— Удушил бы своими руками!
— Еще рано, ваше императорское величество. Для этого предстоит много поработать всем нам. Как вы посмотрите, если империя немножко проиграет в затеянной нашими заговорщиками маленькой победоносной войне? — И Бастиани улыбнулся улыбкой свирепого и безжалостного хищника.
10
— Кровь и демоны мира, — смог только выговорить потрясенный сотник папской стражи, впуская в ворота забрызганного кровью монаха.
Увиденное могло привести в трепет любого — безоружный божий человек брел медленно, с какой-то непонятной натугой. Внушая непреодолимый страх в сущности неплохо подготовленным солдатам господа.
— Мир вам дети мои! — Евлампий не испытывал никаких особенных эмоций, хотя был забрызган чужой кровью от сандалий до самых кончиков волос. Предстояло много работы, дабы укрепить город и продержаться в нем, хотя бы три, лучше дней пять! Пока пламя религиозного пожара не запылает по всей этой округе.
— Мир святой отец. — Машинально отозвался сотник, вглядываясь в видневшихся в метрах ста от ворот целой разношерстной массы вооруженных людей. Два десятка спешно поднятых из казармы арбалетчиков гуськом втягивались на стены, торопливо натягивая самострелы. Еще один десяток пикинеров, хорошо вооруженных в отличие от городских стражников столпился у ворот, не зная в сущности, что им делать.
— Слово господа нашего откроет любые двери святой отец. Но что с вами случилось и кто эти люди. Что сопровождают вас?
Евлампий выпрямился и почти мгновенно перетек из расслабленного состояния в стойку профессионального наемника.
— Буди наместника, сын мой. К вам пришла беда. Кара божья за грехи наши, и я лишь скромный вестник Папы, посланный им дабы спасти хоть часть заблудших душ! — Вместе с этими словами эмиссар Папы, теперь в этом не было никаких сомнений, скинул капюшон и протянул пораженному сотнику папскую буллу.
— Серж прочти, я не силен в старой грамоте... — Сотник полностью упустил контроль над ситуацией, забыв даже затворить створку ворот.
— Волей господа нашего, обличаем доверием раба божьего, святого отца Евлампия... — начал было читать маленький и вороватого вида разбитый паренек лет пятнадцати опоясанный поясом с кинжалом и небольшим арбалетом на спине.
— Сотник ты уже десятник, поторопись, еще немного и станешь простым меченосцем. — Евлампий размазал слипшуюся кровь по лицу и вдруг рявкнул: 'Пикинеры становись, ровняйся, смирно! На изготовку. Кругом, сомкнуть щиты. Копья товсь. Шагом марш. Очистить площадь! Арбалетчики вниз!'
Как ни странно, но его послушались. Живая стена любопытствующих, собравшихся на звуки тревожного колокола дрогнула перед копьями бывалых солдат, привыкших слепо исполнять приказы начальников и командиров. В том, что пришлый монах как раз такой командир и есть, никто похоже уже и не сомневался!
А Евлампий, набрав побольше воздуха, легко и с немалой силой начал очередную проникновенную речь: 'Гореть грешникам в гиене огненной! Грязные еретики осмелились бросить вызов святой церкви. Завтра эти недостойные носить знаки и прославлять имя господа нашего явятся под стены града. Мы сыны божьи должны сплотить ряды и встать стеной. Стеной веры. Благочестие и благолепие детей божьих. Мощь силы Единого не оставят нас в трудный час. Молитесь господу, дабы почувствовать в сердце своем мощь длани господней и те, кто чувствует жар зажженный верой и словами слуг его, вступайте в ряды воинства божьего!'
