Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Скеро шагнула к Ивик и хлестнула её по щеке, Ивик заплакала — механически, без всяких чувств, как дорогая дарайская кукла.

— Ты гадина! — в лицо ей крикнула Скеро. — Это же враг!

Ивик выпрямилась неторопливо. Теперь бояться было уже нечего, хуже не будет. Всё, что можно испортить, — уже испорчено.

— Это враг, Скеро. А Библия учит любить врагов своих. Можешь меня бить, если хочешь.

Ссылка на Библию подействовала на Скеро убийственно. Ксата побелела.

— Шендак, какая ты чистенькая, какая умная! — с отвращением выговорила она. — Тебе не гэйной надо быть, а монашкой в монастыре. Тебя к Медиане на выстрел подпускать нельзя. Вон иди психологом в Верс работать. Ты своей правильностью так подследственных достанешь, никаких пыток не потребуется.

Дана вдруг подскочила к Скеро.

— Скеро, не надо, правда, — волнуясь, заговорила она, — мы же всё понимаем... и ты права. Всё равно его убить надо было... Ты всегда всё берёшь на себя. Но Ивик тоже... ты пойми...

Ивик содрогнулась от того, что показалось ей предательством. Скеро — права? Дана правда так думает? Да ведь сама она никогда бы... да она просто лизоблюдка!

Сама Скеро вряд ли слышала Дану. Она смотрела только на Ивик, и накал ненависти в её взгляде был невыносим. Ивик вдруг почувствовала, что взрывается изнутри.

Она заорала на Скеро. Это была истерика.

— Я чистенькая? Да нет, Скеро, я такая же, как все. А вот ты сволочь! Ты сволочь и садистка! Это тебя нельзя подпускать... это из-за таких, как ты, войны бывают! Тебе бы лучше в Дарайе родиться, там бы тебе позволили всё, что тебе нравится! А Дейтрос — христианский мир! А ты, ты всегда была сволочью! И, шендак, ты весь наш сен развалила! Хуже тебя вообще нет! Ты хочешь, чтобы перед тобой все пресмыкались, все — и все пресмыкаются, да, они уже забыли, что они личности, люди, не хуже тебя — все должны перед тобой унижаться и лебезить! Ты вообще хоть кого-нибудь кроме себя замечаешь вокруг?

Ей было стыдно, так нельзя себя вести, она истеричка, и вопли делают её только смешной — но остановиться не получалось. Лицо Скеро постепенно приобретало всегдашнее спокойно-насмешливое выражение.

— Ты думаешь, что если ты такая талантливая и яркая, так тебе всё позволено? И твои подпевалы тебя всегда оправдают — как же, у неё темперамент! Так вот нет, не всё позволено! И то, как ты надо мной издевалась на втором курсе, — думаешь, я забыла? А я что, дараец, враг — какого шендака ты это со мной делала? И ведь ничего, когда в бой вместе попали, я вдруг не такой уж плохой оказалась, правда? Вот только извинений я от тебя не услышала. Да и не надо мне извинений, Бог с ними — но хоть бы ты относилась по-человечески! Нет, ты только тех рядом терпишь, кто делает вид, будто ты идеал без недостатков. Равных отношений ты не признаёшь, ты их в жизни не видела! Ты не знаешь, что такое нормальная дружба. Считаешь себя лучше всех? Ради Бога. Только без меня, пожалуйста!

— Закончила? — спросила Скеро презрительно. — Теперь меня послушай, лапочка. Ты тут про Библию что-то вякала. А в Библии сказано — так как ты не холоден, и не горяч, а тёпл, то извергну тебя из уст моих. Так вот, это про тебя. Ты тёпленькая. Такие, как ты, ни Богу, ни людям не нужны. Да, наряды остаются в силе.

Она вскочила на "лошадку", скомандовала "За мной!" и взмыла в воздух. Рица, Кор и Лоренс — следом. Ивик осталась стоять, рядом с ней задержались Марро и Дана.

— Не расстраивайся, — неуклюже сказал вдруг Марро, — ты права. Кому-то надо было её остановить. Но мы все, как дураки, побоялись соваться, а ты... это настоящий поступок.

