Штефан Вацлачек в свое время попал именно в эту категорию востребованного товара на Рынке Второй параллели.
Родители не объясняли, что к чему. Он и узнал-то о том, что никогда их не увидит и больше не вернется домой, только через полгода пребывания за гранью. До этого времени призрачный огонек надежды всё еще горел в его детском сердце, ожидавшем чуда. Но так его и не дождавшемся.
В день, когда за ним должны были прийти Наемники, мать зашла к нему в комнату и поцеловала на ночь. Как и всегда. Обыденный ритуал, который повторялся изо дня в день. Но что-то тогда было не так. Штефи это почувствовал. Толи поцелуй матери продолжался дольше, чем обычно. То ли она стиснула его в объятьях так сильно, что он даже поморщился. То ли бешеный стук ее пульса, когда он схватился за ее шею.
Мальчик еще не знал, что это его последняя ночь в кругу семьи, и что утро ему предстоит встретить с совершенно чужими людьми, не способными на сочувствие к горю посторонних людей.
— Как Маришка? — спросил он тогда и не заметил, как блеснули глаза матери в свете ночника.
— Хорошо, — наклонившись, она поцеловала его в щеку еще раз. — Теперь всё будет хорошо.
Она пожелала ему доброй ночи, сказала, что небесные ангелы сберегут его от зла, улыбнулась, но какой-то грустной улыбкой, в серо-голубых глазах томилась печаль и боль... и вышла. Оставив дверь открытой.
А ранним утром, когда не было пяти, пришли чужие. Распахнули дверь, громко стуча каблуками сапог, прошли к его кровати, остановившись на краткий миг, рассматривали бледное заспанное мальчишеское личико с застывшими на нем испуганными серо-голубыми глазками, ничего не понимающими, а затем резко откинули покрывало и подхватили ничего не соображающего мальчика на руки.
Опомнился Штефи быстро. Он закричал. Не мог не закричать, ему было всего семь. А потом заплакал, заголосил, что было сил. Незнакомец ударил его, заставляя замолчать, но он продолжал плакать и кричать, отбиваясь от мужчины руками и ногами, царапаясь, выворачиваясь из его захвата, но не в силах что-либо сделать, чтобы освободиться.
— Мама! — кричал он надрывающимся голосом. — Мамочка, помоги! Где ты, мамочка!.. Мама!..
— Не ори! — ударил его незнакомец, больно сжимая худенькое тельце в своих больших руках, а когда мальчик взвизгнул, наотмашь ударил его лицу.
Штефан заплакал еще громче, продолжая звать мать, умоляя ту прийти ему на помощь.
Но женщина не отозвалась. Молчал и ее супруг. Прижимая к себе маленькое тельце двухлетней дочери, умирающей от лейкемии, она беззвучно плакала, зажимая ладонями уши малышки. Отдавая жизнь одного ребенка в обмен на жизнь другого.
Штефана переправили за грань в это же утро, холодное и туманное. Продали с аукциона на Нижнем рынке через два дня. Попав к Скупщику, мальчик огрызался, брыкался, боролся до полного изнеможения, показывая характер. И рвался домой. Как никто до него в таком возрасте.
— Заткнись, щенок! — рыкнул на него Скупщик, пнув ногой в живот. — Здесь теперь будет твой дом.
— Я хочу к маме!
— Твоя мать продала тебя, — грубо отрезал тот. — Будешь делать то, что скажут, сможешь выжить. А будешь показывать норов, — он угрожающе навис над ним, огромный и ужасающий, замахнулся, ударил Штефана по лицу, рассекая губы и сломав нос. — Узнаешь, что получают рабы за непослушание, — Штефан заплакал, свернувшись комочком у стены, чем просто взбесил Скупщика. — Не ори, щенок! — пнул он его ногой. — Не ори, кому сказал! — продолжая наносить удар за ударом, кричал он. — Ненавижу, когда сопли распускают! Заткнись, сказал! С**а, заткнись, б
* * *
!
