— Как, совсем ничего?!
— Совсем, Александр Иванович! А ведь китов у Мурманского берега много: иной раз даже в реки заходят. Взамен битого, еще корабль в Гамбурге купили, назвали 'Архангел Михаил'. Третий раз на промысел вышли. Двух китов поймали, третьего дохлого с мели сволокли. Ворвани на четыре тыщи рублей натопили. А годовой расход на одно жалованье — больше десяти тыщ! Это не считая постройки и содержания кораблей, амбаров, зимовных изб и прочего. Никто о том не печалится, понеже денежки получают исправно. Одно слово: казенная затея. Приватный владелец или бы разорился, или того Соломона с его шайкой выгнал поганой метлой. Совсем дело плохо!
— Хорошо, что плохо. Разумею, для нас хорошо: казна сию компанию уступит задешево. Только скажи сначала, годная ли там гавань. И что представляет Кольский острог?
— Острог, Ваше Сиятельство, деревянный: стены и башни — все из бревен. Строен при царе Петре Алексеевиче, в начале шведской войны. Пошто не каменный, не ведаю: камня кругом много, а лес издалека везли. Гарнизон в полтыщи солдат. Люди в гарнизоне привычные: обжились, треску ловят и зверя добывают. Церковь в остроге знатная, о девятнадцати главах и трех престолах. С севера — святому Георгию, с юга — Николе угоднику, а в середине — Воскресения Христова. Иконостас богатый, царские врата резные и вызолоченные...
— Слава Богу, что церковь хороша. Ты мне про гавань давай.
— Гавань суть протока за островом, шириною версту и длиною три. От ветра и волн со всех сторон укрыта; глубина у самого берега десять сажен, а в середине и того больше. Всем хороша, только вход узкий: не при всяком ветре из нее выйдешь.
— Это точно, Степа? Мне иное говорили.
— Точно, Ваше Сиятельство. На моих глазах судно 'Вальфиш' буксировали шлюпками.
— А насчет зимней навигации что скажешь?
— Скажу с чужих слов, потому как не зимовал на Мурмане. Гавань иногда замерзает, но не всякую зиму. Только в сильные морозы, и то под самую весну. Бывает, до Масленицы стоит открытая вода, а Великим Постом лед. Пора на добычу идти, а промысловым шнякам и карбасам в море не выбраться. Да если б и не мерзла, зимою волны и ветер столь свирепы, что плыть никто не осмелится. Дует от веста и зюйд-веста: прийти с норвежской стороны еще можно, обратно же лавировать встречь ветру и поперек волны — дело безнадежное и смертно опасное.
Правила коммерческой интриги пришлось нарушить: я не мог ждать, пока Вернизобер истощит без остатка терпение президента Коммерц-коллегии. Заговорив о покупке сам, сразу уступаешь контрагенту выгодную позицию. К тому же Голицын-старший больше думал о борьбе партий, чем о деле. Он предложил либо назначить моего человека в казенную компанию, либо купить оную за всю сумму, вложенную в нее.
— Пойми, Александр Иванович: совершив сию сделку за меньшую плату, мы с тобою навлечем на себя упреки в злоупотреблениях. Враги наши не преминут воспользоваться и столь удобный случай не пропустят.
— Понимаю, Дмитрий Михайлович. Беда в том, что не стоит она столько. В казенных прожектах ведь как бывает? Треть ассигнований разворуют, другая пропадет от нерадения, на остаток что-нибудь слепят для показа начальству. Приказчика отдать не согласен, жалко. Послать молодого парня в такое место, где все привыкли лодырничать и воровать, означает подвергнуть его непосильному испытанию: один против многих не стянет. Могу только дать совет, как вывести китоловство в прибыль.
— Изволь. Если считаешь себя знатоком сего промысла.
