— Эй вы, а где мой пупок? Где мои родинки?
— Могу поставить вместо них по семигранной гайке, если это так необходимо, — буркнула расстроенная проколом Валькирия.
— Хм!!! Ну а вообще — это все еще я или мне подсунули другое тело? — настороженно спросила Юри, разглядывая себя, — Вроде бы я. А что случилось?
— Не умничай! — бросила капсула, — С тобой что-то не так?
Юри прислушалась к себе, скривилась, угловато пожала плечами:
— Да вроде бы все нормально, разве что... — и смолкла.
— Что? — хором спросили мы с Валькирией.
— Да так. Пустяки. Все хорошо, это к делу не относится. Честное слово. Ого!!!
— Да чего — "ого"? — пристала капсула.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — вздохнул я. Юри покосилась в мою сторону:
— Потерять крейсер, принцессу Мани, Вадду, Тирру и Дэля — это по вашему "хорошо кончается", капитан?!
— То-то и оно, — вздохнул я, — Чем меньше об этом будет сказано, тем лучше. Главное, что ты цела — невредима.
— Оттого, что я знаю, где искать твоего Дэвида Эдвина Ли? — безжалостно спросила она. Я смешался, отвел глаза, непроизвольно дернув желваками:
— Не только. Но и поэтому тоже.
Мне было нехорошо под ее пристальным взглядом. Снова казалось, что моя голова полупрозрачна, и от Юри исходит мощный поток света, отбрасывающий на переборку тени моих мыслей. Затем пришел стыд — ведь она сказала правду. Я думал только о том, как сохранить ее в качестве единственного источника координат Дэвида, забыв о том, что она — одинокий ребенок. Гораздо более одинокий, чем я. Только что потерявшая всю свою группировку, родной мир и вообще все, что у нее было. Я судорожно вздохнул:
— Прости меня, малышка. Постараюсь сделать все, чтобы тебе не было тоскливо и одиноко в этом новом мире. Обещаю это. Клянусь.
— Клятвы терранина, — усмехнулась Юри, — О, эти клятвы! Они имеют сроком действия одну ночь или одну вечность, что, впрочем, одно и то же. Не нужно, Шульгин, не клянись. Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты сам. Как облупленного.
Я медленно поднял голову. Откуда она знает мою терранскую фамилию? Я не знал, что и думать. Затем аналитические структуры выдали результаты частотного сканирования речи Юри, и я с недоумением позвал:
— Талааса?! Это ты? Ты же многосмертна?
Она отстраненно усмехнулась, медленно покачивая головой:
— Нет, я не она. Я — Юри, и никто больше. Уникальная и неповторимая Юри. Талааса, впрочем, жива, но это не имеет сейчас никакого значения. А я... Я просто знаю о каждом, кто касался тебя. Но так получилось не нарочно. И, конечно, я не от одной из этих свор, грызущихся за право контролировать ваше с Дэвидом поведение.
— Да?! — иронически поднял я бровь, — И я, конечно, обязан верить на слово?
— Нет. Не обязан. Подожди дел. Вот тебе первое — пора исчезать отсюда, если не хочешь попасть в пояс ловушек типа щипцов Мйнх. Они медленно планируют назад во времени, до встречи есть тридцать две стандартных минуты. А мои сказки — они могут потерпеть. Согласен, капитан Эн Ди?
Я медленно кивнул головой. Валькирия немедленно начала готовить нас к Заверти, заворачивать в энергоновые коконы, резко трогаясь с места навстречу воронке перехода между вселенными. Мы молчали. Нам было не о чем говорить...
... — Очень оригинально, — сказал я, приходя в себя после не очень тяжелой дробилки космического щебня и разглядывая корпус юниверскафа, который все еще следовал за нами на незримом буксире, — Чего это мы прем за собой этот гроб?
— Можно подумать, что юниверы валяются на каждом углу под первым деревом, — фыркнула Валькирия, — Да углов и деревьев чего-то вокруг не видать. Я думаю, что такая вещь еще пригодится. Только тебе придется малость поработать — он встал на консервацию. Сейчас я разблокирую входы. Иначе ни ты, ни пилот туда не проникнет.
