Неправда

Все-таки, я сегодня решила его послать. Так чего же мне тушеваться?..

— Ты не давала, — Федор обошел скамью и опустился на свободное место. — Я сам его нашел.

Мои брови поднялись, выражая удивление, и взглядом я потребовала продолжения.

— Ты врешь сама себе.

Я возмутилась:

— Что? Нет!

— И сейчас ты тоже врешь.

— Господи, Раневский, ты о чем?! Оставь при себе свои домыслы, — я вскочила и отошла на пару метров, прежде чем парень ринулся следом:

— Или ты сядешь, или я буду ходить за тобой. Ночь, парк, опасность. Не находишь? — в его голосе звучала издевка, но это не исключало правдивости слов.

Сжимаю и кулаки и зубы и медленно возвращаюсь на место, испепеляя взглядом Стервятника. Наверное, это все было невероятно плохой затеей. Я уже чувствую, как внутри набирает силу гнев и злость. Еще одна колкость со стороны парня, и я пошлю все это к чертям собачьим.

— Скажи, ты ведь наверняка сама для себя решила, что я тебе не нравлюсь?

— Об этом шепчет каждая клетка моего тела, — издевательски тяну я и вижу, как улыбнулся мой спутник.

— И почему же ты здесь?

— Ну... — я задумалась. — Мои клетки еще много чего мне шепчут.

— Так может пора уже прислушаться к мозгам? — Стервятник улыбается своей же шутке.

— Если бы я прислушивалась к мозгам, то меня бы здесь не было, — резонно отвечаю я.

Парень корчит удивленную рожу и кивает. С минуту мы сидим молча.

— Скажи еще раз, зачем мы сюда пришли?

Я прямо таки чувствую, как Стервятник ждет, что я отвечу, но я решила его немного обломать:

— Чтоб дурацкие вопросы задавать.

На несколько секунд воцарилось молчание.

— Ну так, может, начнем? — лицо Раневского становиться серьезным и он словно скользит по скамье ближе ко мне.

— Стоп-стоп-стоп, — я выставляю вперед ладонь, практически упираясь в его грудь, и замечаю, что она бровь парня взлетает вверх. — Успокой свои таланты, молодой человек.

— А разве мы не для этого сюда пришли? — говорит он, понизив тон.

Наверное, со стороны это выглядело... сексуально, но для меня...

— Нет, конечно, — говорю я, как само собой разумеющееся, и толкаю его немного назад. — Ты что, дурак?

Вот тут уже и вторая бровь взлетает вверх. Его глаза полны удивления, может быть, даже изумления, и еще черт знает чего. А потом все складочки на его лице распрямляются и он отстраняется. Сидит молча, отворачивается к старому парку и вздыхает. Надеюсь, до слез не дойдет.

Спустя некоторое время я слышу тихую спокойную речь:

— Тогда хотя бы объясни, зачем мы здесь.

Ну вот, Раневский сказал это таким тоном, что мне даже становиться его жалко... Мне? Жалко? Раневского? Да ни за что на свете.

— Ты зря передо мной свой хвост распускаешь, — я начинаю грубо, чтобы сразу оборвать все концы, так сказать.

Парень как будто давится моими словами.

— Я распускаю?! — резко поворачивается, испепеляя взглядом. — Я?!!

— Ну не я же, — отвечаю спокойно.

Он словно глотает горящие угли, кривится и в немом возмущении вскакивает со скамьи. Ему нечего сказать в ответ на правду, но я уже вижу как в поиске чего-нибудь обидного в его голове забегали тараканы.

— Я?! — опять повторил он, останавливаясь прямо напротив меня.

Задираю голову. Уже практически стемнело, фонари в этой зоне парка светят через один, но даже в таких густых сумерках видно, что глаза Ранеского метают гневные искры. Он дышит тяжело, как после забега на короткую дистанцию.

— Я. Не. Распускаю. Хвост.

В его голосе отчетливо слышались эти точки.

— Я просто пытаюсь... показать, что не настолько отморозок, как тебе кажется.