— Ни в коей мере не считаю. Но когда золото рассыпано под ногами, грех за ним не нагнуться. Или другим не указать. В северных краях лето короткое: промысловый сезон много, если четыре месяца длится. Люди не столько времени трудятся, сколько на печи лежат. У берегов Африки есть место, где киты водятся в изобилии: если ходить туда на зиму, а летом возвращаться на Мурман, можно ловить сих монстров круглый год. За вычетом короткого промежутка на поправку судов и отдых людям.
— В Африку?! Тебе людей не жалко? Нападут пираты или дикари, корабль разобьет бурей, да мало ли что может случиться?! И никак не помочь: даль несусветная!
— На каповердианских островах живут христиане, подданные португальского короля. Они бедны, но гостеприимны. Расстояние ничуть не больше, чем до Иркутска или Нерчинска. Путешествовать на корабле быстрее и приятнее, чем по суше, во много раз. Легче морем до Африки добраться, чем от Москвы до Петербурга в распутицу. Я испытал то и другое: следственно, знаю, о чем говорю. Еще хотел бы напомнить, что сии острова знаменуют треть дороги от нас в Восточную Индию и четверть — в Китай.
— Александр Иванович, мне приятно знать, что начинания Петра Великого не заглохли, но своевременны ли они сейчас? Разве нет дел более близких и насущных? Здесь, в России?!
— В государстве столь бедном — что может быть насущней добывания денег?! И еще скажу, князь Дмитрий Михайлович: Россия велика, но... Мир Божий больше! И он человеку дарован Господом весь! Если благо Отечества потребует добраться на край света, малодушно было бы от сего отказываться. А оно требует! Требует настоятельно, и к делам коллегии, кою Ваше Высокопревосходительство имеет честь возглавлять, а я — состоять в оной, сие требование имеет прямое отношение.
Красноречие, расточаемое перед Голицыным, пропало даром. Среди русских людей можно встретить врожденный ум и благородство; у аристократов — даже образование (редко, конечно). Но им... Или нам? Сам-то я кто, в конце концов? Нам присущ некий провинциализм. Узость горизонтов. Географическая ограниченность: у кого-то в пределах родной деревни, у кого-то — страны. Петр Великий был непостижимым, невесть откуда взявшимся исключением: может, он тем и велик, что его ум границ не ведал, орлиным взором охватывая земные пространства.
Неудача относительно китоловной компании не слишком меня огорчила. С ней или без нее — близился день, когда мои коммерческие горизонты раздвинутся на полсвета.
РИСКОВАННЫЕ ПРОЖЕКТЫ
История, произошедшая в Константинополе, имела последствия столь значительные, что ее долго еще вспоминали во многих европейских столицах. А началась она с того, что на рассвете над тихими водами городской гавани, турками именуемой Халич (что значит залив), а христианами — Золотой Рог, раздались крики: 'пожар!' Корабль, отнятый капудан-пашой Каним-Мехмедом у неверных и обращенный во фрегат, окутался дымом. Сам глава оттоманского флота, вместе с толпою приближенных, не замедлил явиться: его сарай (дворец, переводя с турецкого) располагался поблизости, недалеко от мечети Ени-Джами. Но паша оказался лишь бессильным зрителем того, как огонь пожирал совершенное творение рук человеческих: языки пламени вырвались сквозь прогоревшую палубу, в мгновение ока пережгли штаги и ванты, и горящие, потерявшие опору, мачты с грохотом рухнули, разбрасывая фейерверки искр. Каним-Мехмеду оставалось только проклинать злодеев, грозя им страшными карами: ясно, что поджог совершили греческие разбойники, прежние хозяева корабля. И это вместо благодарности: вот и обходись милосердно с таким народом! На кол! Не будет им легкой смерти, когда поймают! Он замер, сокрушенно глядя на догорающие останки, в которых что-то продолжало трещать и лопаться (слава Аллаху, порох не успели погрузить) — как вдруг чудовищной силы удар переломил турецкого адмирала пополам и бросил на стоящих за спиною слуг. Тяжелая, дюймового калибра, свинцовая пуля вошла ему в подвзошье и раздробила позвоночник.
