожиданно приветливой королевы — старушки Сераму-сан и выслушивал её рассказ о том, как к ним с принцессой, тётушкой Сарой, почти двадцать лет назад наведывались шиноби Конохи, среди которых был будущий Хокаге Минато Намиказе вместе с учеником — совсем ещё юным Хатаке Какаши, Эро-сеннин отправился на разведку в Амегакуре. И вернуться оттуда ему было уже не суждено.

Узнав о смерти учителя, Наруто поддался горечи, упросил убитую горем Цунаде дать ему миссию по поиску и возвращению тела, втайне будучи уверенным, что Джирайя-сенсей выжил, что произвести обратный призыв мешает какое-то изощрённое дзюцу, что стоит ему попытаться — и всё вернётся назад.

Как же, ведь он — джонин! Второй джонин из Конохи-12, уступивший в этом первенстве лишь Нейджи и опередивший даже Шино!

Если бы он был тут! Если бы он узнал о вторжении Акацуки не от развеявшегося клона, если бы защищал деревню, то у него, может быть, всё бы получилось. Ну а может быть и нет — ведь даже Джирайя-сенсей, такой сильный, такой уверенный, такой... такой извращённый, чьи сила и привычки были неизменным столпом, вокруг которого держалась реальность, погиб, не в силах победить врага.

Сенсорная чувствительность сенмода делала всё гораздо хуже. Привычная, полная жизни и чакры деревня словно зияла пустотой. В ней ощущалось несколько поразительно сильных источников незнакомой чакры, идентичных, словно теневые клоны, чувствовалась редкая, слишком редкая, россыпь огоньков послабее. В направлении Монумента Хокаге, в месте, где располагались экстренные убежища, он ощущал скопление огней чакры гражданских, мало, очень мало! Наруто искал друзей, искал знакомых и любимых, тех, кто был дороже всего на свете, и слишком многих не находил!

Где-то в районе чудом уцелевшей башни Хокаге он чувствовал едва теплящийся огонёк Цунаде, неподалёку от неё была Югао Гекко — жена того проктора с далёких экзаменов. Где-то в развалинах бился Асума-сенсей, и из последних сил металась некогда полная энергии молния Майто Гая. Вот он почуствовал Сакуру-чан, и усилием воли подавил вздох облегчения.

Наруто шёл вперёд, туда, где рядом с огромным каменным шаром виднелись большие глыбы льда и торчали острые розовые кристаллы. Первым он увидел Конохамару. Тот лежал, пронзённый чёрным стержнем, рядом с мёртвым Эбису-сенсеем. В стене развалин зияла воронка, характерная для Разенгана. Узумаки горько усмехнулся, увидав её. Сложнейшее А-ранговое дзюцу поддалось его вечному сопернику, внук дедули Хирузена был действительно талантлив. Был.

Наруто не останавливался, он шёл, и какое-то давно забытое чувство разъедало его душу.

Они сражались плечом к плечу, но против них была непреодолимая сила. Какаши-сенсей, Анко, Хаку, Гурен, Тайюйя, Хината и Нейджи, Чоуджи, Шика и Ино теперь были мертвы. Их изуродованные, измочаленные, смешанные с валунами тела, были вдавлены в каменный шар, и это были лишь те, кого Наруто смог увидеть и узнать. Орочимару, которому полагалось находиться в тюрьме строгого режима, лежал длинным уродливым белым змеем, и его тело множество раз было пронзено всё теми же чёрными стержнями.

Наруто подошёл к каменному шару. Он провёл рукой по щекам Ино и Хинаты, лица которых странным образом остались нетронутыми всеобщим уничтожением.