Ивик слушала, не веря своим ушам, и никак не могла унять позорные слёзы. Потом обернулась к Дане. Гнев снова вспыхнул.

— А ты что? Давай — лети, догоняй... свою новую подругу!

— Ивик, — беспомощно сказала Дана, — мне что, разорваться, что ли?

— Ты же считаешь, что она права!

— Да... по-своему. И ты тоже... по-своему. И она мне не подруга, ты же знаешь... просто... ну правда её жалко иногда.

— Её жалко?! — задохнулась Ивик. — А меня тебе не жалко, да? А дорша этого, пацана, не жалко? А вот её жалко?

— Пойми, Ивик, она только внешне такая... на самом деле она очень в себе не уверена и всего боится.

— Это она-то боится?!

— Да... я чувствую. Она потому и... ты её сильнее. У тебя стержень есть внутри, а у неё — ничего.

— Да ни шендака себе слабенькую нашла, — пробормотала Ивик. Обида — теперь уже на Дану — жгла её изнутри. Конечно-конечно, это очень по-христиански. Смотреть, как твою подругу оскорбляют, бьют — не так уж больно, но нестерпимо обидны были эти удары, — и при этом ещё жалеть обидчика. Ивик от бессилия только махнула рукой.

— Полетели, девчонки, — сказал Марро, — отстанем.

— Конечно, ты права, — решительно сказала Ашен, — она омерзительно поступила! Ладно ещё в Килне... тоже неправильно, но хоть можно понять, все ожесточились. Но в этой ситуации! А ты молодец, что не промолчала. Может, в следующий раз она сама задумается!

Ивик готова была разрыдаться от облегчения и признательности. Ну вот, хоть Ашен на её стороне. С Даной они в итоге помирились. Но недоверие засело невытащенной занозой — как можно надеяться на человека, который... Который в самый неподходящий момент вдруг "проявляет объективность".

— Это всё очень сложно на самом деле, — Ашен почему-то отвела глаза. — Родители объясняли... Когда я пошла в квенсен. Они тогда стали рассказывать о своём опыте. Раньше не хотели. Так вот, с некоторыми бывает. Особенно с квиссанами. Потом, когда люди взрослеют, меньше уже. Садисты такие, они недолго остаются в живых, так получается. Это всё запрещено, и по Уставу, и вообще. Мы не имеем права мучить пленных. Если уж взяли — передаём в Верс, а сами — нет. Но... срывается кое-кто. Бывает, что и мирных доршей, гражданских тамошних — убивают. Знаешь, на твоём месте я бы тоже её остановила.

Ашен остановила бы, подумала Ивик. Только без крика, спокойно, и Скеро подчинилась бы Ашен — хотя Скеро формально и начальство. А я... истеричка, дура беспомощная.

Она бежала под мелким, но упорным дождём, по размякшей земле, почти утыкаясь носом в широкую грязно-пятнистую спину Нэша. Слыша смачное "чпок-чпок" спереди и сзади и тяжёлое дыхание не в такт. На ботинки налипло столько, что ступни казались неподъёмными. Весь сен — как одна гигантская неповоротливая сороконожка, которая еле-еле ползёт, выдирая свои многочисленные лапы из грязи, размешивая дорогу, как ложкой мешают кисель. Изгибаясь вместе с дорогой.

Ремень автомата передавливал плечо. Мысли неслись прерывисто, вперемешку. Раньше, помнила Ивик, на бегу она думала лишь о том, скоро ли конец. Теперь кроссы давались легче, и посторонние мысли возникали и обрывались. Это называется конец весны... я точно не сдам ориентирование... как дожди надоели... в Медиане хоть сухо... Скеро сегодня опять съязвила на мой счёт... сколько же можно, почему не оставить меня в покое... проклятая Скеро... проклятые дорши... куда, интересно, меня направят после выпуска... в какую-нибудь провинциальную часть... и там будет то же самое, такая же Скеро... а вдруг нас вместе... нет, нет, Скеро у нас отличница... чёртов дождь... всё ведь мокрое, всё... даже трусы, кажется, мокрые... там будет точно так же... тренировки, койка в общей спальне... замуж я не выйду никогда... да и что хорошего, если вдуматься... здесь хоть Ашен с Даной... а если кто-то из них погибнет... странно, вот и жить не хочется, но и умирать страшно... а когда хочется жить, то умереть вроде не страшно... а что лучше, поехать к маме и жить у неё?.. нет уж, пусть распределят куда-нибудь подальше... мама и в письмах-то успевает столько полезных советов надавать, что тошно становится... Господи, что я за несчастье такое... почему так плохо всё...