Понадобился целый день, чтобы разобраться, откуда стреляли. Сначала каймакам перешерстил все суда, стоявшие поблизости — столь вздорным казалось предположение, будто пуля прилетела с галатского берега. Ширина Золотого Рога в этом месте четыреста шагов, до ближайших строений — почти пятьсот. Обыскали прибрежные дома на всякий случай — и нашли монструозное крепостное ружье, настил из досок и узкую бойницу в стене. Неведомый стрелок не выставлял оружие вовне, а палил из глубины помещения. Сим объяснилось, почему выстрел прозвучал глухо, и на него не обратили внимания за криками толпы и шумом пожара. Но это означало, что убийца заранее рассчитал, где будет стоять капудан-паша: скорее всего, и корабль подожгли, чтоб его выманить на берег. Злоумышленник оставил свое оружие, но изощренным образом испортил его, забивши медный гвоздик в запальное отверстие и налив купоросной кислоты в ствол.
Нашли владельца жилья; заикаясь от страха, он рассказал о купце-англичанине, которому недавно сдал дом в аренду. Посол граф Киннуль и консул от лондонской Левантийской компании, вызванные к великому визирю, растерянно разводили руками. Не имея никаких сведений об этом подданном Британского Величества, они предполагали обман и происки врагов. Ибрагим-паша склонен был скорее им поверить, чем заподозрить во лжи — но матросы и городская чернь рассудили иначе. Неверные убили капудан-пашу! Вспомнили действительные или мнимые грехи прежнего английского посла перед оттоманским флотом, кто-то крикнул о желании инглизов владеть всеми морями на свете — и больше доказательств не требовалось. Бей неверных! Французам и голландцам тоже досталось, за компанию, но англичанам — больше всего. Европейский квартал в Галате взяли под охрану и спасли от разгрома янычары (хотя на свирепых рожах дрожащие негоцианты читали те же чувства, что у разъяренной толпы), а оказавшиеся вне его испытали на себе турецкое зверство. Счастлив был тот, кого просто поколотили и ограбили: других забили насмерть, отрезали головы и носили страшные трофеи на пиках. Стоящий в гавани 'генеральный' корабль британской Левантийской компании был разграблен и сожжен в отместку за турецкий фрегат. Раздавались крики, что надо бы наказать греков, которые тоже виноваты, что визирь изменник и потворствует христианам — но визирь нашел деньги, чтобы выплатить войску задержанное жалованье, и уговорил янычарских начальников навести порядок. Грабители разбежались; кто не успел — потерял голову.
Устрашенные англичане поспешили убраться домой на зафрахтованном судне. В пути выяснилось, что один из них перед событиями видел на берегу залива мнимого соотечественника, виновника их бедствий, и даже говорил с ним. Тот и впрямь бегло болтал по-английски, употребляя словечки, свойственные лондонцам; но легкий акцент выдавал иностранца, как и южная чернявость в обличьи. 'Француз?' — спросили очевидца. 'Скорее итальянец или еврей'. Слушатели взревели. Итальянские евреи из Ливорно давно уже стали их главными врагами, перехитрив хитрых англичан и ловко обратив в свою пользу прореху в Навигационном Акте, оставленную по интригам Левантийской компании. Задолго до того, как берега Альбиона показались на горизонте, готова была петиция, призывающая разрушить, как Карфаген, тосканский вольный порт, даже если это означает войну с покровительствующим ему Карлом Шестым.
Жизнь в Англии устроена так, что каждого британца, от министра до простого работника, лучше кнута подхлестывает слышное за спиною дыхание соперников, желающих занять его место. Да что там министры: даже король от этого не свободен! Он вынужден обдумывать каждый шаг, чтоб не сыграть на руку претенденту. В торговле с Востоком вот уже больше ста лет состязаются между собою Ост-Индская компания и Левантийская, вгрызшиеся в этот сладкий пирог с разных сторон. Ост-индцы, удовлетворенные парижскими уступками императора, стояли за дальнейшие переговоры и плавный дипломатический нажим; воинственные 'турецкие купцы' грозили испортить всю игру. У тех и других имелись сильные связи в парламенте. Прелесть, какая драка началась!