Наруто поднял голову и закричал. Страшно, громко и отчаянно, говоря всему миру о той боли, что испытывал сейчас. Он почувствовал, как алая чакра, наполненная силой и ненавистью, захватывает его тело. Ему было наплевать. Он бросился туда, где чувствовал сильную чакру, взрезая лапами землю, взмахом хвостов ломая чудом уцелевшие стены. Он прыгнул вперёд, туда, где виднелась маленькая, такая маленькая фигура в чёрном плаще и с ярко-оранжевыми волосами, с желанием смять, раздавить, уничтожить. Прямо в полёте невиданная сила подхватила его и отшвырнула прочь. Наруто, рухнув на спину, оскалил клыки и вновь метнулся на противника. Он не помнил своих действий, он просто чувствовал, как растёт его ненависть, как алая чакра продолжает прибывать всё сильнее и сильнее. Невыносимо болел живот, но Наруто было наплевать на боль. В застилающем взор алом тумане мелькали разрозненные картины — попытки противника что-то говорить, его дзюцу, которое раз за разом отшвыривало прочь, чёрная точка в небе, втягивающая в себя всё вокруг — землю, стволы деревьев, руины, тела, и его самого. Его лапы, раздирающие новый каменный шар, в попытках выбраться из каменной трясины. Наруто почувствовал, как в его пасти закручивается яростная чакра, формируя огромный Разенган, как он выстреливает со скоростью Разенсюрикена Молнии и разносит камень в мелкую щебёнку.

Наруто стоял на коленях в воде, в отчаянии обхватив голову. Он подвёл их, подвёл их всех. И не знал, что делать дальше.

— Уничтожь их. Сделай больно тем, кто причинил боль тебе. Выпусти меня, и мы убьём тех, из-за кого ты страдал.

— Курама... — Наруто поднял глаза и посмотрел во тьму клетки.

Кьюби не стал беситься и рычать, как делал каждый раз, когда Наруто называл его имя.

— Времени нет! Разорви её!

Наруто распахнул куртку и посмотрел на свою печать. Спираль завертелась, налилась чернотой, превращаясь в дыру в пространстве. Из неё полилась смолистая жижа, разплываясь пятном порчи по воде печати и окрашивая её в чернильно-чёрный цвет.

Узумаки кивнул. Он встал, медленно подошёл к вратам, взлетел в воздух и протянул руку к бумажке с краткой надписью "печать".

Чья-то рука, тёплая и живая, удержала его за запястье.

— Опять ты! — прорычал Кьюби.

Наруто стремительно обернулся и уставился на того, кто посмел вмешаться. Небесно голубые глаза, солнечные белокурые волосы, непокорно торчащие во все стороны, протектор Конохи во лбу. Наруто принял бы его за своего теневого клона, если бы не белый плащ на плечах и черты лица, такие знакомые, такие близкие. Те самые, которые он видел каждый день на скале Хокаге.

— Йондайме, — прошептал Наруто. Рядом с ним был отец, тот человек, про которого он так много читал, на которого так хотел равняться.

— Да, это я. Печать была разработана, чтобы при высвобождении восьмого хвоста я появился в твоём сознании.

Что? Восьмой хвост? Человек, который ценой своей жизни защитил деревню, который отважно вышел против бушующего биджу, человек, встретиться с которым Наруто мечтал всю жизнь... Увидав своего сына он говорит о какой-то печати? Тот ли это Минато Намиказе, которого полюбила такая замечательная женщина, как мама, Кушина Узумаки? Тот ли Минато Намиказе, который, как она говорила, так любил его, так в него верил, что доверил самое важное — защиту деревни, и удержание Кьюби? Наруто ощутил, как переполняющие его ненависть и отчаяние смываются чистым пламенем ярости.

— Мне никогда хотелось бы, чтобы до этого дошло дело, — продолжал Минато, — как и видеть тебя вновь, Кьюби. Но теперь я вновь увиделся со своим повзрослевшим сыном.

Наруто кипел, он чувствовал, как ещё чуть-чуть и из его ушей повалит пар, поэтому почти не обращал внимания на рассказ Минато и его пререкания с Курамой. Отец рассказывал, как он следил за событиями из печати, как наблюдал за Наруто, как гордится своим сыном. Он рассказывал о человеке в маске, члене Акацуки, которого, как Наруто знал, зовут Тоби и который обладает Шаринганом и очень странной техникой нематериальности. Но Наруто было не до того. Наконец, отец, заметив состояние Наруто, улыбнулся.

— Мне скоро пора, моя чакра скоро закончится. Я восстановлю печать снова, но это в последний раз.

Минато протянул руку к печати, и Наруто прорвало. Он ухватил отца за руку и отшвырнул прочь. В месте падения взметнулся водопад воды, и Наруто, подскочив к отцу, ухватил того за горло и, подняв над собой, прижал к прутьям решётки.

