Возрожденный молнией

Но, несмотря на все эти мысли, почему-то главное чувство, что я испытывал к Антонелли — восхищение, его силой, ловкостью, мужеством.

Одноэтажные дощатые домишки начали сменяться на солидные каменные или кирпичные особняки. Раздаваться не только ввысь, но и вширь. Все больше и больше удивляя фантазией хозяев в их отделке. Входы, оформленные как греческий портик с колоннами, изящные балконы с фигурными балясинами, украшавшие этажи, башенки и стены в готическом стиле. Въехали в район Кью Гарденс.

С проспекта мы свернули на узкую улочку, которая привела к высокой ограде с изящной кованой решёткой между столбиков-колонн. Шофёр просигналил, раскрылись широкие створки, и колеса зашуршали по гравийной парковой дорожке. За деревьями промелькнула зеленоватая гладь пруда, ротонда со статуей, и мы выехали на круглую площадь с фонтаном в центре. Позеленевшие от времени наяды держали кувшины, из которых извергалась вода в резную каменную чашу.

Признаться, я был слегка разочарован. Двухэтажный особняк из темно-красного кирпича под двускатной серой черепичной крышей не производил какого-то сильного впечатления. Неоколониальный стиль с портиком, украшавшим парадный вход. Балкон над ним поддерживали беломраморные колонны. Такие же столбы, но поменьше, украшали широкие окна первого этажа, симметрично расположенные слева и справа. Балконы второго этажа с ажурными ограждениями из кованого железа. Солидно, стильно, но не более того.

Но стоило нам войти внутрь, как сердце ёкнуло, показалось, что мы попали во дворец. Много пространства, света, мрамора. На второй этаж полукругом уходили широкие лестницы с ажурными позолоченными ограждениями. Слева и справа от нас высились колоны, украшавшие арочные проходы в анфиладу комнат. Яркий свет огромной хрустальной люстры отбрасывал золотистые блики на полированную поверхность стен и потолка.

Нас встретил сам Джозеф Шепард. Высокий седой старик, облысевший, так что крупный прорезанный глубокими морщинами лоб казался ещё выше. Лицо удлинённое, уже сильно оплывшее книзу, но ещё хранившее благородство черт. Длинный и тонкий нос с изящно вырезанными крыльями, волевая линия рта. Глаза выцвели, потеряли цвет, стали выглядеть, как вода на речном мелководье. Но смотрели с такой непередаваемой мудрой пронзительностью, что мурашки пробежали у меня по спине.

Вначале обнял Лиз, обняв, погладил по спине.

— О, девочка моя, как я рад.

Потом энергично потряс мою руку, заставив по достоинству оценить его стальное рукопожатие. Взгляд как сканер пробежался по моему лицу, фигуре, будто он пытался сохранить в памяти мой образ.

Руку Антонелли подавать не стал, ограничился лёгким кивком. И как-то нехотя, даже как-то брезгливо похлопал его по плечу, будто боялся испачкаться о костюм итальянца.

— Томас, покажите нашим гостям комнаты, — приказал Шепард. — Господа, я жду вас к обеду.

Приобняв Лиз за талию, он увёл её.

Дворецкий показал нам комнаты, и я отправился в свою. Где свалился без сил на кровать и, не раздеваясь, сразу уснул. Очнувшись от своего кошмара лишь тогда, когда Томас постучал в дверь.

Вернувшись из ванной, я обнаружил на кровати уже выглаженный костюм, новую рубашку и маленькую коробку. В ней лежали запонки из золотистого металла с крошечными блестящими камешками. При полном параде я спустился на первый этаж, пытаясь отыскать столовую.

Прошёл бесконечные анфилады комнат левого крыла, гостиную с массивным камином, в обрамлении каменных львов, бильярдную, комнату отдыха с креслами, обтянутыми синей в белую полоску тканью и светло-коричневым роялем с небрежно брошенными на крышке нотами. Пока, наконец, не услышал позвякивание и тихий говор.