Качаю головой в ответ на эти слова и выдавливаю:

— Раньше надо было, — отворачиваюсь, чтобы не видеть лица. — Показывать.

Секунд десять полной тишины дают мне понять, что разговор окончен. Я молча поднимаюсь и, бросив тяжелый взгляд на отвернувшегося парня, прохожу мимо Федора Раневского в сторону центрального входа.

— Стой, — он неожиданно хватает меня за руку и заставляет обернуться. — Я не верю, что не нравлюсь тебе, — щурится, но не улыбается, и его глаза сейчас похожи на два бездонных черных озера. — Вспомни хотя бы то утро в душе.

Я пытаюсь вытянуть ладонь из крепко сжатой руки, одновременно проясняя ситуацию и для него и для себя:

— Я хотела тебя одурить ради того, чтобы ты скупнулся под ледяной водой, Раневский!

— Это неправда, — уверенно произнес парень, но я это проигнорировала.

— Плюс к этому, возможно, тогда ты был прав, — его лицо немного разъяснилось после этих слов. — У меня действительно долго не было... — я наконец-то выдернула руку. — Парня.

Практически, никогда, если быть точнее, — заметила я сама себе.

Стервятник улыбнулся, до сих пор не понимая, что я хочу ему донести.

— Но ничего более, слышишь? — отхожу на шаг. — Ничего. Более.

Он лениво покачал головой, хитро улыбаясь. Я устало вздыхаю — до кого-то очень туго доходят простые истины.

— Ты мне не нравишься, понятно? — уверенно говорю я, глядя ему прямо в глаза, и улыбка на лице парня немного гаснет. — И никогда не нравился. Как человек. Как парень. Вообще. Тебе так трудно понять, что после всех тех унижений, которые ты заставил меня испытать, я не смогу к тебе нормально относиться? Серьезно?

По мере того, как я произносила эту фразу, довольное выражение сходило с лица Раневского. Он, кажется, начинал вникать в то, что я пытаюсь объяснить ему который день.

— Все, что ты во мне вызываешь, это паника. Злость. А теперь еще и жалость. Так что хватит уже, не трогай меня больше.

Он смотрит на меня, не мигая. Засовывает руки в карманы джинсов, выставляя большие пальцы наружу, и крепко сжимает зубы. Медленно переводит взгляд в сторону и слишком медленно моргает, а затем из его рта вырывается то ли смешок, то ли просто резкий выдох, не разобрать.

— Вот, значит, как.

Я поджала губы. Не собираюсь ничего ему отвечать, да и не нужно это здесь. Раз у него в голове впервые появилась здравая мысль, так пусть он ее вначале додумает. А позже, если что, можно будет и поговорить. Сомневаюсь, правда, что Стервятник захочет это делать, после всего, что я ему сказала.

— Понятно, — кивает он и возвращает свой взгляд на меня. — Жалость? За какие заслуги? Хотя нет, — он подносит указательный палец к губам и немного страшно улыбается, — не отвечай. Что там еще... Паника? — бровь взлетает вверх. — Злость? — за ней следует вторая.

У него сейчас все эмоции построены на этих чертовых бровях.

Раневский сбивает меня с толку своими словами, и я не успеваю даже вскрикнуть, когда его руки впиваются в мои плечи. Нависает надо мной, словно грозовая туча, по бледному лицу ходят желваки и кажется, что он сейчас раздерет мне горло.

— Тебе страшно? — спрашивает, рыча. — Или ты злишься? — мне кажется, сейчас мои косточки сломаются под лапами Стервятника. — Неееет, — издевательски тянет парень, — тебе меня жалко. Так ведь?

— Отпусти меня! — я как-то дергаюсь, пытаюсь вырваться, но все без толку.

И где пропал тот неконфликтный милый человек, который доставал меня последний месяц? Сейчас он такой, каким я его встретила прошлой осенью, и это пугает не меньше того, что мы одни в этом старом парке. Ну, если не считать бомжа. Да и вряд ли тот бросится спасать мою душу от разъяренного Раневского, разве только если я взамен пообещаю ему полторашку.