Речь имела успех. Пикинеры даже замерли, слушая слова божьего человека. Затем копейщики, вновь дружно опустив копья, шагнули вперед, вытесняя зевак с площади. Следом вышагивали арбалетчики, заставляя горожан тревожно озирать взведенные арбалеты и особо нервных бегом покидать ярмарочную площадь. Окончательно рассеяло толпу горожан эффектное появление наместника во главе личной дружины. Почти полусотня тяжелой конницы вихрем ворвалась на площадь. Грохот доспех, ржание лошадей и цоканье подков придали сил и уверенности сотнику папской стражи. Он с жаром кинулся к наместнику, пытаясь сумбурно и сбивчиво изложить свои жалобы. Но наместник даже не взглянул на своего незадачливого подчиненного.
Этого монаха он узнал сразу. Его было трудно не узнать. Будучи наделенный не только полнотой власти специальным эдиктом Папы, этот божий человек проявил незаурядные способности на знаменитом закрытом военном совете, буквально продавивший своими доводами сопротивление твердолобых фанатиков кардиналов, предлагавших собрать все силы в одном месте и дать бой наступающей имперской армии. Живость ума, яркие обороты речи и высокий слог теолога покорили большинство папских слуг. В отличии от еще одного военного — седого и матерящегося по делу и без, которого вроде и оставили в городе возглавлять и готовиться к осаде.
Наместник именно тогда осознал всю бессмысленность и никчемность плана генеральной битвы. Не плохо обученным и еще хуже вооруженным сотням папской стражи было защитить святой город от легированных тысяч победоносной имперской армии.
Спешившись, кинув поводья своей кобылы подбежавшему оруженосцу, наместник, не стыдясь, припал на одно колено и тихо молвил: 'Благослови, святой отец!'
— С тобой единый, сын мой. Встань. Не время взывать о чуде господнем, Время собраться с силами и дать бой еретикам.
— Карту! — Наместник поднялся, с удовлетворением отметив, как расторопные помощники уже подтаскивают на площадь стол, свечи и карту города с окрестностями.
— Сегодня две тысячи пехотинцев и три сотни конных имперцев будут здесь. Я и дети божьи, что поднялись против еретиков, немного пощипали их передовые разъезды. Так что они осторожничают. И мнится мне, будут ждать утра, дабы тронуться в путь.
— Черные меченосцы? — Один из помощников влез со своим глупым вопросом даже раньше, чем наместник успел открыть рот.
— Меченосцы — гвардия империи, им нечего делать под стенами вашего городка. Конница из пограничных сотен, они опытны, но легко вооружены. Пехота — городское ополчение. У них добротные доспехи, хорошие мечи, опытные командиры. Вот только мало боевого опыта, да и в сердце еретиков нет веры в Единого, как у нас. Что у тебя сын мой?
— Не так много. Семь десятков арбалетчиков, пять неполных сотен пикинеров папской стражи и две сотни меченосцев из наемников. Конницы только моя дружина и три десятка верховых разведчиков.
— Я привел триста сынов божьих. Все они отринули страх смерти и присягнули служить господу не словом, а делом. С оружием и жаждой мести за опоганенные храмы, разграбленные дома и гибель близких.
Утром я поведу их в бой, ты поддержишь меня со стен огнем арбалетчиков и стрелкового ополчения городской стражи.
— А конница?
— Главное пехота, если они побегут, мы выиграем для города еще два три дня...
— Открыть ворота, впустить воинов господа, — наместник тихо распорядился и его приказ был многократно продублирован зычными голосами младших командиров.
— Арсеналы будут открыты немедленно. Оружие раздадут городским дружинам. Стрелки из них неважные еще хуже из них воины. Наберется не более восьми сотен.
— Приведешь их сюда. Я начну проповедь, пусть священники подтянуться. Нужно будет промыть им мозги и бросить в атаку вместе с моими, кто уцелеет, хоть будут знать, как держать меч.
— Ты надеешься опрокинуть со своим сбродом две тысячи крепких пехотинцев.
— Дождемся утра! — Евлампий был не в настроении спорить.
— Котлы с едой уже варятся, арсеналы вскрываются. Город начинает бурлить. — Помощники наместника одним за другим докладывали о складывающейся ситуации.
