А на столе — небольшая каменная чашка и нож со сточенным лезвием. Лежит такой интересный, не металлический, каменный, черный как ночь, острый, как бритва, даже на вид.
Это чего они собрались тут делать? Ай, я так не играю, пустите меня отсюда! Чучело же говорил, не убьют! А сам вон в строй фоморский ушел. Стоят там, как статуи безмолвные, все в этих своих черных доспехах, только глаза из темноты поблескивают.
Ой, страшно! Ой, что им всем от меня надо!
Фебал Арвайд отошел от камней. Мелок на стол положил. Ухмыльнулся, гад, и рывком оторвал рукав от моей бедной рубашки.
Атрейона не вижу, сзади стоит, за плечо меня держит, ситуацию контролирует.
А дядюшка взял нож и чашку. Прижал чашку к моему предплечью, где рукав сорвал. И медленно-медленно провёл ножом по коже.
Я закусила губу, чтобы не заорать от боли. Неглубоко резал, не вены, просто надрез — тонкий, болючий... От того, что не резко резал, еще больнее, а уж морда у него какая довольная... Бурлящая кровь выплеснулась в подставленную чашу, я видела, как она там беснуется и плещется сама собой. И потихоньку успокаивается.
Ворон торопливо плеснул кровью на камни-трилиты. И заговорил что-то непонятное, напевное. Заклинание, видимо, что ж еще. Голос его то понижался, то взвивался аж на фальцет. Меня окатило леденящим холодом, пахнуло гнилью, словно из мусорного бака.
А между камней заклубился серебристый туман, вроде того облака, в которое уходил дракончик. Портал открывается, догадалась я. Не дыра в земле, портал магический!
Сука!— завопила я, больше не сдерживаясь.— Тварь бешеная! Ненавижу!..
Ворон сбился с ритма, свечение стало гаснуть. Обернулся, с размаху треснул меня по лицу. Я заверещала еще громче, дядюшка в ответ снова размахнулся.
Атрейон молча перехватил его руку, отшвырнул его. А мне попытался зажать рот. Я привычно уже щелкнула зубами, снова укусила его за ладонь.
Молчи!— зашипел Атрейон, сдавливая мне челюсть, зараза, пальцы у него, как железные.— Если хочешь жить, молчи!
Я заткнулась. Дядюшка начал заклинание заново. Почти угасшее сияние вновь вспыхнуло. Туман окутал весь трилит, на котором светились символы, нарисованные мелом, сквозь туман просвечивали. А между камней появились смутные фигуры.
Они выходили из облака-портала медленно, едва шевеля ногами. Тощие измученные женщины с мертвенно-бледной кожей и заостренными ушами. Хилые дети, совсем мало их, одни глаза на лицах. Воины в доспехах, высокие, рослые, но такие худые. Скулы едва кожу не прорывают. Долго шли, много их было, несколько сотен. Ворон, не прерывая пения-заклинания, снова резал мне руку, собирал кровь, плескал ее, волнующуюся, на камни. А я молча, не сопротивляясь уже, круглыми от ужаса глазами смотрела на выходящих. Даже про боль забыла от ужаса.
А рядом так же молча, едва дыша, стоял Атрейон, совсем, кажется, забыв, что рот мне зажимает. И лицо у него было такое... измученное.
И так же молча смотрели остальные фоморы-стражники. Я только заметила, как они пропускают к выходу своих соплеменников, и иногда, словно тайком, осторожно соприкасаются кончиками пальцев с кем-то из женщин.
Лишь когда в портале показалась кучка стариков, совсем дряхлых на вид, Фебал резко замолчал. И больше не стал резать мне руку. Свет стал гаснуть.
Не все успели!— вскрикнул Атрейон.— Арвайд, пой!
Кому нужно старичьё. В следующий раз пойдут. Если доживут...— равнодушно отозвался Фебал.
Не доживут...— бессильно прошептал Атрейон.
Свет угас, камни стали мёртвыми. Старики не успели выйти. Кому они нужны, как он сказал. Зачем ему старики, корми их, пои, а толку от них нет, не то, что взрослые воины, и женщины, родящие новых воинов.
Какая же ты сука, дядюшка,— с трудом выговорила я, в голове мутилось от потери крови, рука, вся изрезанная, онемела.— Как так можно... Тебе что, крови моей стало для них жалко? Так моя же кровь, не твоя!