Он продолжал бить его до тех пор, пока мальчик, задохнувшись от собственных слез и крови, не потерял сознание. А уже через пару дней он попал к своему первому хозяину. Григорию Яцкевичу.
Он был жесток, измывался над ним, как душе было угодно, наслаждаясь мучениями и адской болью, читавшейся на мальчишеском лице. Штефан был для него своеобразной игрушкой для битья, он наказывал его за любую провинность, выбивая из него прыть, выносливость и внутреннюю силу.
— Моя мама найдет вас, — кричал мальчик, рыдая в голос от боли и страха. — Мой папа убьет вас. Он убьет вас!
Тот хохотал, брызгая слюной и сверкая безумными глазами.
— Никто тебя не станет искать, слизняк! Тебя продали, как старый хлам, как ненужную вещь, как игрушку. Никому ты не нужен, ни матери своей, ни отцу. Они продали, а я купил! Понял, щенок? Так что никто не придет и не заберет тебя отсюда. А еще раз заикнешься о доме, поколочу так, что ходить не сможешь!
Штефан не верил ему. Долго не верил в то, что происходит, куда попал и кем стал в этом странном мире. А потом в один миг всё осознал. Как загоревшаяся в мозгу вспышка, как спавшая с глаз пелена. Никто за ним не придет, никто не заберет его, он никому не нужен. Почему? Он был плохим мальчиком: делал что-то неправильно, не так, как того хотела мама? Он был послушным, не плакал по пустякам, не капризничал. Так почему же мама с папой не приходят за ним? Почему они отдали его... этому ужасному человеку?
А потом он понял, почему. И больше не спрашивал о родителях. Не заикался о доме. Молча негодовал, а потом... очень скоро, тихо ненавидел. В него вбили эту ненависть вместе с желанием вырваться отсюда. Он приспособился, он научился дышать этим воздухом, жить в этом мире. Он молчал, когда нужно было, симулируя рабскую покорность, но никогда не сдавался. Он знал, что рано или поздно, выберется из этого места. А когда выберется... Он не заглядывал так далеко в будущее, его научили жить одним днем, в котором ты либо выживешь, либо погибнешь.
Он не знал и долгое время не понимал, куда попал, ему пытались объяснить, но это были лишь пустые слова. Его вновь и вновь лишь ставили перед фактом. А факты на тот момент ему ни о чем не говорили. Он научился прятать истинные чувства за панцирем отрешенности, безразличия и холодности. Он откровенно презирал слабость, особенно собственную, — она ломала его, а он обязан был оставаться сильным, и терпеть не мог слез. Уже через год после того, как осознал, что с ним сотворили, он не проронил ни слезинки. Его били каждый день, когда-то сильнее и отчаяннее, порой мягче и слабее. Но всегда касались обнаженного тела кнутом или плетью. И тогда он научился терпеть боль. Он привык к ней. Он сросся с ней. И вскоре сам стал приносить муки другим.
Он озлобился. Добрый и благородный малыш, любивший животных, защищавший девочек и читавший книжки на чердаке своего дома, стал мстительным и злобным мальчуганом, не способным проявить даже что-то отдаленно похожее на добрые и светлые чувства. Он забыл о них. Они забыли его. Где-то глубоко внутри они таились и, возможно, ждали часа, когда смогут проявиться, но сквозь толщу льда и ненависти, захватившей детское сердце, словно в панцирь, сейчас выйти не могли.
В доме первого хозяина он прожил пять лет. Он ненавидел его, он клялся отомстить. Холодными ночами, избитый и покалеченный, как всегда, лежа в своей постели и глядя в серый протекший потолок, строил изощренные планы отмщения. С мечтами о мести он просыпался и засыпал все пять лет. До момента, когда слуга Бернарда Кэйвано случайно не увидел его в городе. Штефан хладнокровно доказывал что-то какому-то мужчине, а тот грозился избить его до полусмерти. Что, по всей видимости, Штефана ничуть не пугало, потому что он оставался мрачно отстраненным, равнодушным к происходящему. А мужчина тем временем схватил плеть, висевшую на поясе, и приказал мальчику повернуться спиной. Резко сдернул с того рубашку и один за другим стал наносить мощные, крепкие удары. Парнишка под напором хлыста не дрогнул и не проронил ни слова, лишь зубы стиснул. Он не проронил и слезинки.