Растерялся, когда увидел красиво сервированный стол, блюда из тонкого фарфора, хрустальные бокалы, высокие, и пузатые, позолоченные столовые приборы.

За спиной, сидящего во главе стола, Джозефа Шепарда жарко пылал камин, бросал блики на бежевый с неярким рисунком палас.

Из винилового проигрывателя, стоящего на низком с гнутыми ножками полированном столике у стены, лился мягкий, немного манерный баритон Бинга Кросби.

По левую руку от дяди сидела Лиз в ярко-розовом платье с набивным рисунком из лилий. Элегантно уложенная причёска, чуть подведённые глаза. Выглядела потрясающе свежей и милой, будто переживания этих дней прошли для неё совершенно бесследно.

Отодвинув кожаное кресло с высокой спинкой, я присел рядом с Лиз, напротив Франко.

Какое-то время мы ели молча, затем Шепард, отставив пустой бокал, изрёк:

— Ну что же. Думаю, Кристофер, вопрос о вашем избрании в Сенат — дело решённое

— Я не уверен в этом, — пробормотал я, склонившись над тарелкой. — Выборы через месяц, а я ещё не начинал даже предвыборную кампанию.

— Я позаботился об этом. Задействовал прессу, создал штаб, мои помощники приложили все усилия. После спасения моей племянницы вы ещё больше увеличили шансы на победу. Вам будет противостоять очень сильный кандидат от республиканцев. Но у него есть свои слабые места. Уверен, вы сможете одержать над ним победу. А потом... Потом пойти дальше, Кристофер.

— Стать мэром? — предположил я. — Но у меня совсем нет опыта...

Что я буду делать, оказавшись в кресле главы Нью-Йорка? Города, по которому я даже не могу ездить сам, потому что плохо знаю.

— Нет, думаю, вам стоит наметить цель более высокую. Моя племянница и наследница, — он мягко сжал руку Лиз. — Достойна войти в Белый дом, как первая Леди. И вы должны приложить все усилия для этого. А я, разумеется, со своей стороны сделаю все, что смогу. Главное — сильно захотеть. Вы ведь хотите?

На бархатных щёчках Лиз вспыхнул яркий румянец, она скользнула лукавым взглядом по мне, и будто стыдливо потупила глазки.

Чёрт возьми, неужели Кастильский был прав и вот они — те самые огромные деньги, которые плыли мне в руки. Став мужем Лиз, наследницы немалого состояния, я попаду, наконец, в высший свет, стану там своим. Голова закружилась, и засосало под ложечкой.

Но почему старик Шепард не спас Стэнли от электрического стула? Чего он так долго ждал? Или моё триумфальное освобождение из тюрьмы Синг Синг произвело такое сильное впечатление? Вряд ли старому Джозефу пришло в голову мысль пропихнуть меня в сенаторы, а потом и в президенты, после того, как я спас его племянницу из рук бандитов.

— Да, но...

— Никаких но, — отрезал властно старик. — Есть ещё одна важная вещь. Вы должны закончить свою книгу с разоблачением преступной деятельности компании Джонса. А я позабочусь, чтобы Пулитцеровский комитет не обошёл её вниманием.

Ого, старик Джозеф думает, что может купить весь мир, и вертеть им, как заблагорассудиться. Главное, чтобы он не захотел управлять мною, как марионеткой. Этого я не позволю.

— Мистер Шепард, — в столовой возник дворецкий. — Там пришли.

— Что такое, Томас?

— Полиция.

Антонелли застыл, как соляной столб, лицо слилось по цвету с белой рубашки. Бросил затравленный взгляд на Шепарда, потом на меня.

— Сидите, Антонелли, — приказал Шепард. — Пусть они войдут, Томас. Узнаем, зачем они пришли.

Послышались гулкие отдавшиеся эхом шаги, будто сюда шла сама статуя Командора. В арочном проёме показалось трое — Рэндольф и два дюжих копа за его спиной. Правая рука у капитана висела на чёрной повязке.

— Чем обязаны, офицер? — произнёс Шепард таким ледяным тоном, что у любого в этой зале не осталось никакого сомнения, какие чувства старик испытывает к продажному копу.