Фебал мазнул пальцем по дну чаши и, повернувшись ко мне, улыбнулся. Медленно облизал кровь с пальца.
Жалко, Аннис Арвайд, жалко,— произнёс он.— В тебе ее, к сожалению, не так много, чтобы тратить попусту.
Эх, далеко стоит, пинком не достать. Да и горло пересохло, язык, как валик деревянный, нечем плюнуть.
Уводите ее,— приказал Фебал стражникам.
Пока Атрейон отстегивал мне руки, я успела прихватить забытый мелок и нарисовать задуманное, прямо на отполированном камне стола. Хе-хе, он, по-моему, специально медлил с левой рукой, которую резали, очень осторожно, чтобы не потревожить раны. И одним глазом косился на художества. Я уж расстаралась, добавив мельчайшие подробности, лучше, чем на заборе вышло. И чтоб не осталось никаких сомнений, подписала кельтскими рунами, сочетав это слово с именем Фебала. Аж сама порадовалась.
Подошедший Чучело вытаращил глаза и задержал дыхание. Ухватил меня за здоровую руку и поскорее вывел из Зала Ритуалов.
* * *
Лина принесла мне тёплую курточку. Утром после ритуала..
Что, дядюшка расщедрился?— презрительно спросила я, даже не желая касаться подачки.
Он правда твой дядя?— удивлённо спросила Лина.
Правда, правда. Чтоб он провалился, такой родственник.
Так значит, ты действительно княжна Арвайд? Пропавшая дочь Прекрасной Рианнон?
Угу.
Ох, добрый Дагда... Значит, господин Киаран и правда дождался своей невесты нареченной...
Лина!— возмутилась я.— Я в тюряге! И скоро сдохну! Какая уже разница, кто я! Меня уже на опыты вот пускают, а скоро совсем того...
Я... не могу помочь...— глаза ее наполнились слезами.— Бедная госпожа... что я могу сделать...
Ничего. Успокойся, Лина,— я погладила ее по руке.— Уноси эту тряпку позорную, скажешь дядюшке, что я ему в очи бесстыжие плюю... То есть, нет, конечно, просто унеси.
Но это не он велел!— заморгала Лина.— Он вообще такими мелочами не интересуется!
Не поняла?..
Это фомор попросил передать, тот, что недавно сменился.
Чучело Гороховое мое?— опешила я.
Кто?
Ой, да это я так, обзываюсь. Не обращай внимания.
Вот так раз. Запомнил, что я мёрзла. Побеспокоился. А я его Чучелом обзываю. Нехорошо...
Лина убежала за завтраком. А я вспомнила, как, приведя меня в мою комнату, Чучело бережно перевязал мне изрезанную руку. Я это едва заметила, потому как хреново мне было жуть. Намёрзлась, устала, крови сколько выцедили, по морде дали... Веселая ночка была. Ну, зато хоть спать не пришлось, везде есть свои плюсы.
Лина принесла еду. Снова каша, хлеб и вода. Блин, достали. Что за произвол? Где силы взять, чтоб кровь восстанавливать? Я дождалась, пока она уйдёт, чтоб не подставлять под горячую руку, села под дверью и принялась лупить по ней ногами и орать.
Сволочи! Сатрапы! Изверги!— орала я, а это я умею! — Требую нормальной жратвы! Даешь фруктов заключенным! Мы, политические, тоже люди! Тьфу ты, магические!..
Чего ты кричишь?— осторожно заглянул в окошечко Куколка. Осторожно, потому как плевка словить не хотел. Я их тут всех в страхе держала.— Только что кормили ведь...
Хреново кормите, загнуться можно от такой кормёжки!— ответила я и снова забарабанила в дверь ногами, ну, не руки же себе отбивать. Заорала лозунги:— Даешь мясо в массы! Витамины — страждущим! Женщинам, детям и инвалидам — деликатесы вне очереди!.. Я — женщина, дитё и инвалид, вон как нарезали,— торопливо пояснила я Куколке.
Ох, Мать-Тьма,— вздохнул тот из-за двери.
Где-то через час мне это надоело, да и голос сел. Я пошла попить водички, твёрдо решившая, отдохнув, продолжить забастовку заключенных.