Ивик хотелось плакать, и она заплакала бы, но нельзя сбивать дыхание. Сколько ещё до квенсена? Километров пять? С ума можно сойти. Над головой пронзительно закаркали вороны. Чего это они, смутно подумала Ивик. Гнездование у них сейчас... кружит вороньё... Над грудами правых и неправых кружит вороньё, сложилось вдруг. Ивик задохнулась. Строчка зацепилась за строчку. Пошло неожиданно легко. Самое трудное было — сразу запоминать.

Над грудами правых и неправых кружит вороньё.

Какие могилы в твоих дубравах, сердце моё?

Рельсы на запад, ползёт с востока цветная мгла.

Что там, в отверстии водостока? Зола, зола...

Сделай поправку, зеница ока, — кругом враньё.

Кто растравил тебя так жестоко, сердце моё?

Под рельсы лягут — рядами — шпалы, молча, без слов.

Снова рассвет окрасился алым — солнце взошло.

Ожоги плети, штрихи неволи, точки над ё.

Перекати ледяное поле, сердце моё.

Только кровь холодеет в жилах — всё ближе лёд.

Больше курганов и меньше милых. А ворон ждёт*.

[*Михаил Сандер.]

Ивик сохранила стихотворение в памяти, всё время повторяя его по пути. Ей стало хорошо и свободно. Мрачные мысли улетучились куда-то. Было уже плевать на Скеро, на свою неудачливость, на то, что другие лучше неё, на то, что и новое её стихотворение, наверное, никого не поразит — а ей оно казалось сейчас гениальным.

Нет, они не поймут. Никто не поймёт, о чём оно. О самой Ивик. Но в нём всё слишком зашифровано. Так получилось помимо её воли. Всё вместилось в двенадцать строчек — и Рейн, и деревня в Килне с десятками замученных, и Скеро, и дарайский мальчишка, взятый в плен и убитый в Медиане, и снова Скеро, и то, что никто, никто не любит Ивик по-настоящему, разве что Ашен осталась, но у Ашен и без неё много кто найдётся, и что кругом одни разговоры о дружбе и любви, а на самом деле ничего этого нет, нет, а есть одна жестокость, ледяная жестокость... к чужим, к своим... и одиночество... но за всем этим брезжит чуть различимо и что-то другое, и кто-то другой... сердце моё.

И уже не больно. Всё легло в уплотнённую ткань стиха, словно сжалось в нейтронную звезду, электроны упали в ядра — и атомы реальности перестали существовать. Остался лишь призрачный бледный свет. Прекрасный. И никто не догадается никогда, как эта звезда родилась.

Экзамены промелькнули быстро и оказались почти формальностью, оценки ставились с учётом успеваемости в течение года. Был выпускной вечер. Разрешили гражданскую одежду, девочки заранее раздобывали себе платья — Ивик платье прислала мама, кто-то из знакомых сшил на заказ, лёгкое, светло-голубое. Мальчишки были кто в чём, большинство — без затей, в парадке. Ивик довольно много выпила, голова у неё кружилась. Она без умолку смеялась. Танцевала с Марро, и с Клайдом, и с Дирзой, и с кем-то из другого сена. Никто не стоял у стены. Даже вид шумно веселящейся Скеро настроения не портил. Потом гуляли под звёздным небом, жгли костёр и пели песни. Читали стихи, без стихов у гэйнов ни один праздник не обходится. Хет Бен сидел рядом с Ивик и просил её прочесть то, последнее стихотворение. Но оно было совсем не в тему, Ивик смеялась и отмахивалась. Она сыграла на клори и спела "Как-то в пути, темнотою измучен, песенке, песенке был я научен". Кажется, никогда ещё она не слышала столько хороших песен подряд. Ашен обняла её за плечи.