Верноподданный Князя Кэйвано уже через неделю купил парня у прежнего хозяина и привез в Багровый мыс. И он попал из лап одного тирана в руки другого. Еще более мрачного, нелюдимого и устрашающего.
Бернард Кэйвано был жесток. Он был Князем, он был Королем, он был его Хозяином. Он воспитывался на жестокости. Он воспитывал жестокость. Он умел ею управлять, а потому и был опасен.
Он жил отшельником и отступником. В огромном замке, способном разместить более пяти сотен гостей, не проживало и пятидесяти. Сам Князь, его верный слуга, повар и около десятка слуг и рабов. Жены у него не было, детей тоже. Зато, как потом узнал Штефан, была любовница. Рабыня. Ее звали Алисией, и она умерла около восьми лет назад. С тех пор Бернард Кэйвано не подпускал никого в свою обитель.
Штефан даже не догадывался, какая роль ему отведена в замке, чей хозяин не стремился обзавестись окружением. Парня избивали, ломали, почти кромсали на куски без видимых причин, будто вновь и вновь испытывая на прочность силу духа и характер.
А он терпел. Он научился терпеть. Боль, отчаяние, ярость, ненависть, слезы. Словно вообще перестал чувствовать. И вскоре превратился в холодное мраморное изваяние, похоже, — неживое.
Он ненавидел Бернарда, он уважал его, он испытывал, пожалуй, страх при взгляде на него. Слишком противоречивыми были его эмоции по отношению к хозяину. Он хотел убежать, пару раз даже сделал это, но его возвращали на место, жестоко наказывали и заставляли жить так, как он жил до этого.
Но когда Штефану исполнилось пятнадцать, он понял всю суть своего предназначения.
Стать одним из них.
Он был этого достоин. И жестокий и мрачный Бернард предоставил ему эту возможность. Предоставил рабу возможность прыгнуть выше головы и достичь тех высот, которые никто до него не достигал.
Стать истинным Кэйвано.
У Бернарда не было детей, кровных родственников, не считая сводного брата Исаака Хотвара, который спал и видел, как умирает Князь Кэйвано, а он занимает его место правителя. А Бернард ненавидел Исаака всей душой, он поклялся, что трон скорее достанется подкидышу и иждивенцу, чем ему. И он выполнил свое слово перед самим собой.
— Если бы у меня мог быть сын, — сказал Князь, — то никто, кроме тебя, не имел бы права называться им.
Штефан опешил, но мгновенно спрятал непонимание и изумление за маской безразличия.
— Слишком почетно, мой господин, — проговорил парень, отводя глаза. — Я слуга, я раб, какое я имею право на то, чтобы называться вашим сыном.
— Никому не нужно знать правду, Штефан, — блеснув глазами, заверил его Князь. — Никто никогда ее и не узнает.
Штефан побледнел и отшатнулся от Бернарда, словно обжегшись.
— Ч-что... это значит? — прошептал он заплетающимся языком. — О чем вы говорите?
— Я делаю тебе честь, сынок, — жестко улыбнулся Бернард. — Отныне ты будешь носить мою фамилию. Станешь моим сыном, моим — пока! — незаконнорожденным сыном от рабыни Алисии. Твоей матери, — добавил он, подумав.
Он умело прятал свои чувства, но в тот миг скрыть эмоции был не в состоянии.
Штефан уставился на Князя, широко раскрыв глаза.
— Почему... я?