— Мы пришли арестовать Франко Антонелли, — отчеканил Рэндольф, по тонким губам змей скользнула садистская улыбка.

Франко обмяк в кресле, опустив плечи. Я видел, как он расстрелял бандитов, голыми руками расправился с тремя отморозками в закусочной, но сейчас он дрожал, как испуганный мальчишка.

Шепард облокотился на стол и приложил два пальца к подбородку, рассматривая Рэндольфа, словно препарируя лягушку.

— Вот как? У вас есть ордер на его арест?

Рэндольф на миг растерялся.

— Нет... Но... Мы хотим его задержать.

— Понятно. И на основании чего?

— Он обвиняется в том, что стрелял в полицейского. И серьёзно его ранил!

— Вот как, — в голосе Шепарда внезапно я уловил сарказм. — Значит, Антонелли стрелял в полицейского и только его ранил. Понятно.

— Я не стрелял! — воскликнул в отчаянье Франко. — Это ложь!

— Подождите, Франко, — Шепард успокоил его жестом. — Рассказывайте дальше, капитан.

Рэндольф, встретив сопротивление, на которое явно не рассчитывал, впал в замешательство. Глаза сузились, лицо постепенно покрывалось красными пятнами.

— Мы сделали обыск в доме Антонелли, и нашли там револьвер. С выгравированной на нем именной надписью. Из него были выпущены пули, которыми был ранен полицейский.

— Вы не могли успеть получить результаты баллистической экспертизы, — вмешался я.

— Верно, — кивнул Шепард, явно довольный. — И что? Франко Антонелли стрелял в полицейского из именного револьвера, который хранил дома? И этот полицейский остался жив. Интересно-интересно.

Эти слова, сказанные с таким ядовитым сарказмом, заставили Рэндольфа скривиться в гримасе. Рыбка явно ускользала из его сетей.

— Значит, у вас пока нет доказательств вины Антонелли? Вы нашли какой-то револьвер, из которого стреляли. Больше ничего. Ведь так?

Рэндольф промолчал, лицо побагровело, став цветом говяжьей печёнки

— Так вот, капитан. Когда у вас будут доказательства, ордер на арест мистера Антонелли, вы придёте и арестуете его. Всё ясно? Ну, а пока... Томас, будьте так любезны, проводите наших гостей.

Вцепившись в подлокотники, Антонелли откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Лицо блестело от пота, нижняя губа нервно дёргалась. На скулах проступили тёмные пятна.

— Не беспокойтесь, Франко, — сказал Шепард. — Я убеждён, что вы не виновны. Я предоставлю вам адвоката.

И тут меня пронзила жуткая мысль. Пришла внезапно, охватив жаром. Я понял, что Антонелли действительно стрелял в полицейского. И я был тому свидетелем! Но в тот момент Франко и представить не мог, что пули, выпущенные из его револьвера, ранят самого капитана Рэндольфа! Но это... Это просто немыслимо!

* Перевод

Если ты лишь сон

Я надеюсь, что никогда не проснусь

Выше моих сил

Знать, что меня бросили

-

Глава 21. "Исчадие рая"

— Поздравляю, господин сенатор, с блестящей победой!

Джек поднял свой стакан с виски, выпил и со стуком поставил на стол рядом.

— Непривычно звучит. Сложно привыкнуть.

— Конечно, сложно. Буквально за несколько месяцев такой стремительный взлёт. С электрического стула в Синг Синг в кресло конгрессмена. Вся пресса переполнена рассказами о твоей феноменальной карьере.

В голосе Джека я почему-то не услышал ни малейшего признака зависти или лести. Просто холодная констатация факта. Нет, эмоции все-таки были — гордость за свою работу. Реально без этого блестящего юриста я бы не дошел до конца. Сдулся бы.

— Без тебя вряд ли я чего-либо добился.

— Брось. Я лишь немного помог тебе советами.