— Пилот?! И кто его будет пилотировать? Уж не Юри ли? — проворчал я.
— Отчего нет? — удивилась капсула, — Ведь она натворит не больше глупостей, чем ты.
— Она ребенок, — буркнул я.
— С твоей помощью корабль может получить личность, а детство Юри кончится очень быстро.
— Нет. Дискуссия закончена.
— Самодур! На кого я потратила свои лучшие годы?! — горько вздохнула капсула, но продолжать не стала, так как зашевелилась отходящая после Заверти девочка.
— Представляю, каково мне придется в твои ХУДШИЕ годы, — хрюкнул я. Потом подумал о Дэвиде и решил, что капсула, в общем, права. И что мы всегда можем бросить корпус, если очень прижмет.
Юри села и мутно посмотрела вокруг. К ее телу струилась энергия по ледяному сиянию замерзших молний псионовых проток. Пока она пополняла свои аккумуляторы, я ушел в буксируемый корпус, поскольку после традиционной чашечки кофе у меня появилась пара идей. В корпусе было тихо. Слегка пахло озоном, на обшивке не осталось и следа останков Дэля — Заверть перемолола их в мельчайшую пыль, которая ушла в утилизатор вместе с обновляющимся воздухом. Меня снова поразил тот обыденный факт, что корпус абсолютно не пострадал, хотя все материальные предметы в нем были разодраны буквально на атомы. Я снова задумался о материале, из которого делаются юниверскафы. До сих пор встроенное в меня драконом программное обеспечение запрещало исследовать материал корпусов юниверскафов. Я вновь ощутил мягкое напоминание программы, что запрет действителен и сейчас. Повозясь с информационными модулями юниверскафа, я вскрыл его протоки. Затем, когда уже совсем собрался заказать комбайн и начать работу над операционным блоком будущей личности, я ощутил знакомый озноб крипто. Чертыхнулся, но озноб усилился. Тогда я переместился в Валькирию, успел увидеть понимание и молчаливое сострадание в глазах Юри, а озноб уже перешел в боль, пожирающую меня изнутри, настолько сильную, что я мог только хрипеть и корчиться. Когда мои извивания достигли предела, сознание вновь перенеслось на Тхерру. Здесь мы с Аситой все еще продолжали общаться.
Отшельник на этот раз не выглядел ни предупредительным, ни спокойным. Он нервно свистел узкими ноздрями, сплетал шестипалые ладони и вообще всячески выражал свое недовольство. Вскинув на меня верхнюю пару глаз, он рявкнул:
— Порезвился, герой? Что, руки чесались?
— Прикажешь подставлять сначала щеки, а потом бока? — не остался в долгу я. Он медленно вздохнул, возвращая себе спокойствие. Помолчал и сказал уже укоризненно:
— Все, что ты разрушил в пять минут — оно создавалось ценой многих усилий очень долгое время. Ты это понял?
— "Усилия не имеют значения. Важен конечный результат!" -я процитировал Первую — Из — Великих.
— Это правда. И это моя вина, что результат равен нулю, — признался Асита, — Ты делал то, что мог. Жаль, что ты не мог большего. Так или иначе, все провалилось, и теперь придется начинать сначала.
— То есть? — приподнял бровь я.
— Лану — Хора. Это наш новый хранитель. И заруби на носу, она без налета провинциальности! Спектр 18-414-68 через одну вселенную от твоего нынешнего положения.
Связь резко прервалась, на этот раз у меня сохранилось ощущение добросовестного пинка под зад...
Юри не проявила никакого волнения, что нежиданно обидело. Я припомнил слова дракона: "Они будут любить тебя в любом обличье." Что-то непохоже на любовь. Девочка имела преобладающе золотистую окраску, что я расценил как признак ее хорошего состояния. Она смотрела мимо меня в визор. Покосилась:
— Куда дальше? Нужны подсказки?