— Ты достоин этого, — твердо сказал Бернард, уверенный в своей правоте. — Ты силен не только телом, но и духом, что неисправимо доказал мне и своему прежнему хозяину в течение многих лет. Именно таким и должен быть истинный Князь. Клянусь, в твоем роду были короли! — рассмеявшись, он добавил: — Надо же, и людишки могут чем-то удивить! — его лицо вмиг стало мрачным. — И к тому же, я никогда не позволю завладеть троном Кэйвано Исааку. Никогда! — глаза Князя полыхали гневом. — Эта жалкая мокрица не сделает и шага в моем доме на правах хозяина!
— Но я раб... — попытался возразить парень.
— Замолчи! Ты не раб больше, — разозлился Князь. — Ты станешь моим наследником, точка.
Возражать Штефан не осмелился. Чего только не взбредет в голову безумному хозяину? Хочет сделать его своим сыном, наследником трона, да пожалуйста. Уже через неделю эта блажь у него пройдет, и всё вернется на круги свои. Он превратился в раба, а Бернард взойдет на трон. Всё слишком просто в этом мире.
Но княжеская блажь не прошла.
Штефана стали готовить к власти, уча тому, что должен был знать истинный Князь и господин. Еще до того как попал за грань, Штефан умел читать и писать, ему были доступны элементарные знания о мире. Попав за грань, втайне от своего первого хозяина таскал из его хилой библиотеки редкие книжонки, ночью в полутьме пытался осилить текст и мечтал, что сможет выбраться из этого ада. Попав в дом Кэйвано, стал читать всё больше, благо размеры библиотеки и количество хороших книг позволяли ему делать это. Он был любознательным от природы, даровитым и способным к наукам, к языкам. Читая в оригинале Данте и Гёте, выучился итальянскому и немецкому, читал много научной литературы, познавал мир через книги. А когда Бернард Кэйвано сделал его своим наследником, его стали обучать профессиональные учителя. И он уже не просто читал книги, но учился вести дела, не просто познавал мир, но учился им управлять. Острый ум, смекалка, способность быстро усваивать материал и жажда знаний позволили ему влиться в учебный процесс так скоро и глубоко, как только было возможно. Ему обучали экономике, политике, умению вести дела и переговоры, проводили курсы психологии и философии, высшей математики и информатики, он осваивал всё, ему предложенное, впитывая информацию, как губка воду. Он стремился впитать в себя как можно больше, прежде чем Кэйвано возьмет свои слова назад и вновь сделает его рабом, а не господином.
Но этому не суждено было случиться. Вскоре Штефан узнал, что слух о том, что у Бернарда Кэйвано есть незаконнорожденный сын от рабыни, разлетелся по всей Второй параллели. Слух этот был распущен по указке самого Бернарда, но никому до этого уже не было дела, все поверили в эту ложь, как в истину. И как бы не пытался отрицать этот факт Бернард, на показ выставляя свою честность и порядочность, Совет принял решение взглянуть на мальчика. И Бернард, негодуя и неистовствуя на публику, в душе не мог нарадоваться тому, как легко смог провернуть это дело.
Игра была разыграна. План приведен в исполнение. А наживка, брошенная Совету, проглочена.
Совет познакомился со Штефаном, когда тому минуло шестнадцать лет, а уже в семнадцать его стали считать единственным наследником трона Кэйвано и будущим наследником Багрового мыса.
И никто из Князей и дворянства не усомнился в истинности своих заблуждений.
Но все они были обмануты, даже не подозревая о самообмане.
Когда умер Бернард, всё наследство, включая Багровый мыс и княжеский титул, перешло к Штефану.
Малыш Штефи Вацлачек перестал существовать, явив миру беспощадного Князя Штефана Кэйвано.
Попытки Исаака Хотвара, второстепенного наследника Кэйвано и единственного сомневающегося в истинности кровного родства Штефана с родом Кэйвано, оспорить завещание и вернуть себе ушедший из его лап трон Князя пошли прахом, когда Лестер Торалсон заявил, что решение обжаловано не будет. Экспертиза ДНК была проведена еще при жизни Бернарда, все факты и доказательства были налицо, сомневаться — не в чем. И дядюшка Хотвар успокоился... на время. А Штефан, став истинным Кэйвано, принял трон, как дар за силу и отвагу.