— Шестнадцать лет, — прорычал он, — Шестнадцать лет ты наблюдал, смотрел на трудности, с которыми я сталкивался каждый день! Появился ли ты, когда никто в деревне не хотел со мной играть? Пришёл ли, когда мне нужна была хоть толика внимания? Был ли со мной, когда я трижды проваливал экзамены? Поддержал ли меня, когда погиб человек, кто был мне дедушкой во всём, кроме крови? Я всегда был здесь! А где был ты?

Наруто сжал пальцы и поднял отца ещё выше, краем глаза увидав, как Курама положил голову на лапы и с удовольствием прислушивается к диалогу.

— Нет, ты решил появиться тогда, когда помочь уже невозможно! Если я выпустил восемь хвостов, значит ситуация дошла до грани, и твои отеческие объятия уж точно не нужны!

— А он прав!

— Курама, не до тебя! — огрызнулся Наруто. — Деревня разрушена! Мама снова мертва! Все, кто был мне дорог, кого я любил, ради кого отдал бы свою жизнь, не раздумывая... Они погибли, погибли, потому что меня не было рядом, потому что я был слаб! И теперь приходишь ты, приходишь, когда уже не нужен, и лишь для того, чтобы сжечь последнюю чакру и сделать то, что теперь не имеет ни малейшего значения!

— Если... я не восстановлю... — прохрипел Минато, — то Кьюби... вырвется!

— И что же случится? Он разрушит развалины? Убьёт и так мёртвых? Уничтожит превращённое пыль? Плевать!

— Убьёт моего сына, — тихо прошептал Минато.

Наруто почувствовал, как злость уходит, словно воздух из спущенного воздушного шара, выплёскивается, словно вода на первых тренировках Разенгана. Он увидел в глазах отца только понимание, любовь и бесконечную усталость. Рука Наруто разжалась и Минато, скользнув по решётке, опустился в холодную воду. Но Наруто не дал ему упасть, он бухнулся на колени рядом и крепко обнял отца.

— Ты не будешь восстанавливать печать, — наконец тихо сказал Узумаки. — Ты воспользуешься каждой крупицей чакры, каждым отпущенным мгновением, чтобы быть рядом со мной. Ты задолжал мне, задолжал подарков за шестнадцать дней рождения! Курама!

— Чего? И я говорил, не называть меня так!

— Надерём жопу этому ублюдку?

— Я тебе не собираюсь помогать!

— И всё же?

— Ты слишком любишь болтать! Вперёд!

* * *

Наруто был счастлив, и счастье проявлялось во всём — в яркой улыбке, энергичных движениях, расправленных плечах и высоко поднятом подбородке. Пусть вся деревня называла его героем, пусть признавала его, но ему было... нет, не всё равно, но признание меркло от облегчения, радости, что все они вновь живы.

Тысячи клонов наводнили деревню, они разбирали завалы и убирали обломки, простыми дотондзюцу возводили фундаменты и стены строений, помогали каждому, попросившему помощи, и вглядывались, вглядывались в лица людей, знакомых и незнакомых, таких близких и родных. Таких живых.

Узумаки до сих пор не мог поверить в случившееся. Ведь тогда, когда его сенсорные способности указали на источник чакры, питающий марионеток с оранжевыми волосами через чёрные стержни, он шёл убивать или быть убитым в процессе. Он был готов к смерти, ему хотелось лишь одного — выплеснуть свои горечь и отчаяние во вспышке всеобщего уничтожения, хотелось стереть с земли источник своей боли. Но в том месте, где заседал злодей, он увидел лишь иссушенную развалину, прикованную к инвалидному креслу. Он встретил человека, познавшего боль, не меньшую чем у Наруто. Ещё одного ученика Джирайя-сенсея, того, рассказы о ком он неоднократно слышал от учителя. Обладателя додзюцу, которое было даже не легендой, оно словно пришло из сказок и преданий. Чакра этого человека, мощная, всемогущая, была странно знакомой, и Наруто мог поклясться, что полностью седые волосы когда-то были ярко-алыми. Ещё один Узумаки. Ещё один человек, кто мог быть дорог Наруто, но которого теперь он ненавидел больше всего на свете. Рядом с ним была красивая женщина с синими волосами, в которых была заколота бумажная роза. И она была готова защищать друга ценой жизни, именно так, как Наруто защищал бы своих друзей, если бы те оставались живы.