Неожиданно резко его губы накрывают мои, пара леденящих душу секунд и я с силой толкаю парня как раз в тот момент, когда он отстраняется. Ощущения после такого поцелуя были не то что странными, а какими-то извращенными. Возникло чувство, что меня поцеловал тот, ненавидящий меня Стервятник. Губы от соприкосновения со свежим воздухом обжигает холодом, и я не сразу понимаю, что это ментол.

Он разжимает цепкие объятья и отступает назад, зло усмехаясь.

— Ненавидь меня хоть до конца жизни. Я на тебя больше не посмотрю.

А после, нацепив на лицо маску безразличия, проходит мимо меня. Я несколько секунд смотрю на опустевшее перед собой место и сильно-сильно зажмуриваюсь.

Вот бы оказаться сейчас дома, в своей родной комнатке, поговорить с родителями. Забыть все это, как страшный сон, укутавшись в плед и обняв большого белого медведя. Посмотреть какой-нибудь концерт с мамой или чемпионат мира с папой. Или попрыгать через заборы в компании Марата-хорошего-парня и не-влюбленного-в-меня-Лешки, полазить по старым зданиям и побегать от неизвестно откуда взявшихся собак.

Вернуть бы год или два. Я бы обошла Раневского в тот день окольными путями. Может быть, поднялась на этаж выше, или уехала в другую страну. Если уж на то пошло, то при неизбежной встрече я бы даже извинилась и мышкой проскользнула бы мимо. Только лишь не доводить дело до такого абсурда.

Открываю глаза и глубоко вдыхаю свежий вечерний воздух — здесь он гораздо чище, чем в центре города. Но вот аура... Кажется, словно я стою посредине огромного кострища, а вокруг полыхают языки пламени и в легкие впивается едкий дым.

Разворачиваюсь и испуганно замираю. Темная фигура метрах в двадцати от меня. Как раз там, где фонарь не горит, и поэтому видно лишь силуэт. Стою несколько секунд не шевелясь — может быть это мираж? Пусть не пустыня, но все же...

— Долго пялиться будешь? — вздрагиваю от раздавшегося голоса.

Смешанные чувства. Вроде как и расстроилась, что не ушел, но и рада, что не какой-нибудь маньяк. Хотя, с последним спорный вопрос.

Делаю несколько шагов навстречу и останавливаюсь.

— Почему ты еще здесь? — бросаю неуверенно, но громко.

— У тебя на губах как минимум бутылка вина, так что оставлять тебя здесь одну — будет не самым мудрым решением, — Раневский говорит недовольно и немного раздраженно.

Но его слова про губы иголкой встревают куда-то между рёбер.

— Ты же вроде как... — еще несколько медленных шагов, и я уже не останавливаюсь, противно искажая голос говорю: — "Я на тебя больше не посмотрю".

— Как на девушку. Ты мне безразлична.

— М-м, — тяну, сделав напущено умное лицо, и ровняюсь с Раневским.

Он идет за мной.

— Так и чего ты остался?

— Мало-ли, — безразлично пожимает плечами, и кажется, что ему действительно плевать.

Вот ведь как умеет — хоп, и не нужно больше мучиться.

— Парк пустой. Никого нет, — настаивала я на своем.

Он кивает куда то в сторону и тихо говорит:

— Скажи это им.

Проследив за его взглядом вижу несколько пар светящихся в темноте глаз. Неожиданно возникло желание запрыгнуть Стервятнику на голову и уже оттуда наблюдать за всем происходящим.

— Это всего лишь собачки, — произнесла я, успокаиваясь и заодно создавая имидж отважной.

И глупой, ага.

— Свора диких голодных дворняг, — грубо, но спокойно говорит он.

Невозмутимость на лице парня зашкаливает, и мне уже слабо верится, что Раневский минут десять назад едва ли не в любви мне признавался. Какой-нибудь другой человек, но не этот. Хотя, не он ли решил не оставлять меня одну в парке?

Тем для разговоров больше не было, поэтому мы молча вышли к дороге.

— Не пей перед встречами, — вдруг сказал Федор, смотря куда-то в ночь. — Я, конечно, понимаю, что ты волновалась...