Джек Макэлрой стал моим союзником во время предвыборной кампании. Возглавив мой штаб, он не только помогал составлять речи и следил зорким глазом юриста за всеми правовыми вопросами. Главное, он присутствовал на всех моих выступлениях, критически оценивал каждую сказанную мною фразу, интонацию, акцент, фиксировал каждый прокол, каждую ошибку и так безжалостно критиковал порой, что мне хотелось послать его к черту, к дьяволу, выбросить пинком за дверь. Я обижался, злился, ссорился с ним. Но потом гнев и ярость остывали, с холодной головой я возвращался к его критике, и понимал, насколько Джек был прав.

За всю эпопею с выборами я похудел, осунулся, потерял десять килограмм, и под конец так устал, что без "эликсира" компании Ллойда Джонса мог превратиться в дикого зверя. Почти не спал, не ел, иногда полностью терял ощущение реальности, будто моё сознание отделялось от тела, перемещаясь с места на место по мановению волшебной палочки.

Впрочем, палочка была в руках опытного "дирижёра" — Джозефа Шепарда. Он нанял людей, администраторов и помощников, которые организовывали мои многочисленные поездки. Заказывали залы для выступлений, рассылали приглашения. Люди подбирались для каждого избирательного участка — бизнесмены и офисные клерки, юристы и учителя, врачи и обычные работяги. И всё это оплачивалось из фонда, созданного Шепардом. Статьи в прессе, брошюры, постеры и время на телевидении. Страшно представить, сколько денег он вложил в мою кампанию. И ради чего? Кто я был для него? Будущий муж его племянницы? Или просто Шепард воплощал свою мечту, поскольку сам не смог стать политиком?

После выборов я перебрался в Вашингтон, чтобы быть ближе к месту моей работы в Сенате. Город этот хоть и является столицей, совершенно не напоминает шумный и бестолковый Нью-Йорк.

Жил я теперь на 110-й юго-восточной улице, в пятнадцати минутах ходьбы от Капитолия. По обе стороны в единую монолитную стену в каком-то совершенно безумном стиле сливались фасады двухэтажных домов. Словно архитектор, что создавал их, не мог никак решить, какую отделку лучше применить — бугристый природный камень, красно-коричневый кирпич, голый бетон или оштукатурить всё в голубой или желтый цвет. Выглядело это странно, непривычно. Не типовые многоэтажки, или стройный ряд кирпичных коттеджей, как это бывает в новых элитных районах Москвы. А что-то безобразное, безвкусное, но никому не было никакого дела до единства стиля.

Мой дом прятался в глубине двора за буйно разросшимися деревьями и кустарниками. Но сейчас, в декабре, от них остались лишь чернеющие силуэты. Лишь радовали глаз вечнозелёные рододендроны.

От выходящей на улицу невысокой кирпичной ограды, украшенной старинными фонарями, вглубь двора шла выложенная охристым кирпичом дорожка. Огибала с двух сторон овальное зеркало бассейна с подогревом, в который будто бы опрокинулся белый фасад, двойной ряд окон с распахнутыми тёмно-коричневыми ставнями, и балкон на втором этаже с ажурными перилами из кованого железа.

Здесь было именно то, что я ценил больше всего — много пространства и воздуха. Просторная гостиная с высокими потолками в два этажа. На паласе с восточным орнаментом — обитый светлым полотном диван. Кресла-бержер у камина, встроенного в большой книжный шкаф. С белоснежными стенами отлично гармонировала контрастная отделка из красновато-коричневого дерева оконных рам, перил верхней галереи, дверей. Ярким пятном выделялся стоящий под лестницей чёрный рояль, на котором играла Лиз, когда приезжала в гости. Я очень скучал по ней, но она была занята в премьере на Бродвее, и могла лишь изредка навещать меня.

Особенно уютно становилось вечерами, когда загорались изящные люстры. И свет их, отражаясь от дубового потолка, заполнял всё мягким золотистым сиянием.

Верхнюю галерею я приспособил под кабинет. У окна — письменный стол из массива дуба, высокие стеллажи по стенам, сплошь уставленными книгами — справочниками, атласами, подшивками газет и журналов. Я перевез их из дома Стэнли.