— Мне необходимо переодеться и ополоснуться. — Евлампий видел, как вытягиваются лица стражников наблюдавших, как организованно шагнуло его воинство, в широко распахнутые ворота и одобрительно хмыкнул, видя, как в эти же ворота вылетело два десятка всадников. Разведчики, гонцы и порученцы.
Наместник был готов к осаде. Оставалось проверить, насколько хватит у него решимости, и стойкости у его людей. Мылся, точнее, ополаскивался ледяной водой от крови и переодевался из рубища в поношенную, но вполне чистую рясу Евлампий споро. Под стук топоров множества плотников согнанных из своих домов на площадь усталые и новоявленные солдаты господа едва успели плотно покушать и привести в порядок свою амуницию.
Тем временем глашатаи уже созывали дружинников и просто любопытствующих на площадь. К рассвету площадь была полна людьми возбужденно переговаривающихся, изредка отвлекаясь послушать проповеди местных священников. Но куда им было тягаться до красноречия пришлого монаха. Слухи, один неяснее другого, множились, создавая ту самую почву для повышенного религиозного рвения. К чему так стремился сейчас Змей.
Под первыми лучами восходящего солнца все было готово. Возведенный помост венчали крест внушительных размеров и трибуна. Один за одним выступали ораторы, славя как можно имя господа и неся хулу на подлых еретиков.
Евлампий медлил. Он ждал сигнала дозорных о появлении имперцев. Напор толпы можно искусно подогревать очень долго. Но достигнув пика религиозного фанатизма следовало тут же направить порыв масс в дело, иначе получиться просто пустой пшик.
Еще раз обсудив свой нехитрый план с наместником, Евлампий долго и нудно объяснял задачу трем наиболее толковым десятникам из пяти присланных наместником. Перед самым своим выступлением, наемник вдруг почему-то вспомнил безжалостную леди Ди и ту кровавую схватку в пещере. Незаметно для окружающих сжав левую ладонь в кулак, он напряг кисть и аккуратно двумя пальцами правой поймал возникшую из потайного кармашка в запястье маленькую белую таблетку.
Боевой стимулятор 'зет-5' был самым жутким и действенным стимулятором мозговой активности из изобретенных человеком. Отдача от применения этой белой капсулы намного превышала все негативные моменты как-то слабое привыкание и медленное разрушение нервных окончаний. Требовалось только строго следовать инструкциям и не применять препарат слишком часто.
Положив ее на язык, Евлампий помедлил одну секунду, припоминая, что раньше он употреблял этот разрушительный боевой наркотик не чаще одного раза в месяц, теперь же ему было необходимо ощущать эту горошину во рту почти каждую неделю.
Клац, перекусив горошину зубами, Евлампий вздрогнул, будто получив неожиданный и сильный удар. Откат накрыл его с головой и длился не более микросекунды.
Зато после мир расцвел новыми неожиданными красками. Он успел увидеть, точнее даже почувствовать приближение гонца, раньше, чем тот произнес хоть слово.
— Откровение божье, дети мои. Чудо явил господь нам. Чудо. Враг у стен наших и будет разбит и опрокинут силой божьей и мечами вашими. — Евлампий как бы взорвался речью и кивнув вздрогнувшему старенькому архиепископу двинулся в направлении трибуны.
Энергия переполняла в этот момент отставного убийцу. Его речь потекла, как могучий горный поток, усиливаясь и перекликаясь с еще большим количеством ручейков вливающихся в него.
Увлечь толпу было не трудно, особенно бывшему диверсанту, находящемуся под воздействием 'зет-5'.
Большинство горожан, плохо представляло, что значит настоящая битва. Но пламенные речи проповедников делали свое дело. Их руки, сжимавшие может быть впервые в своей жизни ржавые железки, плохо заточенные и явно непохожие на грозные орудия убийства, постепенно становились все тверже. А сердца преисполнялись пылом и волнующим чувством единения с богом и его помыслом!
Под конец, даже не речи, а воинственных воплей Евлампия, толпа ощущала себя настоящим воинством веры, рыцарями, способными на любой подвиг.