— Хмм... — смешался я, — Ну, не помешают. К Дэвиду — еще дальше прыгать по вселенным в ту же сторону?
— Хмм... — передразнила она меня, скособочилась, сунув пальцы за пояс коротенькой юбочки, — Ну.
— То есть да. Прекрасно. Валькирия, в Заверть. И пометь у себя спектр восемнадцать четыреста четырнадцать шестьдесят восемь. Через две заверти эти цифры могут пригодиться.
— Решил создать баланс? — поинтересовалась Юри, принимая еще более угловатую позу. Я хмуро посмотрел на нее.
— Баланс?
— Ну да. Равновесие. Между мной и этой новой.
— Новой? — так же придурковато переспросил я, — Не говори загадками. И не стой, как дочь проститутки.
— Хм, а я и есть дочь проститутки. У нас это честное, уважаемое занятие. А у вас?
— Дорогуля, больше нет "вас" и "нас", — встряла Валькирия, — Сейчас мы все в одной лодке. Стоит ли ее раскачивать?
Юри потемнела:
— А 18 — 414 — 68, это тоже "мы"? — и небрежно присела, закинув ногу на ногу. При этом ее мини-юбка задралась до полного не могу, я подавился кофе, а Валькирия закашлялась, чтобы как-то отреагировать на такой вопрос.
— Поглядим, — буркнул, наконец прокашлявшись, я, — И еще одно: или носи белье, или удлини свой набедренный поясок, или же носи шорты. Созерцание твоей промежности не добавляет энтузиазма. Ты же не ходила так у себя дома?
— Дома я почти всегда ходила голой, — возразила девочка, — Это удобно. А здесь — кого мне стесняться? Моих приятелей уже нет, как и Мани, Валькирия — машина, и ей безразлично, кто тут еще остался? А, ты боишься, что меня могут изнасиловать твои мечи?
Она фыркнула. Я нахмурился, покачал головой:
— Мне кажется, что ты забыла про меня.
— Хорошо, так уж и быть, — вздохнула девочка, — Но твои обычаи такие дурацкие.
— Однако я так воспитан, — с нажимом в голосе сказал я, — Изволь со мной считаться.
Она что-то буркнула себе под нос и направилась к синтезатору, бросив через плечо:
— Но что я буду купаться в этих дурацких тряпках — на такое ты не расчитывай!
Я не стал отвечать на выпад, а просто ушел в буксируемый корпус, думая, что если события будут продолжать развиваться в том же направлении, то я точно отдам второй юниверскаф этой ненормальной, чтобы только не натыкаться взглядом на ее половые органы, как две капли воды похожие на родные и близкие, изученные в детстве у домовых подружек на пару с соседом по лестничной клетке. Словом, вполне земные, разве что чересчур развитые по сравнению с ее земными ровестницами.
— Однажды с голодухи я могу купиться, — мрачно подытожил я свои размышления и помотал головой, — Ну уж нет! За Мани совесть чуть не разрушила, а за это дите точно угробит.
Я заказал сервис — комплекс и занялся базисом операционного блока, вздохнув:
— Ну авось кандидатка Отшельника окажется взрослей и пригодней для секса. Сам он не промах, эх, какая же у него была наложница за номером шестнадцать, значит должен понимать в нуждах одинокого галаксмена.
Я залез в недра комбайна, производя сложные действия, необходимые для настройки основания операционного блока, а перед глазами маячило тело Юри.
— Хм, это ежели у нее сейчас такая розочка, то что ж у взрослых коршианок?! — пробормотал я, чувствуя свою ужасающую несостоятельность. Поймал себя на греховном и снова потряс головой. В детстве я прочел книгу "Возмутитель спокойствия", про Ходжу Насредина, так там был момент, когда он делал деньги: лечил от горба горбуна — ростовщика. Условием было то, чтобы никто из многочисленной собравшейся поглазеть родни не станет думать про гадкую, безнравственную, бесстыдную обезьяну. Включая больного. Конечно, горб остался на месте, поскольку про макаку думали все. Особенно больной — чем больше хотел не думать, тем непотребнее вела себя воображаемая обезьяна. Вот и я оказался в похожем положении.