Щелкнул замок, и кто-то вошел. Я оглянулась, облилась водой из кружки.
Только не плюйся!— торопливо воскликнул Атрейон, выставляя руку.— Если так хочешь, лучше укуси!
Мда... Весь Каэр Глас заплевала, талант прямо. Все фоморы трясутся мимо моей двери проходить. До вчерашней ночи с интересным ритуалом, я только и делала, что стерегла проходящих и плевала во всё, что движется. Стражники мои в углу прятались, а остальные мимохожие жались к стеночке, наивные, коридор-то узкий.
А ты чего припёрся? Позлорадствовать?— спросила я.
Нет.
На нем не было доспехов, свободная туника с двойными рукавами, узкие замшевые штаны, сапожки высокие. Блин... какой же он худенький, оказывается, а я-то думала... И не таким высоким уже казался, без шлема. Всего на полголовы меня выше.
И он протягивал мне яблоко.
Вот, держи. Ты же просила фруктов...
Что так щедро-то, аж целое яблоко!— фыркнула я.
У нас мало еды.
Я замерла, и перед моими глазами снова стали проходить толпы измученных женщин и детей, у которых кости просвечивали. Твою ж дивизию... Так они там от голода умирают... Вот что имел в виду Чучело. Вот почему они так рвутся оттуда. Не за властью, выжить хотят...
Анья...— всё настаивал Атрейон.— Бери. Не бойся, оно не ядовитое, какой мне смысл тебя травить?
У меня даже и мысли нет тебя бояться,— буркнула я. Мне стыдно было брать это яблоко, лучше бы он его ребенку какому отдал...
Я уже заметил, что ты никого не боишься,— усмехнулся Атрейон, и впервые мне их зубы не показались некрасивыми.
Он вложил мне в ладонь яблоко и осторожно коснулся моего перевязанного предплечья.
Анья, дай я посмотрю. Я принес мазь целебную, чтоб быстрее заживало.
Зачем?— с трудом фыркнула я.— Чтобы было место для новых порезов? Сколько еще вы будете меня резать?
Портал можно открывать лишь в определённые ночи. Арвайд сам мог открывать только раз в месяц, в полнолуние. С твоей помощью...— он нервно сглотнул,— с помощью твоей крови... раз в неделю... Ты можешь спасти мой народ.
А твой народ завоюет и поработит мой...— сказала я.
Ты когда-нибудь держала на руках умирающего ребенка? Своего сына?— прошептал он, смотря мне в глаза.— Нам не нужна власть. Мы заключили Договор с Арвайдом, чтобы получить шанс выжить. Мы обещали ему королевство.
Он схватил мою руку, почти грубо сорвал с нее повязку, достал из кармана баночку и принялся мазать мои раны.
Я буду лечить тебя, даже если ты этого не хочешь. Чтобы ты вывела мой народ. Чтобы жила, пока не выполнишь это.
Я отвернулась, пока он лечил мою руку, стараясь удержать слёзы. Еще пять недель до Самхейна. Пять недель осталось мне жить. Самхейн, колдовская ночь, прообраз американского Хеллоуина, ночь, когда воздух наполнен магией, а все потусторонние существа свободно гуляют по земле. Все самые сильные ритуалы проводят в Самхейн, потому как легче.
Что произойдет в Самхейн? Что вам надо?— глотая комок в горле, спросила я.
Мы сломаем древние оковы, и на землю вернётся Бог-Король Балор,— ответил Атрейон.— Мой отец.
Я умру?— спросила я.
Не знаю,— отвёл взгляд Атрейон. — Ритуал будет длиться всю ночь. Слишком сильны заклятья сидов, удерживающие отца в нашем мире.
Ясно. На всю ночь моей крови не хватит, чтобы для жизни что-то осталось. Мог бы и прямо сказать, а не это несчастное "не знаю".
Потом он ушел. Я расстроенно повертела рукой, от мази боль почти утихла, притупилась. Скоро как новенькая будет, можно опять резать, вон сколько места.
* * *
Аннис, знаешь, как наши тебя называют?— с усмешкой спросил Куколка, увидев мое унылое лицо из-за решетки.
Откуда бы...— отозвалась я.— Я думала, вам вообще запрещают со мной разговаривать.