Последовали умелые команды и все это представление, начавшееся как плохенький балаган, превратилось в античную драму, где скрип ворот, топот тысяч ног и грохот доспех слились в один сплошной религиозный всплеск.
Вскоре около трех тысяч горожан, вооруженных кто во что горазд, споро двигались за неистовым священником неорганизованной толпой. Туда, где в утреней дымке виднелись стройные шеренги имперских солдат. Внимательный наблюдатель отметил бы, что пришлые солдаты господа разделились на шесть отрядов. Равномерно распределившись по всему фронту атаки. А в самой толпе слышались выкрики пяти десятков солдат и их командиров десятников, что на ходу пытались сбить людскую массу в подобие строя. На фоне общей неразберихи и путаницы в той разношерстной массе выгодно выделялись две цеховые дружины — первыми своими богатыми доспехами и строем артель кузнечных дел мастеров. Вторыми артель купцов, составленная сплошь из наемников и младших сыновей, коим не светило наследство и чей удел был ратный труд на благо собственной семьи.
— Они рехнулись! — Эрик фон Бок был опытным рыцарем, командиром латников, прошедшим не одну кампанию в составе победоносной имперской армии. Ему доводилось водить в бой три, четыре тысячи закаленных ветеранов пехотинцев, опрокидывая врага имевшего тройное, а то и пятикратное превосходство. Строй, железная дисциплина, внятная тактика и унифицированное оружие вот слагаемые постоянного успеха.
И не его вина, что судьба никогда не сталкивала его с воинством, охваченным религиозным безумием.
Повинуясь взмаху его руки, первые четыре полные сотни имперских латников выстроились неровными шеренгами, ощетинившись знаменитыми на весь мир двухметровыми тяжелыми копьями. Оставшиеся в резерве ополченцы вызывали у Эрика фон Бока явное недоверие. Еще ни разу не участвующие в серьезных стычках, они могли дрогнуть в самый неподходящий момент. А вот для преследования были бы как раз. Свою малочисленную конницу рыцарь всерьез не воспринимал. Триста легко вооруженных всадников, пусть и сплошь ветеранов пограничных воин погоды в таком сражении не делали.
Первыми в бой вступили арбалетчики — две или три сотни арбалетов имевшихся у имперцев не могли причинить серьезного ущерба надвигающейся толпе горожан. Но Эрик фон Бок рассчитывал, что первая кровь отрезвит многих, а если и повезет, то заставит просто дрогнуть.
Но все планы стрелкам спутал Евлампий. 'Зет-5' бурлил в его крови, ускоряя в несколько раз не только мыслительные процессы, но и физику.
Словно спринтер, Евлампий, высоко подняв свой импровизированный крест, составленный из двух перевязанных мечей, кинулся в одиночку на стройные ряды имперцев. И больше половины арбалетчиков, страшась одинокого фанатика, разрядили свои арбалеты прямо в него.
— Божье провидение! — заорал Евлампий. Легко сбивая, как ему казалось, медленно летящие в него арбалетные болты.
— Господь с нами! — вой религиозного воинства стал подобен грохоту десяти, а может и всех двадцати тысяч воинов!
— Залп! — понимая, что происходит непоправимое, закричал Эрик фон Бок. И выругался с досады. Выстрел от силы шести десятков арабалетов потонул в слаженном ответном залпе многочисленных лучников-горожан.
Раздались первые крики раненных. Видя, как заволновались оставшиеся в резерве ратники, Эрик фон Бок выкрикнул приказ конным сотням готовить фланговые удары.
Потом произошло и вовсе необъяснимое. Одинокий фанатик, словно обезумевший исполин врубился в строй второй шеренги. Вместо того чтобы погибнуть пронзенный десятком копий, он играючи сеял вокруг себя смерть. Линия строя дрогнула и распалась. В тот же миг туда и ударила основная масса нападавших. Первые погибли, пронзенные копьями, даже не понимая, что случилось.