Все же Ходжа Насреддин неожиданно помог — я расхохотался и углубился в работу, и когда пресловутая "обезьяна" явилась в гости, заключив свои прелести в целомудренные бермуды аж по колено, я только покосился на нее мутным, отсутствующим взглядом работяги по жизни:
— Че, соскучилась?
— Идем хавать, — изрекла зеленая девица, — Уже накрыто, тебя ждем.
— Сейчас, — кивнул я, ныряя во внутренности комплекса, — Две минутки, а то попутаю все к е... Ой! — я педагогично поправился, — К чертовой маме, Щас-щас.
Юри терпеливо подождала. На подключение последних двенадцати проток, зажатых по три между пальцами левой руки, ушло минут пять. Когда я вылез, она улыбнулась мне. Я выпрямился, окинул ласковым взглядом неказистую конструкцию:
— Идем. Теперь она может путешествовать через Заверть.
— Ну да, — девочка с сомнением оглядела змеящиеся протоки, болтающиеся на честном слове горошинки и кристаллики псионовых модулей. Покачала головой, — Да ведь оно развалится от первого же пинка!
— Я говорил не про пинки, — улыбнулся я, — Я про Заверть.
Юри несогласно промолчала, и мы оказались в Валькирии.
— Чего тянете? — проскрипела капсула, — Я уже дважды подогревала! То как дикие носитесь: "Жрать давай", то за стол не загонишь! А сейчас нажретесь и небось сразу: "Поехали в Заверть", и там Валькирия убирай болевотину! Вместо того, чтобы заниматься перегрузками.
Под такие речи мы запустили зубы в весьма умеренное угощение. Правда, качество его по прежнему оставалось выше небес, где мы и находились. В визоре переливалась полупрозрачная клякса, она стала уже привычной частью пейзажа. Заверть ждала нас, но мы не удержались от соблазна хоть немного заполнить неприятно пустые желудки. Валькирия угостила умеренно экзотическим тхерранским блюдом, полужидким, средним между густым супом и жидкой кашей, где плавали разноцветные кусочки овощей и рыбы, и я все старался понять вкус, пока не прикончил все это. Юри расправилась со своим порционом быстрее меня, и когда я взял свой неизменный кофе в руку, она уже отпила половину большого стакана бесцветного, слабо искрящегося напитка. Я удовлетворенно откинулся и томно вздохнул:
— Винца бы приличного добрую порцию... Под кофеек. Для ускорения всасывания и послеобеденого кайфа.
Мы услышали треск, похожий на звук разрываемых оберток, и в середине капсулы материализовалась густо покрытая пылью амфора ведра на четыре.
— Валькирия Нимфодоровна, ты меня сегодня балуешь, — томно сказал я. Амфора скользнула вниз, в энерговихрь, не дающий ей упасть на бок. Капсула необычно тихо произнесла:
— Капитан, я тут ни при чем. Это не я.
— Шутить изволите?
— Правда!
— А кто, если не ты? — ошарашенно спросил я, осознав, что меня не разыгрывают.
В центре Валькирии возник вихрь мерцающих искорок, которые сложились в странного вида знаки, похожие на электрические разряды. Я внутренне похолодел — я уже видел похожие знаки — надпись на борту "Серебристого Призрака", царствие ему небесное. И естественно, что первой моей мыслью было, что это послание от пиратской эскадры. Но при чем тут амфора? В любом случае этот документ не содержит ничего развеселого — решил я, и, чувствуя, как шевелится от предполагаемого содержания шерсть на голове, просипел:
— Тр... Кха! Транслятор, перевод!
— Кгм! — проснулся универсальный переводчик, — Ага, ясно... Это как? Ага, вон оно как. Так. Даю перевод: " Завещание. Настоящему, находящемуся в трезвом уме и оттестированной интеллекторности, нижеперечисленными проявляется свое подавляющее выражение определения, в равной степени как неотвратимое, так и временное.