Тот, кто заварил эту кашу, смиренно сидел предо мною в позе скромного, но уверенного в хозяйском благоволении вассала.
— Выстрел прекрасный. И рикошет хорош. При первом Георге дружба с султаном была такая, что вот-вот с Сент-Джеймсских минаретов 'Аллах акбар' закричат. Теперь друзья моментально стали 'кровожадными варварами'. Время пройдет, опять друзьями станут — но зарубка останется. Британца изображать трудно было?
— Нет, Eccellenza. Пять лет в Лондоне кое-что значат.
— А стрелял кто?
— Маттео Беллинцони. Он из Тичино.
— Швейцарец, значит. Наш Вильгельм Телль. Что ж, дело исполнено блестяще. Ваши акциденции я удвою. Имей в виду, что появляться в Англии тебе какое-то время не следует. В Константинополе — тоже.
— Невелика потеря, господин граф. Есть еще служба для меня?
— Пока отдыхай. Сильные лекарства надо применять в малых дозах. О местонахождении сообщай торговому агенту в Ливорно. Понадобишься — найду.
В это самое время помянутый торговый агент провожал взором трехмачтовый корабль, устремившийся прочь от тосканских берегов по свинцовому зимнему морю. Даже сухопутный невежда узнал бы в нем точное подобие безвременно погибшего 'Агамемнона', а если б ост-индские директоры знали о его назначении, они позабыли бы вековую распрю с коллегами-левантийцами, чтобы в один с ними голос потребовать от Адмиралтейства защиты своих прав.
Близнец обращенного в пепел турецкого фрегата за полсуток преодолел сорок лиг, разделяющих Ливорно и Геную, и встал на рейде. Лодка, посланная от capitano del porto, вернулась с двумя пассажирами, принятыми более чем почтительно. В старинном палаццо, когда-то служившем тюрьмою для Марко Поло, а потом ставшем резиденцией банка, кредитовавшего императоров Византии, королей Кастилии и самого Христофора Колумба, засуетились служители. Отворились решетки в арке, облицованной тесаным серым камнем из руин венецианского посольства в Константинополе (подарок Михаила Палеолога, свидетельство торжества генуэзцев над извечными соперниками). К близкому причалу протянулась цепочка вооруженных людей. Повозки, запряженные крупными гнедыми конями, перевезли загадочный груз. Заметно осевший в воду портовый лихтер двинулся к кораблю. Матросы мигом основали тали, и крепкие кожаные мешки с печатями банка Сан-Джорджо без малейшей задержки перекочевали в трюм. Взамен из темных глубин его появились бронзовые орудия приличного калибра. Не прошло и часа после приема груза, как кренящийся под свежим ветром корабль покинул генуэзский рейд, неся все паруса, допускаемые погодой, и опережая любые вести о себе.
— Вампиры! Кровопийцы неупокоенные! — Антверпенский негоциант Якоб Малькамп, один из семи директоров Остендской компании, кипел обидой и негодованием. — У меня нет иного имени для наших соседей! Кто бы мог предсказать, что англичане, голландцы и французы, глубоко ненавидящие друг друга, столь тесно соединятся, дабы вытеснить нас из индийской торговли! Вот послушайте, Ваше Сиятельство, что пишут эти негодяи.
Он раскрыл непереплетенную брошюру с кричаще большими буквами заглавия на первой странице: в Англии так издают политические памфлеты. Вздохнул, успокаиваясь. Прочел, с листа переводя на французский:
— 'Фландрия была, на протяжении ряда веков, главным центром коммерции христианского мира. Среди народа, настолько трудолюбивого и деятельного, вкус к широкомасштабным предприятиям легко может возродиться. В этом случае не пройдет и столетия, как ост-индская торговля, составляющая приводное колесо всей коммерческой системы Европы, окажется полностью прикована к Австрийским Нидерландам и, вероятно, большая часть европейской торговли последует за ней'.
