Двадцать отражений лжи

Этому выродку плешивой мышовки, видите ли, было безумно жаль пускать в расход такой роскошный и уникальный экземпляр, как я, если был хотя бы мизерный шанс пристроить его к общественно полезному труду. Была только одна проблема — к сотрудничеству я не склонялась и на перевербовку не велась. Поэтому "экземпляру", так сказать, удалили когти и заставили пахать на Корпус в принудительном порядке.

Не касайся это меня — поаплодировала бы стоя.

По всем документам и показаниям очевидцев я умерла в тюрьме. Во всех докладах, отчетах и архивах — фальшивые данные биометрии, генной карты и такое же фальшивое лицо. Кроме одного личного дела, в закрытом архиве Командора — но и эта писулька не удержала бы меня на привязи, будь я свободна и сильна.

Конечно, он понимал и это...

Та сеть, что достигла почти совершенства и заменила мне настоящую, была выдрана с корнем и сгорела на огне зачисток и расстрельных бригад. Личность сначала пытались стереть, потом — переписать. В те времена ни того, ни другого делать толком не умели, да и я была далеко не простым материалом. Мое сознание не поддавалось, и его ломали почти хирургически. Почти получилось.

Дальше все растворяется туманом: я все-таки тронулась, хотя думала, что это произойдет гораздо раньше. Из памяти исчез месяц, который я закончила с искалеченным сознанием, нашинкованным на лоскуты и кое-как собранным обратно. Обнаружила у себя пару новых и страшно мешающих качеств, еще большего количества полезных недосчиталась. И — сплошные блоки безопасности и моральные установки. Места для собственных мыслей практически не оставалось.

Должно быть, так и было задумано.

Впрочем, когда я осознала, что со мной сотворили, мыслей и не было, только звериная слепая ярость. Тело принудили навеки застыть в одной-единственной форме, которой в последние годы я пользовалась чаще всего — гуманоидной, бескрылой. Сознание тоже застыло, закостенело, потеряв гибкость и легкость. Да, этот процесс шел к тому времени уже много лет — сознание риалты, когда-то струящееся потоком воздуха, изменчивое, легкое, всепроникающее, через пятьдесят лет статичной сети уже мало отличалось от созданий, ее заполняющих. Но тогда я стала калекой, не способной даже заговорить с камнем, потерявшей доступ к трем четвертям собственной силы...

Я была слепа, глуха, бескрыла... и стала безотказным и самым эффективным орудием для многих поколений Командоров, последовавших за Филином. Филином, оказавшимся слишком успешным, чтобы умереть в своей постели. Стоя над его трупом, я готова была выть от досады: неизвестные злопыхатели осуществили то, что я страстно желала сделать собственными руками. Планы мести оставались моими главными стимулами к жизни, но сволочной Командор лишил меня и этой радости.

С тех пор ничего не изменилось. Непрекращающаяся череда особых дел — вот, собственно, и все, что в ней осталось. Меня передавали по наследству, как фамильный меч. Впрочем, нет, не меня. Мою жизнь, заключенную в старый считыватель — личное дело, заполненное ровными рядами букв.

Мое имя слишком хорошо помнят даже сейчас. Его могут забыть во всем мире, но его не забудет Корпус. Стоит шепнуть слово — услышат все. И многомиллионная организация вспомнит, что Вира Нейн едва не втоптала Корпус в грязь.

Раньше у нас очень любили показательные казни. Процесс охоты на ведьм как священное знамя, поставленное во главу угла. Это сплачивало, это заставляло загораться глаза. Ведьмы измельчали и блеск из глаз ушел.

Чем больше лет проходит, тем ярче загорятся глаза от пламени костра, на котором могут сжечь меня. Каждый новый Командор, принимая должность, грозит мне показательным процессом, если вдруг пиратка решит тряхнуть стариной. Я даже не вслушиваюсь в очередные угрозы. Через столько лет я знаю, на что способен Корпус и на что — я. И — что не имею шансов выжить в этой войне.