Нет, только заходить запрещено,— Куколка ухмыльнулся, миловидное лицо его стало еще симпатичнее, чем обычно.— С тобой поговоришь... Злая и плюёшься...
Это я-то злая?— обиделась я.— Я вообще-то в плену. Мне положено гадости делать своим тюремщикам!
Нам тоже не очень-то нравится наша роль, особенно подчинение Арвайду,— прошептал он.— Знаешь, сколько наших он убил ни за что ни про что? Его все боятся, кроме разве что принца Атрейона...
Нечего было с этой скотиной связываться,— фыркнула я.
Это наш единственный шанс на выживание,— покачал головой Куколка. Он помолчал несколько секунд, потом произнёс:— Мы благодарны тебе за вчерашнюю ночь. Все наши знают, что ты заступалась за наших стариков. Это было бесполезно, но мы понимаем... Ни ты, ни Атрейон, ничего не могли сделать...
Я не понимаю, Куколка, почему... Вы же бессмертные существа, вы же как сиды... Почему... вы же не должны стареть!— растерянно сказала я.
Мы такими были, Аннис. Четыре тысячи лет во тьме изменили нас. Мы стали смертны. Мы едва дотягиваем до сотни лет... И буквально за несколько дней стареем. Те, кого ты видела, не доживут до следующего открытия Врат. Сотня лет юности и силы, и почти мгновенное разрушение...
Страшно...— прошептала я.— Но вы же маги, разве вы не можете исцелить...
Увы. Мы вовсе не маги. Магов у нас осталось всего двадцать, и один из них Атрейон. А эта старость, эта болезнь... она не лечится даже магией. Думаешь, мы не пытались? Даже наш Бог-Король бессилен перед этими изменениями, проникшими в нашу кровь.
И вы решили, что вернувшись в родной мир, сможете избавиться от этой напасти?
В том числе.
Куколка с усилием выдавил улыбку, решив сменить тему:
Все очень порадовались твоему таланту художника, Аннис. Арвайд от злости там чуть весь Зал Ритуалов не разнёс. Хорошо, хоть Атрейон успел прикрыть воинов от его гнева.
Я старалась,— ухмыльнулась я. Похоже, Чучелко всех знакомых известил о моих рисунках. Аж самой приятно.
Наши называют тебя Чефф,— хмыкнул он.
И что это?— моргнула я. Точно, я уже пару раз слышала это непонятное слово от проходящих фоморов, только не подозревала, что это обо мне.
Там, где мы родились, есть такой маленький зверек,— ехидно сказал Куколка.— Всего по колено ростом, пушистый, с огромными светящимися глазами. Даже лучшие охотники предпочитают встретиться с огромным монстром, чем с чеффом. О его свирепости ходят легенды, он не поддаётся приручению и может победить существо гораздо больше себя.
У него такие зубы или когти?— засмеялась я польщенно.
Нет. Он плюётся ядовитой слюной,— ответил Куколка.
Я захохотала. Ну, точно. Хорошо, у них верблюдов не водится, а то бы и так обозвали.
Глава 21.
Отмщение
Прошла еще неделя, еще один Ритуал. Атрейон снова заходил меня лечить. Разговаривать со мной он не стал, поторопился поскорее закончить лечение, и вышел, не обращая внимания на мои вопросы, которыми я его засыпала. Я на него аж обиделась.
Я познакомилась с некоторыми своими охранниками. Они действительно называли меня Чефф, твою ж дивизию... Чучело, оказывается, звали Роирриа, а Куколку Ллейган. Фамилии я их тут же забыла, а имена переделала в Рорика и Лёлика. Эти трое — Рорик, Лёлик и Эдик, вроде как совсем по-дружески ко мне относились. Жаль только бежать не помогут. Дружба дружбой, а табачок врозь, тот же случай. Они были слишком практичны для этого. Насколько я понимаю, главной чертой всех фоморов была именно практичность, даже не гордость, как у сидов. Четыре тысячи лет в лишениях вытравили из них всякие глупости, вроде безответственности и ложных иллюзий. Может, они и сочувствовали мне где-то в глубине души, но бежать не позволят.
Жалела меня только Лина. Искренне, по-женски, со слезами и причитаниями. Честно говоря, это больше раздражало, чем холодная практичность фоморов.