Все уже знали, кто куда назначен. Ивик не слишком ошиблась — её отправили в новый, строящийся посёлок у Северной магистрали. Больше никто из сена туда не ехал. Других раскидали кого куда. Дане предстояло служить в части под Лорой, это крупный город — и там находится центральная филармония Нового Дейтроса. Да, такие факторы при распределении учитывались тоже.

Скеро оставалась в квенсене.

Преподаватели говорили, что ей светит серьёзная академическая карьера. Скеро мастерски ориентировалась в Медиане и по всем предметам имела блестящие оценки. Для начала ей дадут младший сен (Ивик с ужасом думала о бедных ребятишках — но впрочем, может быть, им понравится? К Скеро ведь все по-разному относятся, одни терпеть не могут, а другие наоборот, обожают). И она будет углублённо изучать теорию Медианы и сопутствующие дисциплины, займётся научной работой.

И ещё необычным было распределение Ашен. Её забирали к себе родители. Она пройдёт адаптацию к условиям Тримы и станет работать там. Кем — простой гэйной в охране, агентом или же фантом-оператором, как её мать, — это будет видно впоследствии.

Все остальные отправлялись служить в разные боевые части, кто в звании ксата, кто — рядового гэйна. Заниматься тем, для чего их готовили, — защищать Дейтрос.

Часть пятая

Близкие люди

Спелый хлеб закачается,

Жизнь, она не кончается,

Жизнь, она продолжается

Каждый раз.

Будут плыть в небе радуги,

Будет мир, будут праздники,

И шагнут внуки-правнуки

Дальше нас.

Р. Рождественский

Отпуск Ивик дали после Смены Года.

Праздники она встретила в части. Да была и не против. Домой рвёшься летом, когда жарко и всё цветёт, а что такое зима в Шим-Варте? Серость и слякоть. Повидаться с родителями хотелось, но не так уж и сильно.

А в Маире ей нравилось. Спальня на четырёх девушек-гэйн. По новому проекту построенное, тёплое здание тренты, горячая вода, бесперебойно работающее отопление. Девчонки рассказывали, что ей повезло, они-то начинали здесь служить — первое время в палатках жили. Строители молодцы, быстро работают. Только четыре года назад заложили посёлок, а посмотри уже, как вырос!

В гэйнском городке всё было устроено удобно. Несколько новеньких корпусов — жильё, штаб, гаражи для техники. Рядом располагались части гэйн-вэлар: пехотные, танковые, артиллерийские. Вот только между корпусами пока сплошной пустырь и ничего больше. Время от времени Ивик попадала в наряд и огромной лопатой разгребала на этом пустыре снег, расчищая дорожки.

Вертолёт до Кавея летел послезавтра. Ивик решила не связываться с поездом. Два часа — и ты в Кавее, а там теперь крупный аэродром, прямые пассажирские рейсы до Шим-Варта. В крайнем случае до Вейга. Зачем трястись трое суток в вагоне?

А уж как приятно побыть в части, когда никаких обязанностей нет. Нагрузка здесь и так куда меньше, чем была в квенсене. Учиться не надо: два раза в неделю занятия по повышению квалификации — и всё. Тренировки, правда, довольно серьёзные. Патрули гораздо чаще. И всегда ощущаешь внутреннее напряжение, "боевую готовность". Хотя и свободного времени хватает. В личные часы Ивик запоем читала, в посёлке была отличная библиотека. Или же сочиняла своё. Она начала большой роман о межзвёздных полётах. Её постепенно захватила эта тема — космос, звёзды, передвижение в Пространстве минуя Медиану.

А раз отпуск, можно читать, писать и ничего больше не делать. По спальне подежурить, постирать, не без того. А так — красота. Целых два дня сама по себе. Понятно, что если вдруг тревога, Ивик тоже пойдёт, но пока тревоги нет, её для начальства будто и не существует.