Будь я тогда здорова. Будь не одна...

Губы сложились в насмешливую ухмылку. Я уже не одна, и довольно скоро буду здорова. Забрать компромат на меня — не такое уж большое дело. И вот тогда мы посмотрим...

Затрезвонил переговорник — резко и требовательно, будто Филин на том свете услышал о моих планах и снова решил их испоганить.

— Ну что еще?!

— Шеф, вы что, заснули? — из наушника раздался удивленный голос Чезе.

— А что — не должна?

— Ну я не знаю... Тут корабль с Алееры прибыл, а вас среди встречающих я что-то не вижу. Передать, что заболели?

— Великие Создатели! — я вскочила на ноги. — Ив!

Через семь минут я уже была на посадочной палубе, не переставая поминать себя последними словами. Вот вам прямое доказательство того, что, вспоминая о прошлом, не нужно увлекаться. Забыть напрочь, что сегодня возвращается Ив...

Видимо, что-то не так с этим именем — и один, и второй Неро выбивают меня из колеи, даже если существуют только в воспоминаниях.

Раскрасневшаяся от быстрого шага, а еще больше — от стыда, я неловко поздоровалась, отвесив Иву официальный поклон, и уже через секунду, сообразив, что делаю, окончательно растерялась. Ив искренне старался сгладить возникшую паузу, но... Из его глаз на меня смотрела тревога — тревога о чем-то, к чему он намеренно не желал меня допускать. Это стало ясно после первых же вопросов, по большей части дежурных, но все же...

Так долго ожидаемая встреча как-то скомкалась, увяла в банальных разговорах и смущенных паузах.

— Ким, что-то случилось? Пока меня не было?

Я пожала плечами. Натянула на лицо улыбку, рассказывая о наконец-то завершенном деле, о провалившейся вражеской диверсии, о том, что весь блок ходит зеленый от усталости... О любых мелочах, не имеющих значения, но заполняющих паузу. Через полчаса Ив был вызван с докладом к координатору отдела и ушел, пообещав заставить меня отдохнуть как следует.

От безысходности и сознания вины хотелось плакать.

Как же это случилось?...

Ведь я не хотела, Ив, правда, не хотела. И сейчас не хочу. Лучше тебя у меня не будет никого и никогда. Неправильно все это, глупо... Как же я без тебя, без солнца, сияющего для меня одной, без крыльев, которые мне дает твоя любовь? Неважно, что крылья у меня скоро будут свои собственные, все неважно... Я ведь люблю тебя, на самом деле люблю.

Я закрыла глаза и стиснула зубы.

Но как я без того единственного, который поймет меня лучше, чем я сама? От которого не нужно ничего скрывать — и ничего объяснять тоже... Того, кто закроет своей спиной от чего угодно, и всегда где-то рядом — когда это действительно нужно, даже когда его об этом никто не просит...

Вот так все неправильно, тяжело и глупо. Вы доверяете мне — оба, а я... предаю обоих.

Нет ничего хуже предательства, я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Так что выбирай, риалта, и выбирай до конца.

Но как понять, какое из двух одинаковых предательств на песчинку больше?...

* * *

Два дня жизнь текла по инерции, как, впрочем, и работа. Документы со всего блока постепенно накапливались в моей портативке, агенты отоспались и перестали напоминать заключенных зон особого режима. Исчезли круги под глазами, замедленность движений, постепенно рассеивалась и атмосфера общего траура, нависшая над блоком: здесь работали профессионалы. Но ни о какой вечеринке, которой в любом другом случае наверняка отметили бы окончание такой длительной и ответственной операции, не могло быть и речи.

Пешша благоразумно не трогали, хотя вел он себя на удивление благоразумно. Мне было бы спокойней, если бы он диссидентствовал и грубил. Даже если бы ушел в запой. Чезе был слишком занят организационной работой, поэтому к Пешшу я приставила Алиссондру, за сезон уже сроднившуюся с ролью няньки. Да и сама наблюдала за ним украдкой, боясь срыва. А он — странно — наблюдал за мной. Почему?...

Каждый день я ждала, что Пешш подаст заявление об уходе или очередном переводе в другой блок — ведь к нам он пришел только из-за Марлен... Вот еще одна загадка: кем все-таки была ему эта такая хрупкая — и такая сильная девочка? Неужели действительно сестрой?...

Я так и не спросила, хотя времени было достаточно: единственной моей обязанностью остался общий контроль за чужой работой. Эрро дал мне неделю на приведение документов в порядок, и можно было бы расслабиться... Если бы меня не разрывало на две части — две по-прежнему абсолютно равнозначные части.

Не знаю, чувствовал Ив это или нет, но он стал еще внимательнее, и почти от меня не отходил.

А Неро пропал. Сразу же после прилета на базу.

"Создание неравных условий", кажется, это называется так. Ведь, чтобы сделать правильный выбор, условия должны быть равны?...

На ужине мы с Ивом сидим за столиком в дальнем закутке столовой, и он, как всегда, улыбается мне. И от одной этой светлой теплой улыбки я чувствую, как руки обращаются в крылья. Разве одно это не значит, что все по-настоящему, все правильно?...

— Что с тобой? — тихо спрашивает он.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Ты стала такой... задумчивой? Скажи, — Ив колеблется, и со слабой извиняющейся улыбкой заканчивает: — Я волнуюсь за тебя. Ты изменилась. На тебя никто не мог оказать влияния?

— Влияния?... — опускаю взгляд в тарелку с десертом. Знал бы ты... — Думаешь, оно есть?

— Иногда я вижу такие вещи. Иногда ошибаюсь, — он замолкает. — Может, дело в амулетах, которые ты носишь. Я посмотрю?

— Смотри, — тяну за сплетение шнурков, вытаскивая амулеты из ворота рубашки. — Это влияние — какое оно?

— Не очень хорошее, Ким, — поднимает на меня неожиданно серьезный взгляд. А после опускает глаза на россыпь металлических кругляшей. Вытаскивает тот самый, в переплетающихся змеях. Едва заметно хмурится: — Откуда это?

— Со Станайи, — аккуратно откусываю кусочек пирожного.

— Лучше не носи.

— Почему?

— Станайя — святилище, заповедник, источник могущества — как хочешь назови, но это не светлый храм, — Ив опускает глаза на гладкую матовую поверхность стола. — Ремены — единственный народ, у которого главой пантеона стала богиня войны. Мар'яар — неплохая богиня-покровительница только для убийц и солдат на передовой, и, если ты не проливаешь реки крови, ее подарки лучше обходить стороной.

— Буду знать, — оставляю наконец пирожное в покое — есть расхотелось. Реки — это сколько? Сотня? Две? Три? И считаются ли прошлые заслуги?... Упрекнуть мне себя не в чем — но с нашей, пиратской, точки зрения. Никогда не видела ни смысла, ни удовольствия в лишних смертях, предпочитая тщательную подготовку и шантаж расстрелу экипажа штурмуемого корабля в полном составе, вот только не всегда удавалось решить дело полюбовно. В перестрелке с нагрянувшим полицейским патрулем или незамеченными при разведке катерами охраны не до тонкостей морали, выдернуть бы из-под пуль собственных солдат... — Откуда ты все это знаешь?

И что будешь делать, если узнаешь, с кем сидишь за одним столом?...

— Ну... — Ив неожиданно улыбается, и я, как зачарованная, наблюдаю, как загораются теплым светом его глаза. — Я все-таки ремен. И даже в некотором роде аристократ. Кому еще знать такие вещи.

— Ты прав. Иногда я об этом совершенно забываю...

Ведь если подумать... Это было давно. Все уже давно по-другому — и я другая.

Мы сидим за маленьким столиком и разговариваем о чужих легендах, о темных богах и светлых храмах, которые тоже есть на свете. А я смотрю на его лицо, на светлую мальчишескую улыбку, глаза, в которых было столько искренней ласки и заботы, и понимаю, что мой астар передо мной. Небесное сияющее создание, слишком правдивое и искреннее, чтобы я была его достойна.

Но другого мне не нужно.

Ведь правда?...

* * *

Затишье затягивалось. Эрро не торопил с началом нового дела, не требовал срочной командировки в столицу. Видимо, политическая карта в очередной раз сменила конфигурацию.

Не люблю политику — слишком непредсказуема и зависима от мелочей.

К сожалению, мое положение зависело от них же. Та самая политика не давала мне проводить дни спокойно и благостно — ведь я, похоже, все-таки смогла выбрать... Чтобы убедиться окончательно, нужно было всего лишь еще раз увидеть Неро — и расставить все точки над и. Но храбрости у меня оказалось куда меньше, чем в свое время у Марлен — я не решалась даже на кофейные посиделки с Таном, убегая сразу же после сеансов лечения. Это было нетрудно — его жизнерадостность опала, как огонь под наброшенным одеялом, и говорили мы теперь исключительно на деловые темы.

Кэфаи, к слову, чувствовали себя превосходно.

А вот политика действительно осложняла жизнь... Слишком непрочно положение Эрро, а сменится Командор — сменится все. В том числе и сейф, в котором беспечно хранятся древние тайны. Нужно решать, что делать с собственным досье, и решать быстро. Но... если жизнь начнется с чистого листа, ничему старому в ней не будет места. Быть может, даже Иву.

В тот день, когда он узнает правду, когда узнает цену моей жизни, я могу потерять его. А потому — я хочу быть свободной? Действительно хочу?...

Был и другой путь — путь легальной свободы, полученной из собственных рук Эрро. Никто не будет мешать мне вести тихую добропорядочную жизнь исследователя при Академии, и, кто знает — может, даже выйти замуж... Видеться с Ивом, пусть и не часто, но регулярно — Корпус не монастырь, у многих агентов есть мужья и жены на "большой земле". Даже дети.

Красивая картинка, но нереальная — для этого придется сдать Неро Командору. Пусть я и выбрала Ива, этого не будет. Тем более, что я выбрала Ива.

Страшно проверять любовь на прочность. Не свою — чужую. Но где взять силы, чтобы отказаться от лелеемых столетиями желаний и признать, что они потеряли значение? Или сказать, что теперешние желания мимолетны, свобода же — навсегда?...

А может, просто поверить, что любовь — это и доверие тоже? Что тот, кто тебя любит, поймет, почему ты поступала так, а не иначе?... И если любовь действительно может помочь перешагнуть через собственную суть, то разве не может она перешагнуть через прошлые грехи? Ведь я верю тебе, Ив, ведь не спрашиваю, кто ты и почему живешь не под своим именем...

В колебаниях прошло два дня. На третий от Неро пришла короткая записка: "Эрро смещают со дня на день. Будем тебя вытаскивать, пока не поздно — так что есть разговор. Подходи после работы".

Знак свыше, не иначе... Ну что ж, разрубать узлы — так все вместе.

Вместе с запиской пришла карта — все-таки есть у него слабость к секретным логовам на технических этажах... Я слабо улыбнулась, проводя пальцами по остроносым стрелочкам. Незачем тянуть — и так все затянулось дальше некуда.

Ждать конца рабочего дня я не стала — все равно саму работу не разглядишь и в микроскоп. Схема не подвела — в одном из коридоров архива быстро отыскался люк, ведущий на самый верхний, технический уровень. Несколько минут — и под ногами уже стелется запутанный клубок кабелей, силовых линий и труб. Этим путем, судя по всему, ходили часто — пыль осталась разве что на потолке. По этому следу я и дошла до аккуратно замаскированного, но не заблокированного люка в стене.