— Я? — тыкаю в себя пальцем.

На моей лице растягивается улыбка.

— Раневский, ты что, думаешь, что я так распереживалась перед встречей с тобой, что решила распить бутылку вина?

— И шампанское. А напоследок еще и кое-что покрепче, да?

— Ты что, эксперт что ли? — прищуриваюсь.

Как это он, от одного только... поцелуя смог узнать, что именно я пила?

Парень усмехается, сбрасывая маску безразличия, и ничего не отвечает.

— Я, вообще-то, с девчонками важное событие отмечала. Ты здесь не причем.

— Не оправдывайся, — смотрит с насмешкой и жалостью.

Я непонимающе шатаю головой и чувствую, как хмель возвращается. Ну что за напасть. Теперь вместо головы вертится весь мир.

— Ой, — махнула на него рукой и медленно развернулась, чтобы идти в общежитие. — Думай что хочешь.

Легкий смешок за спиной подействовал словно пинок под зад. Я уверенно зашагала по тротуару, размышляя сама себе — не дала ли я ему повод думать, что он мне нравиться вопреки всем моим словам? Да ну, не может быть. Он не настолько юн, как Лешка, чтобы воспринимать любой диалог, как намек на что-то большее. Он должен быть более опытным в этих делах, тем более, о нем ходит такая слава...

Я внезапно вспоминаю историю с девушкой, которая отчислилась вроде как из-за него, и произношу вслух, как будто обращаясь к Стервятнику.

— А что там с Мариной?..

Хоть жива? А то мало ли, такое исчезновение.

— Расстались еще в прошлом сентябре.

Я едва ли не вскрикиваю, вздрагиваю и подпрыгиваю, и все это в один момент. Весь хмель, который еще оставался в моей голове, мигом лопается, как воздушный шарик.

— О, Господи!!! — резко поворачиваюсь и бешено смотрю на парня. — Раневский! Имей совесть!

Хлопает широко открытыми глазами, а затем начинает смеяться — искренне, с морщинками вокруг глаз и с ямочками на щеках. Ну что это за человек!

— Хватит! — негодую.

Еще бы! Так напугать.

— Прекращай уже! — топаю ногой.

Получается слишком забавно, и он сгибается от смеха еще раз. Я глубоко вдыхаю воздух и медленно выдыхаю, наблюдая за истерикой Стервятника. Когда он наконец-то успокаивается, я уже нервно верчу в руках телефон.

— Четыре минуты ты ржал как угорелый. Успокоился?

Смотрит, все еще улыбаясь, потирает переносицу, и начинает идти. Я тоже решаю не стоять на месте.

— С Мариной встречались пол года, где-то с начала весны, — говорит легко, как будто рассказывает о бабочках. — Она срочно перевелась в другой университет, потому что ее родители продали квартиру в нашем городе и переехали по семейным обстоятельствам в другую страну. А отношения на расстоянии поддерживать слишком сложно, поэтому пришлось расстаться. Что еще может быть с Мариной? — Раневский оборачивается на меня как раз в тот момент, когда я недоверчиво сжимаю брови. — Есть другая версия?

Я киваю.

— Ты против ее воли обесчестил девушку с больной матерью и без копья за душой, и поэтому она с позором бросила университет.

Кажется, выше его брови оказаться не могут.

— Серьезно? — лицо парня вытягивается, и создается ощущение, что у него сейчас отвалится челюсть.

Он даже останавливается — настолько сильно его впечатлили мои слова. Моя недоверчивость частично испаряется, но я все еще смотрю на него из-под нахмуренных бровей.

— Хочешь сказать, что ты действительно так думала обо мне все это время? — изумление странными нотами играет в голосе Раневского. — Тогда неудивительно, почему с тобой все так плохо.

Это со мной-то плохо?!

— Раневский, позволь тебе напомнить, что ты не раз давал повод полностью и безоговорочно доверять этому слуху, — скрестила руки на груди и сделала несколько шагов. — А создавал подобный повод непосредственно в общении со мной.

Он кривит губы с выражением "ну что поделать" и забавно вздыхает: